Игрок

— Роланд вернулся, — вдруг раздался голос где-то сзади него.

— Генри Роланд? Не может быть!

— Он самый. Я увидел его из-за голов. Он такой высокий, что его сразу видно отовсюду.

В толпе произошло какое-то движение, она отступила и раздвинулась, и незнакомец подошел ближе к столу. Он не произнес ни слова, однако все зашевелились, давая ему пройти. Краешком глаза Коркоран быстро и незаметно оглядел вновь прибывшего. Это был высокий и очень красивый молодой человек, с хорошо очерченным твердым подбородком и ямочками на щеках, которые появлялись, когда он улыбался. В этой улыбке не было ничего женственного, напротив, она только подчеркивала его мужественность. Она обращала на себя внимание, ибо несколько противоречила дерзкому выражению его черных глаз, — у него была манера, когда он на кого-то смотрел, задерживать на какое-то время взгляд на лице этого человека.

Одет он был так, как одевается состоятельный человек, когда ему приходится жить в суровых условиях: грубые башмаки из свиной кожи, которые доходили до половины икры, широкое сомбреро и простая фланелевая рубаха. Все остальные мужчины, присутствовавшие в зале, как можно было догадаться, были одеты во все лучшее. Но Генри Роланд был достаточно уверен в себе. Он мог себе позволить одеваться, как ему вздумается, не обращая внимания на обстоятельства. Единственная дань, которую он отдал заведению Ренкина, был щегольской галстук. И больше ничего.

Взглянув на Коркорана, он тут же отметил и оценил его франтоватый вид; это его позабавило, и он улыбнулся.

— Представьте меня, — сказал он, обращаясь к кому-то из окружающих его мужчин. — Я хочу познакомиться с Коркораном.

Сквозь толпу ловко протиснулся вертлявый тщедушный человечек. Это был Стивене, который вернулся в зал и услышал эту просьбу. Он был всегда счастлив оказать кому-нибудь услугу.

— Коркоран, — сказал он. — Встаньте и познакомьтесь с мистером Роландом.

Коркоран медленно повернулся на стуле, беззастенчиво рассматривая незнакомого человека. Роланд вежливым, однако достаточно твердым взглядом поставил его на место. Тогда Коркоран неторопливо поднялся и протянул свою тонкую изящную руку. Их взгляды встретились, и оба они поняли друг про друга все: один — джентльмен, который уже не может называться таковым, в то время как другой сохранил свое честное имя в неприкосновенности. Коркоран слегка побледнел, и хотя улыбка по-прежнему не сходила с его лица, уверенности в нем поубавилось. Его изысканный наряд стал казаться театральным и глупым, настоящей дешевкой. Да и сам он почувствовал себя дешевым фатом.

— Мы с вами как-то уже встречались, — напомнил Роланд.

Коркоран вздрогнул и внимательно посмотрел на своего внушительного вида собеседника.

— Я никогда не забываю ни одного лица, — холодно отозвался он.

Роланд, казалось, был слишком значительным человеком, чтобы легко обижаться. Он просто пожал плечами и объяснил:

— Я был в шлеме и в алой футболке.

Коркоран вздрогнул всем телом. До этого он уже два раза встречался с людьми, которым была известна его университетская жизнь, но измененная фамилия, его нынешний образ жизни и занятия помогали ему до сих пор оставаться неузнанным. Теперь же он только пробормотал: «Правда?» — достал свой портсигар и протянул его Роланду.

Тот не сразу взял сигарету, словно не мог ее нащупать, и все это время неотрывно смотрел на лицо Коркорана, словно не в силах оторваться от повести, которую на нем прочитал.

Когда он снова заговорил, все лицо его было окутано клубами дыма — он то и дело разгонял его рукой.

— Я вышел на поле правым полузащитником за пять минут до окончания игры. Я был тогда на втором курсе, а вы были на последнем… в команде синих.

В глазах Коркорана мелькнуло выражение благодарности за то, что не было упомянуто название университета. А Роланд словно помолодел, исполнившись юношеским задором. Сколько же времени утекло с тех пор! И как давно ему не приходилось разговаривать с таким человеком. Им ведь почти не нужно было слов. Они были так давно знакомы — одна плоть и кровь, одно воспитание. Разница только в том, что репутация Коркорана была замарана прожитыми годами, тогда как его собеседник сохранил чистоту и порядочность.

Он смотрел на Роланда, пытаясь вспомнить.

— Меня дважды посылали вперед, чтобы я прорвал линию защиты, — мы придумали новый трюк, вы, синие, этого не ожидали. Во второй раз мы добились того, что судья объявил вне игры, — рассказывал Роланд.

И теперь все это всплыло в памяти Коркорана! Последняя игра его последнего университетского года; каждая косточка его избитого тела ныла и болела после трех последних сезонов; от его некогда знаменитой команды осталась лишь жалкая горсточка игроков, для того чтобы защищать ворота в этой самой важной игре, и вот теперь вся красная громада снова и снова накатывалась на них, и только чудом удавалось задержать их у ворот; красные на передних скамьях вопят изо всей мочи, требуя крови, требуя гола, а синие умоляют свою команду держаться и не давать открыть счет. И вот, когда до конца игры оставалось всего несколько минут, на поле среди красных появился новый игрок, никому не известный гигант из группы защиты, — он врезался в линию синих словно реактивный снаряд и пошел крушить, расшвыривая игроков направо и налево и прорываясь к их воротам. Как дрожали у него колени от усталости! Как он пытался предотвратить это несчастье — орал своим защитникам и нападающим, чтобы они держались изо всех сил! Все было напрасно до того самого момента, когда в самом конце схватки он насмешливо крикнул этому юнцу в красной футболке: «А ну попробуй подойти ко мне!» Ах, как прекрасно он все это помнил!..

— После этого, — продолжал Роланд, — я попросил защитника, чтобы он пропустил меня вперед, в сторону ваших ворот. Целых два сезона мяч противника туда не залетал; он сказал, что я сошел с ума, но я был уверен, что мне удастся, и он наконец согласился. Вы помните?

Сердце Коркорана неистово колотилось, однако он только покачал головой.

— Все началось просто великолепно, — продолжал Роланд. — Передо мной бежали еще трое — трое наших здоровенных парней; я был уверен, ничто не сможет устоять перед этим шквалом. И вдруг к ним метнулось что-то синее, узкое и гибкое, проскользнуло у них между ногами и свалило меня с ног. Это были вы, Коркоран. Потом я пришел в себя, приподнялся и сел на земле. Ребята гонялись за каким-то парнем в синей футболке — я ведь уронил мяч! Теперь вспоминаете? А вы лежали подо мной, полуживой и весь помятый. Я поднял вас и поставил на ноги. Помню, вы стонали: «Я промахнулся! Промахнулся!» Но вы не промахнулись. Вы выиграли игру этих синих дьяволов!

Да, да, Коркоран все прекрасно помнил. Но как было приятно услышать это снова! Он вспомнил и остальное. Вспомнил больницу, газеты, свой портрет на первых страницах, вспомнил, как у его кровати сидел ректор и говорил торжественные слова о том, какое великое значение имеет отважное сердце для всего мира и для прекрасного будущего этого достойного сына синих.

Увы! Имя этого достойного сына кануло в прошлое. Будет лучше, гораздо лучше, если его все забудут, так же как и самого достойного сына. Он собрал все свои силы и посмотрел на гиганта Генри Роланда.

— Очень занимательная история, — сказал он. — Как жаль, что я не имею права претендовать на роль ее героя. Это, должно быть, был кто-то другой. Вы ведь знаете, мистер Роланд, на свете встречаются случаи удивительного сходства.

Он видел, что Роланд смотрит на него, не отводя глаз. Что можно было прочесть в этом взгляде? Только презрение или к нему примешивалась еще и жалость?

— Вы совершенно правы, — холодно заметил он. — Теперь, когда я рассмотрел вас более внимательно, вижу, что ошибся, Коркоран!

Среди толпы, окружавшей эту пару, пробежал легкий шепот сожаления. Такая романтическая история — и вдруг все было испорчено. Слушатели чувствовали себя ограбленными. Но потом, в один момент, все было забыто.

— Крэкен! — сообщил кто-то. Игрок решительными шагами направлялся к столу и снова уселся на свой стул.

Теперь это был совсем другой человек. Коркоран прекрасно понимал, что перед тем, как игра прервалась, Крэкен находился на грани нервного срыва. А теперь он совершенно преобразился. Лицо пылало, глаза дерзко сверкали, весь его вид говорил о злобной решимости. Судя по запаху изо рта, этому было только одно объяснение: он подкрепил свои силы алкоголем.