Игровая терапия. Золотой парашют для вашего ребенка

Увы, наряду с пониманием взрослыми чувств ребенка встречаются и попытки запретить их: «Не сердись», «Не злись», «Хватить реветь» и даже «Не делай такое лицо». К счастью, приходится наблюдать, когда взрослые, часто не имеющие детского опыта принятия своими родителями, обучаются слышать своих детей. Каждый такой момент трогает меня до глубины души.

Игра предоставляет универсальные возможности справиться со своими чувствами социально приемлемыми способами. Почему же так происходит?

Игровая активность позволяет проявиться актуальному содержанию внутренней жизни ребенка. То, что волнует мальчика или девочку, может стать важным игровым сюжетом.

Одна любящая мама рассказывала, как ее старший сын неоднократно вылезал на свет божий из-под одеяла, прося маму всплескивать руками и радоваться его появлению. Ребенок настаивал на этом неоднократно, желая убедиться, что его появления на свет ждали и очень рады. Не случайно эта игра была затеяна им вскоре после рождения младшей сестрички.

Многие родители говорят детям правильные слова, однако язык игры для ребенка органичнее, доходчивее, «правильнее» и достигает большей глубины, нежели слова.

На одной из конференций коллеги-психологи упоминали о мальчике, пытавшем игрушечного Микки-Мауса с помощью паяльника. Это был единственный возможный для ребенка способ выразить гнев на отца, подарившего игрушку.

Слышу взволнованные вопросы: «А вдруг ребенок перенесет такие, с позволения сказать, игры в реальность?» Это хороший вопрос. Дело в том, что в норме дети различают реальность игры и реальность обычной жизни. Знаменитое «понарошку» и предполагает, что ребенок понимает, что игровые действия – это игровые действия. Именно поэтому он будет легко «кормить» вас кашей из песка, не собираясь добиваться того, чтобы вы это съели. Вполне достаточно, чтобы поедание каши было намечено как бы ложкой (которую может изображать и блок лего, между прочим, если под рукой не оказалось игрушечной ложечки). Пока же остается порадоваться, что ребенок проявляет заботу о вас, стараясь накормить вас таким вот символическим образом. Среди детских способов выразить свою любовь есть и такой, игровой.

Понятное дело, что родителей волнует не столько мирное кормление с ложечки, сколько игры агрессивные и разрушительные. Наблюдается обратная закономерность: ребенок, находящий возможность выразить гнев через игру, освобождается от необходимости выражать его в реальности. Он может играть в войну, в разбойные нападения, в катастрофы по разным причинам. Это может быть следствием глубинного внутреннего конфликта или реакцией на пережитый только что эпизод. В любом случае, выстраивая данный сюжет, ребенок пытается разобраться в каком-то своем опыте.

Знаю по себе, из опыта игрового психотерапевта, как радостно бывает обнаруживать, что после серии кровопролитных боев на месте сражений появляются зеленые оазисы. Для меня как для специалиста это означает появление острова благополучия в море кипящих эмоций. И даже не хочется думать, что стало бы происходить в душе ребенка, запрети ему кто-нибудь играть в «плохую игру» и вели строить домики, к примеру.

На встречах с родителями мне часто задают вопрос: «Может ли ребенок с помощью спонтанной игры разрешить свои трудности сам?»

Играя самостоятельно, он, конечно же, может ослабить свое напряжение, выразить сиюминутные чувства, «переварить» свежие впечатления. В таких случаях лучше ему не мешать, а, наоборот, создать условия, в которых можно играть, как хочется. Стюарт Браун, о котором уже говорилось выше, собирает так называемые игровые истории взрослых людей. Это и в самом деле интересно: посмотреть уже с высоты прожитых лет на игровую историю своего детства. У нынешних родителей, при наличии некоторого времени и внимательности, есть возможность посмотреть, какая игровая история складывается у их детей. Ну, если речь не идет исключительно о компьютерных играх, конечно. Хотя, вероятно, и предпочтения в компьютерных играх могут многое говорить о ребенке.

Вернемся к прозвучавшему ранее вопросу о том, может ли ребенок «выиграться», разрешить глубинные конфликты самостоятельно.

Дети, с которыми я работаю в игровом кабинете, не смогли это сделать, «просто играя» дома. Потому что в кабинете игрового терапевта помимо игрушек и материалов для творчества появляется специально обученный Другой – тот самый человек, с помощью которого ребенок может максимально полно использовать исцеляющий потенциал игры.

«Над чем вы сейчас работаете?» – иногда спрашивают меня родители во время консультаций. Даже те, чей ребенок ходит ко мне несколько месяцев. И я стараюсь находить слова, объясняющие, что происходит в игровой комнате. Если заглянуть сюда во время работы, можно увидеть играющего ребенка и немного странного, на обыденный взгляд, взрослого. Мальчик или девочка устраивает сражение, семейный праздник в кукольном доме, кидает мячик в кольцо, размазывает краску по бумаге, пересыпает песок. В общем, это не обязательно игра с сюжетом или правилами. Это игровая или творческая активность в широком понимании. И вот дитя человеческое занято этим со скучающим, грустным или чаще всего оживленно-радостным видом. А вот что делает специалист? Человек, который, вообще-то говоря, работу работает. На первый взгляд, взрослый просто сидит рядом с ребенком и время от времени подает реплики типа: «Ты так рад, что попал мячиком в кольцо!», «Ты расстроился… не получилось сделать то, что ты задумал…», «Тебе нравится разрушать домик и строить его заново». Естественные вопросы неискушенного читателя (наблюдателя, случайного зрителя): как это связано с энурезом, робостью, агрессивностью ребенка? О чем это? Для чего?! Почему называется психотерапией?

Будем разбираться на конкретных примерах.

Часть первая. Краткосрочная игровая терапия

«Если что-то не ладится, хорошо, когда есть место, где можно поиграть».

Терри Котман [10]

Ревность. Переживания Мити

Родители привели пятилетнего Митю вскоре после рождения сестренки. По словам взрослых, он стал совершенно неуправляемым, никакого сладу!

10

Kottman, Terry. (2011) Play therapy: basics and beyond. Second edition. Alexandria,VA: American Counseling Association, 366 c.

Вскоре я увидела в комнате хмурого насупившегося мальчика с миловидными чертами лица. Таких рисуют для иллюстрации детских праздников или рекламных плакатов. Сначала я заметила контраст между чертами лица и его выражением, потом присоединилась к чувствам ребенка: «Похоже, тебе совсем-совсем не хотелось сюда идти…»

Мальчик уже продвигался в это время вдоль полок с игрушками – с тем же недовольным видом, с которым появился на пороге минуту назад. Создавалось ощущение, что ребенок вынужденно уступил воле старших и только поэтому оказался у меня в кабинете. Перспектива зачем-то общаться с какой-то тетей его явно не вдохновляла.

И вдруг я услышала вполне заинтересованный, без тени недовольства, вопрос: «Что это?!»

Внимание Мити привлек плавающий пластилин, точнее, лодочка из него, державшаяся на воде в прозрачной емкости. Рядом расположились зеленые листья и желтые цветочки. Если это пластилин, то должен тонуть! Если не пластилин, то что это?! Мальчик не знал, что пластилин бывает плавающим. Это было интересно.

Он с любопытством рассмотрел поделки, потрогал их пальцем и двинулся дальше. Выражение лица Мити изменилось: теперь он с интересом осматривал все, что есть в комнате, обходя ее по периметру. Вот песочница с фигурками животных и людей, вот полки с игрушками, вот стол с материалами для творчества.

Моя задача при этом – быть с ребенком. Не думать ни о чем, кроме него, да и о нем самом не столько думать, сколько проникаться состоянием. Конечно, я собираю информацию: запоминаю сюжеты, важные информативные реплики ребенка. Но это не первостепенная задача, это вторично.

Если быть откровенной, то работа может состояться без этого. Важно другое: создать максимально благоприятную среду, в которой маленький клиент будет находиться какое-то время, чтобы восстановить свою целостность.