Игрушка ветра

— Я вам уже говорила, милорд, Вери… Аверил — невольница, — матушка Боро понизила голос, раскрыла расписной веер, словно он мог спрятать речи хозяйки, не дать им дойти до ушей Аверил. — Её отец продал… двадцати годков-то ей ещё нет, и не мужняя она, так что он имел полное право распоряжаться ею по своему усмотрению… вы же знаете наши законы, милорд…

Пальцы стиснули тяжёлые складки на юбке, сминая ткань.

Отец…

Пусть она и не видела никогда того мужчину, из-за кого появилась на свет, но и тот человек, за которого маму вынудили выйти замуж, дабы позор на семью не навлекать да прелюбодеяние прикрыть, — ей он никто. Не отец, не батюшка, не благодетель, милосердием своим да щедростью неслыханной одаривший.

— Он мне не отец, — прошептала Аверил.

Матушка, похоже, и не расслышала, но Аверил почувствовала во взгляде Герарда интерес, иной, не сугубо мужской. Любопытство, что касалось кожи легчайшими пёрышками.

— Тогда кто? — спросил задумчиво.

— Отчим, милорд.

— А твой отец, он?..

— Я его не знала, милорд.

— Он умер до твоего рождения?

— Не знаю, милорд.

Вопросы царапали щетиной жёсткой, грубой. Мама редко вспоминала о том мужчине. Пылкая, но скоротечная страсть, мимолётное увлечение заезжего высокородного лорда первой красавицей деревни, несколько встреч в лесу, несколько прогулок по берегу реки, красивые слова, пустые обещания и вот натешившегося сельскими прелестями лорда уже и след простыл, а той, кто ещё недавно слыла неприступной гордячкой, нос воротящей от простых парней, только и остались, что эфемерная сладость воспоминаний, позор да растущий живот.

— Как оно обычно бывает, милорд, — взгляд тёмных, что тлеющие угольки, глаз матушки Боро смешал причудливо и льстивое подобострастие перед дорогим клиентом, и раздражение расспросами проклятого, и злость на нерадивую, бестолковую Аверил. — Нагуляла девка вне освящённого богами брака, принесла кукушонка в подоле, а честному мужику расхлёбывай. Чему ж тут удивляться, коли избавились от приблудной девчонки?

Будто родных не продают… особенно когда ртов много, а год плохой выдаётся, неурожайный, лорды своё требуют или богу войны повеселиться охота.

— Понятно, — Герард неожиданно подал руку, и Аверил в растерянности посмотрела на сунутую ей под нос раскрытую ладонь. — Проводишь нас, Сюзанна?

Помедлив, руку Аверил приняла всё же. Проклятый сжал её пальцы, несильно, бережно даже, притянул девушку к себе. Рука его тёплая, и жест покровительственный и ободряющий одновременно. Как и в прошлый раз, матушка Боро проводила до комнаты, находящейся в дальней части здания, со стенами толстыми, глушащими всякие звуки. Шерис говорила, что из этой комнаты сегодня спешно выносили лишнее, меняли обстановку на более традиционную, нейтральную, и теперь перед глазами Аверил предстала обычная спальня, ничем не отличающаяся от большинства других комнат. Тяжёлые драпировки да гобелены на стенах и ковёр на полу скрывали следы тех странных конструкций, что находились здесь прежде, о назначении которых даже думать не хотелось.

Вкрадчиво стукнула закрывшаяся за матушкой дверь и Герард, отпустив Аверил, вновь обошёл помещение кругом. Только на сей раз в действиях его виделся не простой интерес. Ищет что-то? Или проверяет?

— Вроде никаких сюрпризов в виде потайных глазков или чего похуже, — произнёс проклятый и вернулся к Аверил. Коснулся подбородка, вынуждая поднять голову. — Теперь, Аверил, расскажи, кто ты такая на самом деле.

— Я… — от взгляда, пристального, пытливого, сделалось не по себе. — Я человек, милорд…

— Можно без «милорда». Хорошо, положим, ты действительно человек, но у тебя есть и магическая сила. Откуда?

— От… от матери. У неё был… такой же дар, она называла его сияние и говорила, что он особый, ниспосылаемый только женщинам богиней луны.

— Что-то такое я слышал, — тень задумчивости вдруг сделала глаза Герарда светлее, словно солнце небо ясное озарило. — И что стало с твоей матерью и её даром? Ведь не с материнского же одобрения тебя продали?

— Мама ушла за грань на излёте прошлой осени, — у Аверил получилось сказать это спокойно, ровно, будто речь о чём-то незначительном, о пустяке каком. — Она долго болела и наконец… боги призвали её в обитель теней. А дар, он… Мама говорила, что если такие, как мы… как я и она… возляжем с мужчиной, то дар… исчезнет, будто его и не было никогда.

— Любопытно, — проклятый нахмурился.

— Мама говорила, что есть храм, посвящённый лунной богине… в Индарии… говорила, что если у меня тоже проснётся дар, то мне надо поехать туда и служить божине…

— Но ты не поехала. Не успела или не захотела?

— Когда дар впервые проявился, мама уже болела…

Аверил не хотела её оставлять. Кто бы ухаживал за мамой, заботился о больной? Уж точно не отчим, что пил всё больше, а руки распускал всё чаще. Да и на что было ехать? Каждая отвоёванная у отчима или сэкономленная на собственных нуждах монетка уходила на лечение, на снадобья лекарственные, на визиты то знахарок, то целителей.

— Потом она умерла, и отчим… — Аверил умолкла.

— Сдал тебя в бордель по сходной цене, — закончил Герард и руку убрал. — Повернись.

Аверил послушно повернулась спиной. Проклятый принялся ловко, деловито распускать шнуровку на платье.

— Выходит, твой дар врождённый. А запах?

— К-какой… запах? — голос дрогнул всё же.

— Который привёл меня сюда. Все эти три дня я только и мог, что снова и снова воскрешать твой запах в памяти. Он засел там так крепко, что мне начинает казаться, будто я схожу с ума.

— Я… не знаю, правда, не знаю.

А если он решит, что она его околдовала? Приворожила, как шептались в деревне? Но разве на проклятых действует человеческая магия?

— Я не хотела, я… — что ещё сказать, чтобы убедить его в её невиновности?

— Успокойся, я не считаю, будто ты сознательно желала вызвать подобную реакцию, — закончив со шнуровкой, Герард потянул платье вниз и чёрный наряд осел у ног Аверил. Проклятый же принялся за корсет. — Нас слишком боятся, чтобы рисковать, используя всевозможные привороты. К тому же они на нас не действуют, — Герард усмехнулся вдруг. — Торн сказал, я стал каким-то странным. Нервным и явно не в себе, так он выразился.

— Торн? — повторила Аверил и осеклась. Зачем она спрашивает? Какое ей дело до его окружения?

Абсолютно никакого.

— Торнстон, мой друг и собрат по кругу.

— Друг?

— Друг. Он вступил в братство где-то через полгода после меня. Хороший парень, хоть мы с ним и родились и выросли в совершенно разных условиях. С другой стороны, только изобретательность и таланты того, кто был моим кровным отцом, уберегли меня от похожей участи.

Зачем он с ней откровенничает? Зачем говорит то, что знать ей ни к чему?

Распущенная шнуровка позволила сделать глубокий вдох и Аверил прижала ладонь к груди, удерживая корсет на себе. Корсет, крошечные, отороченные кружевом панталоны — прежде Аверил не носила таких, но всё лучше, чем совсем без нижнего белья, — чулки и чудом не сползшие окончательно рукава. Больше ничего, и страшно избавляться от последних деталей облачения, страшно вновь представать обнажённой пред мужчиной. Неожиданно Герард обнял за талию, прижался к спине девушки, зарываясь носом в волосы. Аверил застыла столбом верстовым, шелохнуться не смея.