Игры мажоров. Хочу играть в тебя

В любом случае из нас двоих он намного больше настоящий Демон, чем я. И он всегда держит слово, значит, он не мог слить бой полиции раньше времени.

Выходит, Соболев? Но он не знал подробностей. И вообще, я в самом деле его видел, или он мне примерещился?

Слышу шевеление в кресле напротив, открываю глаза. Отец садится прямо, разминает затекшую шею и смотрит на меня виноватым взглядом.

— Сынок, ты очнулся! А я тут притопил... Прости, сейчас позову врача, — он подхватывается на ноги. Пытаюсь его остановить.

— Подожди, пап, не надо никого звать!

Бесполезно. Остановить отца сейчас может разве что нашествие инопланетян. Он приводит в палату целую делегацию, меня осматривают, снимают показания приборов, переставляют датчики и наконец дают воды.

Отец выходит вместе с врачом, со мной остается медсестра. Она настойчиво предлагает поставить катетер, но мне под себя ссать не комильфо. Может, потом попрошу отца, чтобы помог дойти до туалета.

Наконец он возвращается, и медсестра оставляет нас одних.

— Я так испугался, сынок, — отец подходит к кровати и садится на край. — Особенно когда этот орангутанг на тебя кидаться начал.

— Он никакой, — бормочу, с трудом шевеля языком. — Пап, кто нас слил полиции? Ты?

— Я сам к ним приехал. Из аэропорта к тебе, оттуда в полицию, — качает головой отец и разводит руками. — А что мне было делать? Ты на звонки не отвечаешь, в доме никого нет.

Мы оба молчим. Я смотрю в потолок, отец в стену.

— Почему ты прилетел? — спрашиваю. — Догадался?

— Понял, что ты что-то задумал.

— Откуда, пап? Я же просто позвонил.

Он пожимает плечами.

— Догадался. Не знаю, как, будут у тебя свои дети, поймешь, — и добавляет через время чуть тише: — Разве ты бы стал бы звонить просто так?

Мы снова замолкаем. Я долго собираюсь, чтобы это сказать, и наконец говорю, все так же глядя в потолок. Посмотреть в глаза отцу не хватает духу.

— Я ревновал тебя к Максиму, папа. И к Дарье. За то, что ты меня на них променял.

Выдыхаю...

— Я знаю, — слышу в ответ негромкое.

Поворачиваю голову и изумленно смотрю на отца.

— Откуда?

Он криво улыбается.

— Ты мой сын, Никита, вот оттуда. Мы с Дашей... В общем, мы залетели, — это звучит так по-детски, что я сам не могу сдержать улыбку. Отец ерошит ладонью волосы. — Это правда, мы не собирались никого вам рожать. Машу ждала операция, Дарья переживала, совсем не в тему была беременность. У нас с тобой все хуже некуда складывалось, так что...

Он взмахивает рукой, затем сцепляет пальцы в замок на коленях.

— Не до того было, понимаешь? Мы не бросали вас с Машкой, но Макс... Он уже сделался. Так получилось, ну не на аборт же мне ее было отправлять. Говорю же, поймешь, когда своих нарожаешь. Поверь, я...

— Не надо, пап, — перебиваю, — я понимаю.

И пока он смотрит недоверчиво, нащупываю на шее цепочку. На ней вместо кулона кольцо, мое обручальное. Расстегивать нет сил, оттягиваю, чтобы ему было видно.

— Я женился, папа. На Маше. Она тоже Топольская. Мы все теперь Топольские, а ты у нас главный дон. Как в «Крестном отце», помнишь? Чего ты молчишь, пап? Ты рад?

Он встает, подходит к кровати. Осторожно, чтобы не задеть датчики, берет меня за голову и прижимается лбом.

— Очень рад, сынок. Очень. Не представляешь, как.

— Я тоже рад. Прости меня, папа. Прости, если сможешь.

Я шумно дышу и комкаю пальцами простынь. Отец привстает, упираясь руками в кровать и говорит осипшим голосом:

— Ты всегда останешься моим первым сыном, Никита. Я не перестану любить тебя, даже если ты от меня откажешься.

— Не откажусь, — сжимаю пальцы в кулаки, — я был таким долбоебом...

— Чшшш, — на губы ложится сухая теплая ладонь, — давай без мата. Я все-таки твой отец. Глава клана.

Я первый выдаю короткий смешок. Мне вторит отец. Потом не выдерживаю и смеюсь, а дальше мы оба заходимся в хохоте так громко, что прибегает встревоженная медсестра.

Мне как раз по времени пора колоть обезболивающее, затем отец с извинениями ее выпроваживает.

— Все, хватит, Никита, — вытирает он слезы, — а то меня погонят в шею. Сейчас все твои датчики слетят.

— Так все-таки, папа, кто привел полицию? — спрашиваю, когда мы оба успокаиваемся.

— Не знаю, сынок, — отец качает головой, — когда я пришел, у них уже была информация. Они узнали, что я твой отец, и предложили поехать с ними. Надо было, чтобы охрана сама открыла дверь, чтобы войти по-тихому и не задействовать спецназ.

— Тебе открыли?

— Да. Я сказал, что я твой отец.

Я верю, что он говорит правду. Значит, или Демьян, или Соболев.

На меня вдруг накатывает усталость, веки тяжелеют.

— Пап, ты не уходи, — бормочу уже в полусне, — я посплю немного...

— Спи, сынок, — по голосу слышу, что он улыбается. Меня окутывает родным, с детства знакомым запахом. Это отец наклонился, чтобы поправить сползшее одеяло. — Ты спи, а я здесь посижу. С тобой.

Запоздало соображаю, что хотел спросить, где Маша, но не успеваю. Меня опять вырубает.

***

Просыпаюсь в очередной раз от того, что со скрипом открывается дверь. В палате темно, даже ночник не горит. Кресло пустое, а в дверном проеме показывается фигура, закутанная в плед.

Приподнимаюсь на локте.

— Сейчас ночь? Сколько я проспал? Эй, ты кто? Куда делся мой отец?

Фигура подходит к кровати.

— Это я попросила Андрея поменяться, Никит, — слышу голос, от которого сводит нутро. Плед падает на пол, ко мне под одеяло забирается моя Мышка. — Я замерзла...

Только сейчас замечаю, что с меня сняты все датчики. И приборы тоже отключены.

— Я буду тихонько лежать, не бойся, я не задену... — шепчет Маша, но я не даю договорить. Поворачиваюсь к ней и прижимаю к мягким губам палец.