Игры Предвечных
Шрифт:
Седрик застонал сквозь зубы, сильнее зарываясь в волосы Марики и едва помня себя от раскаяния и стыда. Он вспоминал, как мучил юную романку, сознательно выискивая наиболее унизительные способы соития и заставляя делать то, что вызывало у нее приступы больного, полубезумного отчаяния. Следуя клятве, Марика не отказывалась подчиняться. И супруг в своей глупой ярости не упускал случая воспользоваться вытребованным правом, мстя ей за собственное убожество. Он мучительно жаждал расположения жены, но не наученный обращаться с женщинами и подстегиваемый злобой, делал все только хуже. И едва не погубил ее, в большей степени, нежели прочее, сделавшись причиной смертельной болезни...
Дагеддид поднял голову, обратив измятое лицо к небу. С вялым удивлением он обнаружил, что бывшее совсем недавно ясным, оно стремительно
... Когда милостью Лея ему удалось вернуть свою истерзанную супругу в разум, насмерть перепуганный и терзаемый горьким раскаянием Седрик поклялся больше никогда не допустить того, что он позволял себе в начале супружества. И на этот раз он твердо держал данное слово. Что оказывалось непросто - особенно поначалу. Марика почувствовала изменения в его отношении к ней почти сразу. И не замедлила воспользоваться ими, немедленно расширив границы дозволенного.
Сперва Седрик, не вполне доверяя диковатой романской юнице, ограничивал ее во всем. Но постепенно Марика получала больше - сначала от роли в королевской семье, а потом - и в жизни целой страны. Ее супругу приходилось только удивляться, как целеустремленно и упорно юная жена бралась за мужские дела, участвуя в мужеской жизни.
К изумлению принца, немалую роль в привлечении Марики к делам управления играл его отец, старый король Хэвейд. С самого начала он привечал младшую невестку куда больше, чем старшую. И потому, когда она не была занята с армией, Марика часами просиживала в кабинете короля, упрямо и добросовестно изучая государственные бумаги и вникая во все дела провинции. Зачинщиком таких встреч делался сам король. Он посылал за Марикой каждый день, и Седрик в конце концов смирился с тем, что отец предпочитает компанию его жены даже своим сыновьям. Тем более, что благодаря занятости с невесткой, король перестал вызывать к себе самого Седрика для наставлений. Принцесса что ни день, то все явственнее выказывала присущие ее народу ум, проницательность и деловитую рассудительность. А потому Седрик, не без внутренней борьбы, но с немалым облегчением изготовился к тому, чтобы в делах по будущему управлению Веллией значительную часть помощи получать и от романской супруги.
Со временем Седрик окончательно привык к новой роли жены в жизни их семейства. К тому же, чем дальше, тем поведение Марики делалось все свободнее и раскованнее. Она уже давно носила при себе оружие, выбиралась на состязания или охоту с де-принцем Генрихом, и выезжала по делам армии. Седрик в равной степени привык как к охотничьим курткам или доспеху жены, так и к ее фигуре за собственным столом в окружении бумаг, свитков и книг. Марика проводила очень мало времени с детьми, в отличие от самого Седрика, который возился с ними днями напролет. В противоположность матери маленьких Дагеддидов, он не скупился на ласку и время. Хотя из-за частых отлучек Марики, любовь ее детей делалась лишь острее и крепче. Их глаза с восторгом взирали на прекрасную родительницу, и ловили каждое ее движение. В противоположность другим женщинам, Марика была строга, а иногда и сурова со своими детьми. Но никогда не бывала несправедлива. С мужем она вела себя ровно и подчеркнуто почтительно. И хотя глаза ее часто выдавали истинные чувства, разумное поведение Марики примиряло Седрика с ее ролью в семье. В конце концов он смирился даже с безумной затеей проложить дорогу через Прорву. Про-принц вовремя сумел догадаться, что согласиться на это самому будет куда менее болезненно для самолюбия, чем сделать то же самое - но в очередной раз уступив жене.
Ко времени нашествия маннов Марика уже ничем не походила на ту полуголую лесную дикарку, какой увидел ее Седрик в первый раз. Ее немалый опыт в государственном и военном делах помог ей заслужить одобрение отца и брата Седрика. Не имеющая ничего общего, но и разногласного, Марика нашла общий язык и с принцессой Ираикой. Армия Веллии, и даже романские легионеры уважали странную жену наследного принца, а народ искренне приветствовал ту, которая подарила провинции наследников и удержала ее от смуты.
Однако в отношениях между супругами все оставалось по-прежнему. Марика была показательно скромна и по-прежнему беспрекословно покорялась
каждому желанию Седрика. Но она не изменила своего отношения к нему. Марика не любила и тяготилась обществом мужа. Она изыскивала любой предлог, чтобы оказаться как можно дальше от него. А его прикосновения по-прежнему вызывали у нее лишь желание отрешиться - до тех пор, пока он не оставлял ее в покое...Седрик мотнул головой, заново переживая свое усталое бессилие. Прошло очень много времени прежде, чем он догадался, что именно крылось в неспособности Марики любить своего супруга. И еще больше для того, чтобы изыскать правильные пути сближения с ней. Дагеддид помнил свои многочисленные попытки - и постепенные, едва заметные победы. Которые медленно, почти неощутимо и не сразу, но все же способствовали потеплению его отношений с рожденной в день Лея, а потому не могущей любить мужчин Марикой.
Ни одна женщина за всю историю их мира не делала для расположения мужа и сотой доли того, что делал Седрик, чтобы добиться расположения своей жены. И, в конце концов его усилия окупились. Ледяное равнодушие Марики пусть медленно, но таяло. А стоны ее вожделения на ложе, которые она после долгих стараний мужа подчас не в силах была сдержать, сводили с ума...
... Хлынувший дождь заставил мгновенно вымокнуть - и продрогнуть до самых костей. Но и одновременно принудил очнуться от грез.
Седрик встряхнулся, возвращаясь от горячечного полубреда к настоящему. "Разнюнился, как баба", - вот что отрывисто выплюнула бы Марика, если бы могла видеть его теперь. Дагеддид как наяву услышал ее нежный голос, увидел знакомую досаду в зеленых глазах, презрительно изогнутые губы - и внезапно горечь осознания его утраты взлетела под самое горло, достигнув пика и заткнув дыхание.
Он вгляделся в еще свежее лицо романки, которое теперь омывали дождевые струи и, уже не повинуясь здравому смыслу, встряхнул ее. Потом еще раз, и еще. Длинные волосы Марики мазнуло по грязи, пачкая одежду и руки ее супруга. Ее голову запрокинуло от немилосердной тряски. Но Седрик, чью душу пекло чудовищное, невообразимое горе, уже едва видел и понимал, что он творит. В порыве нового приступа полубезумного отчаяния он вскинул лицо к поливавшему их сверху темному небу.
– Марика!
– заорал он, не сообразуясь ни с чем, и менее всего - со здравым смыслом.
– Марика, чтоб тебя! Ты рядом, я знаю! Ты рядом! Я чувствую тебя! Если ты слышишь, отзовись!
Ответом ему была неожиданная вспышка короткой молнии. Громыхнуло, словно прокатившись по всему низкому, затянутому тучами небу. Однако Седрику и того показалось достаточно. Он крепче стиснул плечи мертвой жены, вжимая ее в себя.
– Ты поклялась!
– сплевывая льющуюся в рот воду, Седрик неистово дернул головой, пытаясь отлепить собственные мокрые волосы от лица.
– Ты поклялась, что будешь меня слушать! И что не попытаешься сбежать! Ты нарушила свое обещание, ты, романская...!
Сверкнуло еще раз. Сорвавшийся ветер бросил в лицо Дагеддида новый порыв дождевых брызг, забрался под одежду, вздыбил его плащ. Про-принц невольно сильнее прижал тело жены, словно желая защитить ее от ветра и дождя.
– Марика!
– ее прекрасное лицо с коверкавшей его презрительной гримасой вновь появилось перед его глазами, и только что желавший переорать бурю Седрик теперь шептал чуть слышно.
– Марика... ты поклялась... ты поклялась слушаться меня во всем. Ты должна слушаться моих приказов. Проклятие, Марика, вернись ко мне. Слышишь? Вернись! Если ты слышишь меня, вернись ко мне, жена! Это приказ! Вернись ко мне немедленно! Заклинаю тебя - именем Лея!!
Последнее он вновь прокричал в клубящиеся над холмом черные тучи. Ударивший вслед за тем гром едва не расколол небеса пополам. И на миг Седрику показалось, что его желание о единении с женой было услышано Леем - и истолковано Предвечным на свой лад. Ослепительно белая вспышка взорвалась перед глазами смертного россыпью крупных искр. Каким-то краем несгоревшего сознания Дагеддид сумел отрешенно вспомнить - после прямого удара молнии не выживал никто и никогда...
Так было бы и в этот раз, ударь молния в Седрика. Но всю ее чудовищную силу принял валявшийся в стороне нагрудник. Который теперь оплавленно шипел, дымясь, под слабеющими струями дождя.