Игры разумов

Я подняла руку и начала загибать пальцы:

– Вас замечаю только я и ещё некоторые люди, обладающие даром. У вас возникают созданные мной букеты. Вы выглядите, как мой покойный дядя Гарольд. Я прекрасно помню детали его одежды. К тому же, вы обедаете в одно время со мной и поедаете в точности мой ланч. Это я подкармливаю вас сосисками и шпинатом.

Тиффани встала, подняла руку и болезненно ткнула Харви в грудь.

– Это я забочусь о тебе, засранец, а потому требую, чтобы ты вёл себя повежливее! Всё ясно?

Харви смешался. Отступил. Потёр лоб ладонью. Достал платок, вытер руки – его ладони вспотели. Спросил, можно ли выпить воды. Я рассказала, как пройти к умывальнику.

Он вернулся мокрый и взъерошенный. Произнёс:

– Тиффани! – Тон значительно изменился. Стал почти просительным. – Я понимаю, что это трудно! Но ты должна понять… должна принять…

– Хочешь сказать, что ты реален? – я упёрла руки в боки. – Докажи! – припечатала королевской печатью.

– Ну, хорошо… – он опять потёр лоб. – Но как?

– Тебе виднее, Харви Дафт!

Появился герр Мейер. Широким шагом пересёк торговый холл. Смотрел под ноги. Тиффани пришлось соврать, что скобовщики Боулби и Уивер готовят праздник, хотят заказать много цветов.

– Они прислали для переговоров Харви Дафта! – Я развела руками, мол, ничего не поделаешь, такой вот посланец-засранец. – Мы обсуждаем, как украсить скобяную лавку.

Герр Мейер скосил глаза, но ничего не ответил. Он был пьян. Опять. Стремительно исчез в своём кабинете.

– Послушай Тиффани…

– Да?

– Нет. Ничего.

Харви замолк, задумавшись. Я вспомнила, что уличная витрина до сих пор не оформлена, бросилась к выходу. Вернулась только через полчаса. Харви сидел на прежнем месте. И даже не переменил позу.

Я решила, что призрак не может поступить иначе. Он существует только тогда, когда я о нём думаю.

– С раннего детства я отличался от сверстников, – сказал Харви. – Я рос чувствительным нервным ребёнком. Мама рассказывала, что приступы безумной активности чередовались у меня с периодами меланхолий. Я запирался в комнате, закрывал шторы и сутками напролёт лежал на кровати.

– О! – Тиффани закатила глаза. – Избавь меня от причитаний и соплей! Говори дело. Если есть что сказать.

– Как хочешь. В шестьдесят первом я пошел добровольцем в армию. Хотел воевать во Вьетнаме. Меня не приняли.

– Ещё бы! Представляю, как это выглядело…

– Я не прошел медицинскую комиссию. Доктора долго обсуждали моё состояние, брали анализы, звонили домой в Аризону. Долго расспрашивали маму.

– Ты тоже из Аризоны?

– Естественно!

– Чем кончилась твоя персональная война?

– У меня случился припадок. Меня отправили в лечебницу прямо из призывного пункта.

– Тебя отправили в психушку? – уточнила Тиффани.

– Я не люблю, когда больницу так называют, – ответил Харви. – Тем более ты.

Звякнул колокольчик. Женский голос спросил, есть ли кто-то живой в магазине. Мне захотелось пошутить. Ответить, что есть я, есть герр Мейер и ещё один придурок. Плод моего воображения.

Вошла незнакомая мне дама. Осмотрела корзины, пощупала пальцами астры. Недовольно вздёрнула носик и вышла, ничего не купив.

Ну и пошла ты! – подумала я. – Сука! Общение с Харви меня порядком взвинтило. Кроме того, я была уверена, что мои букеты лучшие в городе.

– Врачи давали таблетки, но моё состояние только ухудшалось, – сказал Харви. – Быстро ухудшалось. Я совершил несколько побегов. Ранил медсестру. Потом появилась ты.

– Что-о?

– Тогда я впервые с тобой познакомился.

– Послушай…

– Верь мне.

Я вгляделась в его лицо, мысленно разгладила морщины, представила его моложе и беззаботнее. Получилось нечто… совсем иное, не похожее на сидящего напротив мужчину. Нечто смутно, но отчётливо знакомое.

– В то время я работала в Аризоне. В баре.

– Я знаю.

– Ко мне пристали два мексиканца…

– Я знаю.

– Мне пришлось… – на глаза навернулись слёзы. – Я пыталась убежать…

– Я знаю.

– Что ты знаешь, сукин ты сын?

Тиффани в ярости. Она бросается на Харви, колотит в грудь кулаками. Ей хочется ударить его в нос, увидеть, как брызнет кровь, почувствовать на руках липкую жижу.

Из-за стены ревёт герр Мейер, требует вести себя тише.

Тиффани оглядывается и произносит с чувством: голландский гондон!

Оба – она и Харви – смеются.

Появляется мистер Боулби. Спрашивает букет нарциссов, говорит, что идёт на свидание. Тиффани собирает красивый букет, добавляет веточку зелени. Не назойливую, но оттеняющую свежесть цветов.

Говорит, что нарцисс – сын речного бога Кефиса.

– Это очень красивый цветок.

Мистер Боулби смотрит с нотой сомнения. Подозревает, что его разыгрывают.

Харви желает ему удачной охоты. Мужчины пожимают руки.

По улице на большой скорости проезжает автомобиль. В повороте скрипят покрышки.

– Ты произнёс много слов, – напоминает Тиффани, – но не рассказал, что произошло со мной дальше.

– С тобой?

– Со мной. Это меня после избиения и насилия поместили в психушку. Армию и Вьетнам придумал мой травмированный мозг.

– Пусть так, – соглашается Харви. – В клинике я провёл без малого два года…

– Вот уж враки! – вырывается у меня. – Семья не могла оплатить два года в клинике!

По лицу Харви пробегает… это похоже на разлом или молнию… если когда-нибудь молния ударит в череп человека.

– Я соглашался на любые эксперименты, – говорит Харви и отводит глаза. – Экспериментальное лечение. Новые препараты. Электрический ток. На мне испытали всё. Вот только шизофрения не поддалась лечению.

Странное дело. С каждым его словом, во мне просыпается… это сложно объяснить. Отчётливо припомнился шестьдесят второй год. Я работала официанткой, и это было чертовски тяжело. Длинные… бесконечно длинные смены. Хозяйка требовала, чтобы я выходила ночью, мне было страшно. Ещё я помнила парня – Харви, определённо это был Харви. Мы дружили, он дарил мне цветы, и я даже подумывала, что если он сделает предложение, то не стоит отказываться…