Игры сердца

Халва была свежая, в ней зеленели фисташковые зернышки.

– И где ты ее нашел? – Нелли разглядывала рассыпчатый срез халвы и чувствовала самое настоящее умиротворение. – Я такую только в Стамбуле ела. – Она облизала сладкие пальцы. – Наверное, мне и правда надо было жить в гареме. Во дворце Топкапы, который в Стамбуле, знаешь? – прекрасные условия. Я, помню, когда в тамошний музей попала, то сразу поняла: каждая разумная женщина должна мечтать в своей жизни только об одном – быть женой, неважно которой по номеру, или хотя бы наложницей у султана Османской империи. Все для тебя устроено, ни о чем заботиться не надо, фрукты ешь да цацки дареные примеряй. Даже водопровод с ватерклозетом в наличии. А в Европе в те дикие времена дерьмо по улицам текло, между прочим, и на жителя Парижа приходилось в день полтора литра воды.

– Может быть, – улыбнулся Ванька. – Но я тебя, ма, в этом качестве все равно представляю с трудом. Ты – и наслаждаешься жизнью оттого, что ешь фрукты и примеряешь дареные цацки? Думаю, день на третий ты бы заскучала. Если не к вечеру первого дня.

– Да уж это не ходи к гадалке, – засмеялась Нелли. – Ну так меня и разумной женщиной не назовешь.

– А на меня Стамбул тоску нагнал необъяснимую, – сказал он. – Мы в Атлантику шли, и вот входим в Босфор. Май, утро раннее, небо ясное, море синее, по нему лодки рыбацкие плывут под белыми парусами – всё как на картинке. А напротив, на весь берег – огромный этот город. Прямо передо мной… И такая взяла меня тоска, вот как тебя от вьюги. Не могу я понять, в чем тут дело! Какая-то непонятная тяжелая громада, отдельная жизнь, мне совершенно чуждая. И от этого чувство своей ненужности такое, что хоть в воду головой. Я, знаешь… – Он улыбнулся, вспомнив. – Знаешь что представил? Что не на «Келдыше» в Босфор вхожу, а на каком-нибудь эсминце русской эскадры, которая из Севастополя от Красной Армии успела уйти. И вот смотрю я с палубы эсминца на эти мечети, минареты, мосты, на всю эту восточную красоту – правда же красоту! – и понимаю, что это теперь будет моя жизнь, и другой жизни у меня уже не будет никогда… Очень я хорошо понимаю, как при этом можно пистолет из кобуры достать и, не сходя на берег, застрелиться.

– Это просто твое воображение, Ванька, – сказала Нелли. – Чересчур оно у тебя живое. Хотя, если бы не оно, ты бы и профессию другую выбрал. Я же помню, как ты в двенадцать лет в телевизор влип, когда фильм с подводными съемками Кусто показывали.

– Ну да, – кивнул он. – Вовремя мне этот фильм попался. А то был бы я сейчас, может, летчиком.

– Еще этого только не хватало! И без того как представишь, что ты в каком-то ведре в океан опускаешься…

– Почему в ведре? – обиделся Ванька.

– Ну, в батискафе.

– У нас не батискафы. У нас глубоководные аппараты. Единственные в мире, между прочим.

– Ладно, единственный ты мой. – Нелли провела ладонью по его челке, потом привстала на цыпочки и взъерошила ему макушку. – Пойдем в кухню, поедим. У меня вроде бы сосиски оставались – сварим.

Челка перечеркивала Ванькин лоб резкими темными линиями, а на макушке волосы у него топорщились вихром. Когда он перед экспедицией стригся коротко, то они дыбились ежиком. Но сейчас стояла зима, в экспедицию он пока не собирался, и этот темный вихор был очень заметен. Когда Неллин взгляд падал на него, то она всегда улыбалась.

– Не надо сосиски варить, я не голодный, – сказал Ванька.

– У Тани, что ли, был?

– Нет. Жена покормила.

– Чья жена? – не поняла Нелли.

Ванька расхохотался.

– Моя, чья еще, не чужая же, – сказал он. – Я женился, ма.

– Ничего себе! – ахнула она. – Когда это ты успел?

– А что тут успевать? Дело недолгое.

– Однако тридцать пять лет тебе на него времени не хватало. Ну, Ванька! – засмеялась она. И обиженно добавила: – Что за партизанство такое? Мог бы хоть на стадии жениховства нас с ней познакомить.

– Да не было никакого жениховства.

Нелли показалось, что в его голосе звучат какие-то удивленные нотки. Она насторожилась.

– Что-то не так? – спросила она. – Тебе, надеюсь, не по залету жениться пришлось?

– Нет. По обоюдному осмысленному решению.

– Тогда в чем дело?

– В каком смысле – в чем?

– Почему ты растерянный какой-то? – объяснила Нелли. – Или удивленный, не пойму.

– Да нет, все нормально. Хотя подколесинское желание выскочить в окошко появлялось у меня, конечно. Но это вполне объяснимо: не привык же я жениться.

– И где ты ее нашел? – спросила Нелли.

Ванька пожал плечами.

– Она как-то сама нашлась. Работаем вместе.

– Что ж ты раньше на ней не женился?

– Она недавно с Беломорской биостанции к нам в институт перевелась. Биолог она.

– Значит, любовь со второго взгляда?

– Почему со второго? – удивился он.

– А с первого не бывает, по-моему. Первый взгляд невнимательный, с него не влюбишься. Ну, только если специально глазками стреляешь с поисковыми целями, но это явно не твой вариант. Как ее зовут?

– Марина. Марина Драбатущенко.

– И что, вы вот прямо расписались? Прямо в загсе? – с любопытством спросила Нелли.

– Прямо в загсе, – с серьезным видом подтвердил Ванька. Растерянности у него в глазах уже не было, только плясали веселые чертики. – Невеста была в фате, я в смокинге, а на бампер авто я посадил куклу в белом платье.

– И зря ты смеешься, – улыбнулась Нелли. – Большинству женщин все это действительно необходимо.

– Но вы же с Таней как-то без этого обошлись. А у меня-то гены ваши, не чужие.

– Мы с Таней вообще без мужей обошлись, – напомнила Нелли. – Ну, это все неважно! Жену-то хоть покажешь? Или она у тебя засекреченная?

– Ничего она не засекреченная, – пожал плечами Ванька. – Нормальная она и хорошая.

– И всё?

– Этого мало?

– Немало. Может, даже очень много. Может, единственное, что нужно. Сколько ей лет?

– Тридцать.

– Хороший возраст. Не перестарок, но и не девчонка, которой сопли надо вытирать. И профессия человеческая, не художница какая-нибудь.

Ванька расхохотался.

– Ну что ты смеешься? – обиделась Нелли. – Думаешь, я превратилась в старую резонерку?

– Не думаю, ма.

Глаза его еще смеялись, но улыбка уже сходила с лица – медленно сменялась каким-то непонятным выражением. Это выражение почему-то встревожило Нелли. Но понять почему она не успела.

– Ладно, ешь халву и не тоскуй, – сказал Ванька. – Мы к тебе на днях придем.

– Она правда не беременная? – спросила Нелли.

– Правда. – Он посмотрел удивленно. – Ты так спрашиваешь, как будто это было бы плохо.

– Нет, конечно, неплохо, даже очень это было бы хорошо… Глупости, Ванька! Не обращай внимания.

Нелли проводила его до входной двери. Уже на пороге он вдруг спросил:

– Мам, а та девчонка из Ветлуги… Она у тебя больше не появлялась?

– Какая девчонка из Ветлуги? – удивилась Нелли.

– С дурацким именем Северина.

– Не знаю я никакой Северины из Ветлуги, – пожала плечами Нелли. – Ну, может, и появлялась, у меня кто только не появляется. Может, художник какой приводил. У них же эти Северины – как мухи-поденки. А что, Вань?