Игры сердца

Так что никакой тяги к религиозному обряду Иван в себе не обнаруживал. Скорее уж он чувствовал сверхчеловеческую силу в природе, в тех ее явлениях, которые наблюдал как ученый. В терминологическом смысле, насколько он знал, это называлось пантеизмом, но о терминологии такого рода Иван задумывался мало – ему и своей, научной терминологии было достаточно для осмысления и анализа действительности.

И в храме Гроба Господня, и когда уже вышел из него, он думал только о том, что больше существовать в состоянии неопределенности не может. Но та неопределенность, которую он чувствовал сейчас, была связана вовсе не с верой или неверием. Совсем не о религии думал он в городе, где к мыслям о ней располагало буквально все.

Мама указала его электронный адрес в письме, которое отправила в Иерусалим курьерской почтой. По мнению Ивана, отправила просто в неизвестность. Но ответ пришел. Это было название иерусалимской улицы и номер дома; даже без подписи.

«Не сильно-то за тридцать шесть лет, – подумал Иван, – изменился… этот человек».

Он не знал, кем ему считать этого человека, и это следовало теперь все-таки понять.

Глава 5

Лестницы в доме были расположены так странно, что Иван несколько раз попадал на какие-то непонятные этажи, к подсобным помещениям; один раз даже в гараж спустился, когда понял, что перепутал лестницу и должен вернуться обратно, чтобы найти нужную. То есть это не лестницы, конечно, были странные, а просто он не мог в них разобраться. Его растерянность переходила в рассеянность, в этом было все дело.

Когда он наконец поднялся к нужной двери, то был уже зол на собственную бестолковость.

Он позвонил в квартиру еще снизу, с улицы, и она была уже открыта все то время, что он бродил по этажам. Он успел разглядеть висящую у квартирной двери то ли колбочку, то ли коробочку, успел вспомнить, что она называется мезуза и что в ней лежит листок с молитвой, – и тут же увидел на пороге квартиры человека.

И после того как Иван его увидел, он не видел уже больше ничего.

Такое у этого человека было свойство – притягивать к себе все внимание без остатка. Оно становилось очевидным сразу, при первом же взгляде на него.

– Добрый день, – сказал Иван.

Он не знал, как ему называть этого человека, на «ты» или на «вы».

– Здравствуй, – сказал тот. – Проходи.

Иван вошел в квартиру – очень просторную, всю просторную, насквозь. В квартире стояла тишина. Не похоже было, что здесь есть еще кто-нибудь, кроме них двоих.

– Как мама? – спросил хозяин.

Вот это был вопрос! Иван даже оторопел на мгновенье от такого вот первого вопроса. А в следующее мгновенье понял, что с трудом сдерживает смех.

– Спасибо, ничего, – ответил он.

Ему стало легко. Ему просто стало весело после того, как этот человек вот так вот спросил.

Они прошли в большую комнату с таким же большим балконом. С балкона был виден в жаркой осенней дымке весь город – золотой купол мечети Омара, черный – храма Гроба Господня, серые камни Стены Плача.

Все, что можно было сказать об отношениях народов с Богом, было видно из этого окна.

«Ну да, точно, город трех религий», – мелькнуло у Ивана в голове.

От растерянности, конечно, мелькнула такая отвлеченная мысль. Все-таки он был страшно растерян.

Но поведение… этого человека было подчинено такой абсолютной естественности, что собственная растерянность уже не раздражала Ивана и не тревожила.

Наверное, где-то работал кондиционер, потому что в комнате было прохладно. После жаркого уличного воздуха Иван с облегчением почувствовал, как остывает его голова. И ногам приятно было ступать по светлому каменному полу.

– Садись.

– Спасибо.

Иван сел на диван, покрытый карминным марокканским покрывалом.

«Как его называть? На „ты“ неловко, на „вы“ как-то… странно».

– Называй на «ты», – сказал хозяин. – Дан, «ты». У нас здесь на «вы» вообще не называют. Просто нет в языке.

Акцента в его русском языке не было, но была легкая неправильность в расстановке слов – такая, которая появляется у людей, отвыкших от русской речи, но не забывших ее.

– Хорошо, – кивнул Иван.

– Хочешь выпить?

– Ну, можно, – пожал он плечами.

Ему показалось, что хозяин улыбнулся. То есть улыбка на его лице не появилась, но что-то неуловимо изменилось в глазах, и от этого возникло ощущение улыбки. Вообще же внешность у него была такая… отстраненная. Он был сдержан в жестах, сухощав. Коротко остриженная голова серебрилась сединой, но выглядел он моложе своих лет. Сколько ему теперь, за шестьдесят?

Он принес, держа между пальцами одной руки, несколько бутылок – виски, коньяк. Бутылки запотели; наверное, он достал их из холодильника. Во второй руке у него было медное блюдо, на котором лежали помидоры, белые лепешки-питы и сыр.

– Что будешь пить?

– Виски, – сказал Иван.

– Я тоже.

Они выпили в молчании, без тоста.

– Расскажи мне про нее, – сказал хозяин. – Как вы жили эти годы?

Что и говорить, умел он задавать вопросы! Иван никогда еще не видел человека, который так умел бы спрашивать только о самом главном. Он хотел ответить, что этих лет было немало – вся его жизнь вообще-то – и что жили они с мамой, конечно, по-разному…

Но ничего этого он говорить не стал.

– Я думаю, мама вас… тебя любила, – сказал он.

Ему вдруг показалось, что именно это он и должен сказать. Сразу сказать.

– Она не вышла замуж?

В его голосе не изменился ни один тон. Не надо было обладать музыкальным слухом, чтобы это понять.

– Нет.

– Жаль.

– Почему жаль?

– Наверное, она не чувствовала себя счастливой из-за того, что не вышла замуж.

– Не знаю, – пожал плечами Иван. – Я не замечал, чтобы ей этого хотелось.

– Да. – В его глазах, а на этот раз уже и в голосе снова мелькнула улыбка. – Если бы Неля хотела этого, то это и сделала бы. У тебя есть ее фотография?

– Нет.

– Я хотел бы увидеть хотя бы ее лицо.

Это прозвучало довольно двусмысленно. Впрочем, может быть, просто из-за все той же речевой неточности.

– А ты не боишься увидеть ее лицо через тридцать пять лет? – усмехнулся Иван.

– Нет.

Он ничего не добавил к этому и ничего не объяснил. Но это как раз было Ивану понятно: он и сам не любил излишних объяснений. Смешная присказка: «Если надо объяснять, то не надо объяснять», – казалась ему вполне разумной.

– Неля написала, что ты океанолог.