Игуана

– Какое будет Ваше задание?

– А задание просто и в тот же момент сложное до чрезвычайности.

Климентьев пригладил потной рукой потный лоб. Ничего хорошего из этого не получилась: лоб стал ещё мокрей, а рука так и вовсе.

– Завтра утром отправитесь на станцию Окуловка. Сторож монастыря показал на допросе, что подозреваемый в страшном преступлении человек, некто Михайлов, служил до прихода в монастырь на работу на этой станции стрелочником. Оттуда он и приехал в поисках места в Псков.

– Слушаюсь-с, Иван Дмитриевич.

– Да уж, мой друг, слушайте внимательно, ибо от Вашей сообразительности положительно зависит успех дела. Ну – тес, будете инкогнито.

– Это мы понимаем-с.

– Уже хорошо. Половина успеха. Соблюдайте полнейшее инкогнито, чтобы слух о вашем приезде на станцию ни в коем случае не дошел до этого Михайлова прежде, чем Вы его отважно схватите. Конечно, я не исключаю и того, что Михайлов в этом деле совершенно то есть ни при чем. И сейчас, в эту самую минуту шестеро агентов изучают кандидатов в преступники из среды других господ, мещан, крестьян, посещавших в последнее время мужской монастырь.

– Так что с Михайловым? Брать или не брать?

– Брать. Более того, допросить тут же форменным образом, если надо, то и с пристрастием. А также учинить подробнейший обыск в его жилище.

– А…

– А вот насчет этого, будьте спокойны. Вот Вам, сударь Вы мой, открытый лист, в коем я прошу местные власти оказывать Вам немедленное и самое энергичное содействие во всем, что Вы сочтете необходимым предпринять.

Наутро, в восемь ли утра, или в половине девятого Климентьев уж выехал в Окуловку. Пока ехал на поезде, внимательно приглядывался, прислушивался, завел дружбу-знакомство с уездной прислугой и кондукторской бригадой.

Разговоры за чаем, выставленным питерским чиновником, едущим из Пскова в Окуловку по коммерческим делам, шел вокруг окуловских старожилов. Тут-то и возникла фигура некоего мужика, который, якобы, в Окуловке в последние дни шибко деньгами швырял. Фамилия его не называлась, говорили, что ранее он служил в Пскове по «монастырской части'…

– Уж не о Михайлове ли речь? – обрадовался Климентьев.

Московская таможня. «Есть сигнал»

Воскресенье обещало быть дождливым. Небо было серым от низко летящих туч, в воздухе носились микрокапли воды, время от времени залетая в комнату небольшой двухкомнатной квартиркой на Таллиннской, словно сообщая, и даже предупреждая, – не улицу не суйся, пакостная погодка-то, между прочим.

Полковник Патрикеев такие намеки не признавал. С утра встал по будильнику, как вставал многие десятилетия подряд каждый день, и в будни, и в праздники. Исключения делал дважды в году – две недели чистого отдыха с женой в санатории под Москвой и в праздник святой для каждого русского – на Пасху.

А и было то обычное сентябрьское воскресенье. С чего бы исключения делать. Будни – служба на пользу Отечеству и для заработка на хлеб семье. А уж суббота-воскресенье дни» святые для творческой работы…

Патрикеев ещё раз перечитал написанные вчера, в субботу страницы. Он пытался проверить версию московского, математика Анатолия Фоменко, утверждавшего, что Ярослав, отец Александра Невского, Иван Калита и хан Батый-одно и то же лицо. На первый взгляд парадоксальная гипотеза, опробованная на материалах археологических и этнографических экспедиций, в ряде которых принимал участие и сам Патрикеев, ещё в молодости, до перехода на работу в генпрокуратуру, давала многообещающие перспективы.

… Время за работой идет всегда быстро. Оглянуться не успел, а уж Лариса вкатила в кабинет историка столик на колесах: чашка дымящегося кофе по-турецки и горячие тосты с сыром и помидором выглядели весьма аппетитно.

– Кофе по-турецки.., турки, нападавшие на Русь, татары.., ты знаешь, – похрустывая тостом спросил полковник у жены, также по первой профессии бывшей историком, – а можно найти в сравнении археологических находок разных времен и народов подтверждение версии Фоменко!

… Очередную главу книги о Древней Руси он закончил ровно без десяти минут час. Успел переодеться в «лесную форму» – кроссовки, непромокаемая куртка, выглянул в окно, – дождя не было,… Резиновые сапоги уж больно не хотелось обувать. Он любил совмещать охоту на грибы с спортивной пробежкой, а в таком комбинированном отдыхе сапоги только помеха.

Без одной минуты час он был на останове. В час ноль одна минута точно по расписанию подошел автобус на «Троице-Лыково». Он вскочил в него, и через 8 минут был на окраине небольшого лесочка, примыкавшего к московскому району Строгино.

И сразу же нырнул в лесную чащобу.

Правда, первый гриб обнаружил спрятавшимся под зеленым замшелым пнем лишь спустя минут сорок.

Он давно заметил – лесок этот коварен. Минут 30-40, а то и час водит лесной лешак по чащобе, не дает грибам высовываться. Но свое лукошко он Патрикееву всегда дает собрать.

В основном шли моховики, – с коричневыми шляпками, зеленым ноздреватым подбрюшьем, с прилипшими к головке сосновыми иголками, листьями. Вообще листвы за неделю напало… Коричневые от старости кленовые разлапистые листья сбивали с толку, заманивали своей похожестью на шляпки грибов.

Время от времени попадались черноголовые подберезовики, – как и их собраться по классу – красноголовые, они были крепенькие, с плотной коренастой ножкой и плотненькой шапкой, брать их было одно удовольствие.

Один из грибков оказался весь облеплен лесными пиявками – улитками.

– Ишь, присосались к телу рабочего класса, – повторил шутливо Егор распространенную в годы советской власти приговорочку. – Самостоятельно надо жить, – наставительно рекомендовал он улиткам, отковыривая их плотные, мускулистые тельца от коричневой, немного уже обгрызенной ими шляпки гриба.

– Лишь бы присосаться.., – ворчал он, укладывая очередной грибок в туесок, привезенный из Новгорода.

– Липкие, как игуаны…

Игуан он, впрочем, никогда в руках не тискал. Так, к слову сказал. Но услужливая ассоциативная память тут же предложила цепочку:

Улитка – игуана – Игуана…

Игуана – таинственная женщина, руководившая крупным криминальным бизнесом антиквариатом и произведениями искусства, оставалась для него загадкой.

Задержанные по подозрению в провозе контрабанды, хищений картин из музеев, ограблениях квартир коллекционеров, дружно показывали, что задания они получали от некоей женщины, которую негласно в криминальном мире все звали Игуаной.