Их любовник

Меня обожгло волной удовольствия от его покорности и от его боли. Дикое, иррациональное, болезненное удовольствие на грани желания закрыть глаза и сбежать от самой себя.

— Это была благодарность, dolce mio? — нет уж, я не сбегу, я доиграю наш экшн до конца.

— Да, мадонна, спасибо, — его голос сел еще сильнее, в нем явно слышались нотки боли, стыда и крышесносящего возбуждения. Коктейль Больного Ублюдка, та еще взрывная смесь.

— А теперь можешь надеть штаны. Я хочу искусство, а не порнографию.

— Да, мадонна, — ко взрывной смеси добавилась нотка восхищения. — Ты хочешь услышать что-то конкретное?

— На твой вкус, dolce mio. Если мне понравится… м… что ты хочешь в награду?

Он на миг напрягся. Я видела, в нем борются два противоположных желания: быть нормальным мужчиной, примерным сыном и порядочным семьянином — и быть самим собой, больным и счастливым ублюдком.

Я очень хотела, чтобы победило второе. Хотела, безумно хотела, но…

— Чтобы ты завтра вернулась в Нью-Йорк, к мужу.

Чертов придурок. Сицилия снова ведет, три-два, и мне снова больно. Ты этого хотел, да? А вот хер тебе во всю морду.

— Мне не нравится, — тоном злодейки из сериала ответила я и провела ладонью от его поясницы вверх, до затылка.

Он ничего не ответил, только выдохнул и едва заметно подался под мою руку, словно нехотя.

— У меня есть идея получше, — я нежно перебирала его волосы, наслаждаясь каждым мгновением контакта. — Если мне понравится, что и как ты споешь, я тебя выпорю. А если нет…

— Если нет?..

— То ничего не будет, dolce mio. Я уйду из «Касабланки» без тебя.

— Тебе… понравится, мадонна.

Где-то над входом в «Касабланку» должны были смениться цифры на табло: 3:4, в матче Сицилия-Россия счет опять в пользу России. В мою пользу. Не могу сказать, что меня это сильно радует — я бы предпочла… ладно, чего уж там. Я бы предпочла всего одно-единственное «ti amo, Madonna».

15. Миллион алых роз

Москва, конец октября

Роза

Я вышла из ложи через пару секунд после Бонни. Мне не хотелось оглядываться на подружек — из чистой, неприкрытой зависти. У них все было просто, и, судя по негромким стонам, с большим кайфом. А у меня…

Ладно. Тоже с кайфом, хоть и сложно. Слишком сложно для моих слабых нервов.

Чтобы не поддаться искушению и не окликнуть Бонни, я развернулась к дамской комнате. Проветриться, умыться и чуточку охладить процессор, перегревшийся на сицилийском солнышке.

Что ж, мне это вполне удалось. Вот прямо сразу, как я открыла дверь с силуэтом леди и услышала два знакомых голоса: уверенное контральто Ольги, суперсерьезной примы курса, и звонкую колоратуру Ленусика, обожаемой мужчинами за легкость характера и ненавидимой преподами за всю ту же легкость и пофигизм. Девчонки увлеченно гадали, зачем я приперлась в Москву и не пропустила ли мимо ушей, что Эдик Петров и Димка Гольцман ставят собственный мюзикл. Ирка-то Гольцман надеется, что я дам бабла, а попросить нормально не умеет.

Мимо ушей пропустила, каюсь. Вычленить что-то внятное во многоголосом трепе, да под громкую музыку, крайне сложно, да и меня больше интересовала Катька и ее ансамбль «Барокко», чем Ирка и ее непризнанный гений.

— Что, прямо мюзикл? — отозвалась я, подходя к умывальникам, где Оля с Ленусиком наводили марафет.

— Ага, — Ленусик повела на меня свежеподкрашенным глазом. — Прикинь, Петров заделался режиссером, сняли какой-то полуразвалившийся ДК в Жуковском, понабрали невесть кого по объявлению, репетируют уже третий месяц.

— И что ставят?

— Хрень, — отрезала Ольга. — Ты ж знаешь Гольцмана, мастер лапши на уши.

— Ничего подобного! Гольцман — отличный композитор, хоть и дебил, каких поискать. А вот Петров… короче, три жида в два ряда, а не мюзикл. Ни продюсера, ни бабла, одни завтраки.

— А, то есть вы петь у них отказались, — я подставила руки под ледяную воду, а потом ею же и умылась, наплевав на остатки макияжа. Охладиться важнее.

— Завтраками сыт не будешь, а нам за квартиру платить, — фыркнула Ольга.

— Так хрень или денег не платят? — мне в самом деле стало интересно.

— Да кто будет работать задаром-то? Петров и Гольцман — не Джеральд и Хъеденберг, — Ленусик докрасила второй глаз и обернулась ко мне. — Слушай, Тишка, а ты бы взяла да сходила на репетицию. Вдруг Ирка права, и не такая уж хрень.

Я пожала плечами:

— Ну, я вряд ли пойму, полная хрень или из этого можно что-то сделать.

Правда, я знаю кое-кого, кто точно поймет, и даже способен из любой хрени сделать конфетку. И между прочим, этот кое-кто уже наверное вышел на сцену.

— Ехать ради Ирки Гольцман в Жуковский? — передернула плечами Ольга и хотела сказать что-то еще, но я уже мысленно была в общем зале, где Бонни пел… что?

— Прости, Оль, я — в зал.

— Ага, пошли еще танцевать! Тут та-акие мужчины! — Ленуська тут же переключилась на действительно важное, подхватила меня под локоть и потащила прочь. — Тишка, а какой он, твой лорд? У него правда стоит только на бабло?

Я чуть не заржала в голос. У Кея — только на бабло?! Ага, щас!

— А, снова Ларка свистит! — обрадовалась Ленусик. — Я ей так и сказала, не может быть такой красавчик без яиц, вот! А у него свободные друзья есть? Познакомь! Интересно же!

— Правда ли, душа моя, у эльфей по два хера, — пропела я строчку из пародии, и мы с Ленкой дружно рассмеялись и так, смеясь, вывалились в зал.

В зале творился дурдом со светомузыкой. Реальный дурдом, как на концерте группы «На-на». Конечно, контингент столпившихся перед сценой тусовщиц был иным, девочки постарше и посостоятельнее, но в целом… м-да… и как мне через эту толпу пробираться?

Дурдом творился, разумеется, под чутким руководством больного ублюдка. Он чертовски органично смотрелся на сцене — полуголый, босой, в ошейнике, без грима и с арией «Это не по-цыгански». От его божественно-хрипловатого голоса сносило крышу у всех, независимо от пола и возраста. Сила искусства, мать его. Ему и раздеваться не надо, чтобы на него дрочила минимум половина дев и четверть мужчин в этом зале.