Иисус говорит: peace!

– Да пошла ты, дура! – ласково сказал я.

– Сам пошел, идиотина! – не менее ласково ответила Алиса.

И мы двинулись вперед.

16.

– Куда ты на красный прешь, дебилоид?! – заорал, высунувшись из вишневой “девятки”, мужик с густыми, как у Сталина, усами и запоздало бибикнул.

– Не ори.

– Че ты сказал?! – воинственно бросил мужик, но из машины вылезать не стал: поосторожничал. – Ты не вякай там!…

Видок у меня был тот еще: опухшее небритое лицо, воспаленные глаза, забинтованные пальцы торчат из рукавов плаща. Окружающий мир не вписывался в мое сознание. Я ограничился разгибанием среднего забинтованного пальца в его сторону. На светофоре уже вовсю горел зеленый. Мужик что-то продолжал кричать вслед, но я не слушал. И я думал, что было бы совсем неплохо, если бы он меня сбил. Проблемы, реальные и нереальные, перестанут тогда существовать. Наступит тишина.

Я бы погрузился в Море Спокойствия. Никакой тебе дружбы и любви. Ни-че-го.

Днями я бродил по опустевшим городским улицам. Часами сидел на набережной и смотрел, как хлопья снега кружатся, кружатся в стылом воздухе, падают в черную воду Волхова и исчезают. Ни-че-го. Алкоголь прекратил действовать. Пришла эта тупая ноющая боль. Я чувствовал, как сотрясается на виске жилка. Отзвук. Где-то внутри головы неутомимый кузнец бьет громадным молотом точно между полушариями: скоро они расколются надвое, будто половинки грецкого ореха. Скоро. Скорей бы…

Это была ломка. Наркотик по имени Полина закончился. И я был не в курсе, когда новая доза. И будет ли она вообще.

Как и всякий наркоман, я был готов унижаться и просить, стоя на коленях. Но никому мои колени не нужны. И деньги не нужны. А что? Что?!

…Я лежал на борозде между половинками дивана, куда набивается всякий сор вроде шелухи от семечек. За окном – кусочек грязно-фиолетового неба, черные ветки тополей и красные глаза телевышки. Может, мы с ней не стыкуемся по гороскопу? Я – Лев, она – Рыба. Что мы вместе? Вместе мы типа: морской лев. Ластоногое животное семейства ушастых тюленей. Не царь зверей.

Натягивал шерстяное одеяло без пододеяльника до подбородка и боролся с ненавистью к людям. Бороться выходило плохо. Еще бил озноб.

Потом небо стало грязно-голубым. Утро.

Я вздохнул, откинул одеяло. Встал. Ноги дрожали. По комнате гулял сквозняк. На термометре – минус два; снежная крупа на узких плечах сарайчиков. Пошел на кухню, где хрустнул упаковкой, извлекая капсулы аспирина с витамином С. Запил лекарство холодной водой из чайника – язык коснулся этой шершавости, накипи носика. Открыл холодильник. Оттуда пахнуло гнилью, лампочка не горела. Пощелкал включателем на стене: хрена лысого, нет света! Умываться придется в темноте.

Кран в ванной издал сморкающий звук, ржавые капли на белой раковине…

Я представил, как вешаюсь, закрутив петлю из галстука (синий в тонкую полоску), и вспомнил, что галстука у меня нет.

Или вскрываю вены одноразовым козьей ножкой “Жиллет” с зеленой увлажняющей полоской… и прилипшими волосами из подмышек. Нет.

А ножи – вообще тупые: и теплое говно не разрезать…

Или прыгаю с телевизионной вышки, и меня провожает красный взгляд…

Или…

В дверь постучали.

– Кто там?

– Экспресс-почта. Служба доставки.

Я отпер дверь. Отпиралась она туго, распухла от сырости, цеплялась дерматиновой обивкой за торчащие из пола шляпки гвоздей. Выглянул. На лестничной площадке было темно и пахло кислятиной.

Почтальон вручил конверт. Я кое-как расписался.

– Спасибо. Всех благ.

Почтальон исчез. Я взглянул на конверт. Письмо от Полины. Письмо, а не смс?

Как он узнала мой адрес? Впрочем, это не важно. Это довольно просто.

Возвратился на кухню, положил конверт в белое чайное блюдце. Чиркнул спичкой и подпалил уголок письма. Огонь с жадностью набросился на бумагу.

– У тебя ничего не выйдет! – сказал я и уже в следующую секунду вы-хватывал письмо из пламени и тушил, обжигая кожу ладоней.

Из конверта выпала наполовину обугленная картонная фигурка. На обороте было окончание моего имени, возраст и род занятий. Я усмехнулся. Не поверил.

– Не верю, – произнес вслух.

Вспыхнул свет. Загудел холодильник. Это был знак.

Тогда я нашел ручку, сел за стол и стал писать стихотворение. Для нее.

Дописал стихотворение поздним вечером. Отправил сообщением на ее номер. Я первый раз отправлял на ее номер сообщение.

– Расставь знаки препинания, – попросил я.

И стал ждать ответа.

Лежал на борозде между половинками дивана, куда набивается всякий сор вроде шелухи от семечек. За окном – кусочек грязно-фиолетового неба, черные ветки тополей и красные глаза телевышки.

Наконец я услышал заветную трель. Ответ пришел. Я дождался.

Буковки на дисплее складывались во фразу:

– Извини, у меня в школе тройка была по русскому языку.

17.

– Пять баллов! Он – молодец!

– Да, он молодец. Теперь ему надо вовремя умереть.

– Не поняла?…

Концерт был нормальный. Не феерия, но все равно – здорово. Клуб был набит битком. Похудевший Никонов жег. Вся их маргинальная группа жгла. Ударник без шеи выдумал какую-то свою технику игры: и самое удивительное, что она работала! Гитарист-левша, развернувший обычную правостороннюю гитару, даже не переставил на ней струны! Но музыка получалась. Стабильным казался басист…

Действо палили серолицые дядьки в штатском. Они были смешные.

Мальчики и девочки визжали, тянули свои тонкие ручонки. Дружно трясли головами во время признанных хитов. Как можно слушать песню и одновременно трясти головой? Девочку, бьющуюся в экстазе рядом с нами, я узнал: раздавала листовки на площади Восстания. Что же такое происходит… Утром ты, паразитка, раздаешь эти поганые рекламные листовки, а вечером – бросаешь вызов обществу! Хотя… чем я лучше?

– Что тут непонятного? Представь, каким будет Никонов лет через двадцать. Самопародия. Что было бы с Кобейном, доживи он с божьей помощью до полтинника?

– Так он и не дожил… с божьей помощью.

– Вот и я об этом. Надо вовремя умереть, чтобы стать легендой, а не посмешищем. Сегодня наверняка фанаты не думают о том, как Леша красит ногти в черный цвет, чтобы соответствовать. Сидит такой умный подонок и аккуратно мажет их кисточкой. А потом думать об этом будет каждый, понимаешь?! Ему не измениться уже. Он сам загнал себя в эти рамки. Подонки не должны меняться и доживать до глубокой счастливой старости, какими бы умными они ни были! Даже фанатам этого не хочется. Они ждут легенды, чтобы, б…, пойти и покончить жизнь самоубийством на ее могиле! Ума ведь больше ни на что не хватает, кроме как бегать за выдуманной легендой и верещать: ой, вы такой классный или классная! И потом сразу сорок пять трупиков в годовщину!…