Иисус неизвестный

Что происходило между Иисусом и учениками в эти шесть, по счету Марка, а по счету Луки (9, 28), восемь дней? Очень вероятно, что Он продолжал делать, что начал, — учить их, что «Сыну человеческому должно пострадать… быть убиту», распяту (Мт. 16, 21); а они продолжали не понимать и «ужасаться», «соблазняться» крестом. «Цель Преображения — исторгнуть из души учеников соблазн креста, scandalum crucis», — глубоко объясняет один средневековый истолкователь Евангелия. [678]

678

Папа Лев Великий — Patr Lat, LIV, 310 — Lagrange, Luc, 1927, p. 272.

День седьмой обеих Страстных седмиц, той, Иерусалимской, настоящей, и этой, Кесарийской, прообразной, есть явление «Прославленной плоти»: там, во тьме креста, свет Воскресения, здесь — Преображения.

II

Где преобразился Господь? На горе Фаворе, по преданию Церкви, неизменному от IV века до наших дней.

В древнейших кодексах Марка, после слов: «возвел их на гору высокую», уцелело выпавшее из нашего канона слово «весьма», : «гора высокая весьма», с ударением в последнем слове: значит «высочайшая». Близ Кесарии Филипповой, где находился Иисус в те дни, нет другой «высочайшей» горы, кроме Ермона. Фавор, в Галилее, на расстоянии пятидневного пути от Кесарии, — не «весьма высок», а скорее, низок, около 300 метров; к тому же, с вершиной в те дни обитаемой, занятой римской крепостью. [679] Здесь так же не мог преобразиться Господь, как на большой дороге. Только об одном свидетельствует это предание — какими слепыми глазами читается Евангелие даже в Церкви, и как не дороги людям следы земной жизни Христа; как мало любят они Сына человеческого в Сыне Божием.

679

Joseph, Bell Jud, IV, 1, 8.

III

Снежный Ермон, «первенец гор», — спутник Иисуса, неразлучный во всю Его жизнь: отроком уже видел Он его с Назаретских высот; потом — с Сорокадневной горы Искушения, и с горы Блаженств над Геннисаретским озером, где солнце царства Божия всходило, и с горы Хлебов, где оно зашло; а с горы Елеонской увидит уже в последний раз. Издали видел всегда; только однажды, из селений Кесарии Филипповой, — лицом к лицу. Тогда-то и взошел на него, чтобы преобразиться.

Трех учеников, Петра, Иакова и Иоанна, возвел на гору «особо, одних», — так, вероятно, чтобы остальные ученики не знали, куда Он их ведет и зачем.

Судя по тому, что сойдут с горы только «на следующий день» (Лк. 9, 37), — пробыли на ней около суток; если же время считается не с начала, а с конца восхождения, то, вероятно, более суток: значит, восходили на большую высоту, — может быть, до снеговой черты; снег на Ермоне тает лишь в самые жаркие дни позднего лета.

IV

Проще, глубже и точнее нельзя сказать о том, что произошло на горе, чем это делает Марк (9, 2) и Матфей (17, 2) только одним словом:

, преобразился.

Главный смысл этого слова: «превращение», «метаморфоза», почти стерт в нашем слишком привычном и церковно-торжественном слове «Преображение». Эллин Лука, вчерашний язычник, выпустив Марково-Петрово, вероятно, арамейское слово, соответственное греческому — «метаморфоза», должно быть потому, что испугался его, как чересчур «языческого», напоминающего «Превращения», «Метаморфозы» Овидия, [680] заменил его пятью словами, чем, конечно, силу одного ослабил:

вид лица Его сделался другим, (Лк. 9, 29).

680

Klostermann, Das Lucasevang, 1919, S. 469.

Слово «метаморфоза» нам хорошо знакомо и понятно не из религиозного, а из научного опыта — учения о «творческой эволюции» [681] — восходящем от низших органических форм к высшим рядам метаморфоз. Точному знанию видимы три пройденных уже ступени мировой Эволюции, три метаморфозы, уже совершившихся: от неорганической материи к живой клетке; от растения к животному; от животного к человеку — личности, еще не данной, а только возможной, потому что воля к личному в человеке есть воля к вечному: умереть — не быть всегда, значит для личности не быть совсем; смертное «я» — мнимое.

681

Bergson, L'Evoluton cr'eatrice.

V

Нет никаких разумных оснований думать, что человек, в нынешнем своем состоянии, духовном и физическом, где уцелело еще столько пережитков до-человеческого, звериного, есть не кажущийся, а действительный, высший предел Эволюции; что начатая ею борьба жизни со смертью не кончится победой, и, пройдя три ступени, остановится она перед четвертой; совершив три чудесно-естественных метаморфозы от мертвого к живому, от безличного к личному, не совершит и последней, четвертой — от живого к бессмертному.

«Человек должен измениться физически», — говорит «бесноватый» Кириллов у Достоевского («Бесы»). «Человек есть то, что должно быть преодолено», — говорит и злейший враг христианства, Нитцше. [682] Если «преодолено» не пустое слово, то значит «преображено» из временно живого, смертного, в живое вечно, бессмертное; «измениться физически» значит: «победить физически смерть».

Если же высший, достигнутый и, вероятно, достижимый, предел человеческой, а в условиях земной жизни, и мировой Эволюции, есть Сын человеческий, с чем могли бы согласиться и неверующие в Сына Божия, то последняя, четвертая ступень Эволюции должна была ею быть пройдена, последняя Метаморфоза, физическая победа над смертью, должна была совершиться в Нем, в Сыне человеческом.

682

Der Mensch ist etwas, das "uberwunden sein muss.

Ибо, как смерть через (одного) человека, так через (одного) человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут. Все мы изменимся, , вдруг, во мгновение ока. (I Кор. 15, 20–22, 45, 51)

Тело наше, уничиженное, преобразится, , так что уподобится прославленному Телу Его (Христа). (Филип. 3,21).

Все мы, открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу-сияние Господне, преображаемся, , от славы к славе (II Кор. 3. 18.)

Это и значит: «человек есть то, что должно быть преодолено»; «человек должен измениться физически». Нитцше и Кириллов, сами того не зная и не желая, повторяют Павлове учение о совершающейся во Христе победе жизни над смертью — последней ступени Творческой Эволюции.

Вот что значит: «Иисус преобразился», «совершил в Себе метаморфозу». Это слово очевидца Преображения, Петра-Марка, кажется, обращено к нам больше, чем к кому-либо за все века христианства.

VI

Вид лица Его, когда Он молился, сделался другим.

Молится, должно быть, всю ночь, а ученики спят, —

потому что глаза их отяжелели. (Мк. 14, 40).

Те же трое, Петр, Иаков и Иоанн, в эту Ермонскую ночь, как и в ту Гефсиманскую, «спят от печали» (Лк. 22, 45), — от «стыда-соблазна» Креста.

Кажется, ранним утром, потому что глаза их все еще «отягчены сном» (Лк. 9, 32), проснулись, но, может быть, еще не совсем, а как это бывает иногда в очень глубоком сне, — из одного сна в другой, из тяжелого, темного, — в легкий, прозрачный, из сновидения в ясновидение. Ясно видят, как еще никогда, самое белое, чистое, неземное, что есть на земле, — сияющие белизной в голубом небе, под первым лучом солнца, горные снега и белую, как снег, одежду Иисуса.

Сделались блистающими одежды Его, белыми весьма, как снег, как на земле белильщик не может выбелить. (Мк. 9, 2–3.)