Иисус неизвестный

Телка, недавно отелившаяся, подошла к яслям, протянула морду к Младенцу, уставилась на Него добрым глазом и, дыша на Него, теплым в холодной пещере дыханием, грела Его. Подошел и ослик, не тот, что вез Мирьям, а другой, здешний; тоже посмотрел на Младенца умным глазом — умнее скольких глаз человеческих, — как будто уже знал о Нем то, что еще люди не знали. А третий между ними двумя, доброю телкою и мудрым ослом, был добрейший и мудрейший из всех людей на земле, Иосиф.

В яслях Младенец заплакал. Длинные уши поднял осел, как будто прислушался; телка замычала, как будто сыну своему ответила мать. Иосиф подошел к Младенцу, взял Его на руки так бережно, как нищий берет сокровище, и отнес Его к Матери, спавшей в дальнем углу пещеры. Мать проснулась, взяла Младенца и начала кормить грудью. Иосиф же, Телка и Осел повернулись к ним лицом и увидели в темной пещере два Солнца.

11.

Были в той стране в поле пастухи, содержавшие ночную стражу у стада своего. (Лк. 2, 8.)

Двое сидели у костра, а остальные спали. Ночь была холодная, камни и травы побелели от инея. Но старый дед с маленьким внуком, укрытые овечьим мехом, между двумя большими овчарками, спали на голой земле, как в теплой постели.

В самую полночь мальчик проснулся и, взглянув на небо, увидел, что звезды сияют так ярко и близко, как никогда; все ярче, ближе, — и вдруг полетели с неба на землю, как снежные хлопья. Мальчик закричал, начал будить старика, и все пастухи проснулись. Огненная буря летела на них.

Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим.

И сказал им Ангел: не бойтесь: я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям, ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь. И вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях.

И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее:

Слава в вышних Богу,

и на земле мир,

в человеках благоволение!

Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь.

И, поспешив, пришли, и нашли Марию, и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях. (Лк 8, 9—16.)

И, падши, поклонились двум Солнцам в темной пещере — Сыну и Матери.

Слава Сыну рожденному,

Слава родившей Матери.

Слава в вышних Богу.

Аминь.

IV

Здесь конец двум Апокрифам, заглавным картинкам Фра Бэато Анжелико, и черта под ними черная — непереступный рубеж, отделяющий время от вечности. Историю от Мистерии.

Было это или не было? Чтобы спрашивать об этом, слыша лилейное: «Радуйся, Благодатная», и громовое: «Слава в вышних Богу», — каким надо быть глухим. — «Только поэзия! Nichts mehr als Poesie!» — скажет Фридрих Штраус. — «Все про неправду написано», — скажет лакей Смердяков, и с ним сначала согласится Иван Карамазов, а после неземного бреда, чувствуя все еще в волосах веющий «холод междупланетных пространств», вспомнит признание дьявола: «Я был при том, когда умершее на кресте Слово восходило на небо, неся на персях Своих душу распятого разбойника; я слышал радостные взвизги херувимов, поющих и вопиющих „Осанна“, и громовый вопль восторга серафимов, от которого потряслось небо и все мирозданье…» Вспомнит и скажет: «Что такое Серафим? Может быть, целое созвездие», и почти поверит.

Верит — видит Гёте-Фауст, чего никогда не увидит Вагнер-Штраус:

Wie Himmelskr"afte auf und nieder steigen

Как Силы Неба восходят и нисходят [224]

Будете видеть небо отверстым, и Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну человеческому. (Ио 1,51.)

Небо отверстое видит отверстый человеческий, а не звериный, глаз.

V

«Если не вложу перста моего, не поверю», — сказала повивальная бабка Саломея, протягивая руку, чтобы убедиться, что Мать осталась Девою, и тотчас, спаленная пламенем, рука ее отсохла. [225] Обе наши руки — левая — Критика, и правая — Апологетика, осязая, пытая, «было это или не было?» — как бы тоже не отсохли, спаленные тем же пламенем. Люди могут ли о том говорить, о чем Херувимы и Серафимы, закрывая лица в ужасе, молчат?

224

Faust, I, Nacht.

225

Pseudo-Matheus, с. XIII.

– Protoev. Jacobi, XVII–XX.
– Th. Keim. I, 367–368.

VI

Мать подносит дитя свое к рождественской елке; горящей огнями, как Вифлеемская ночь горела звездами; дитя еще говорить не умеет, ни даже смеяться, но жадно тянется к свету, смотрит на него широко, от радостного удивления-ужаса, раскрытыми глазами и видит, что «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его».

Может быть, дитя все еще помнит, что мы уже забыли: два Божьих подарка миру на елку — два Солнца: то, дневное, меньшее, и это, ночное, большее.

Так бы и нам взглянуть на Рождество, чтобы увидеть его и понять лучше всех богословов и критиков.

VII

Verbum caro factum est, magna pulchritudo

Слово стало плотью, — красота великая! —

молится, поет бл. Августин. [226] Ангельскими перстами, легкими, как сон, соткана вся из звездных лучей эта «красота великая», — Ave, Maria gratiosa, — не наши земные, темные, непроницаемые, неподвижные, в трех измерениях, плотские образы, а неосязаемо-пролетающие, прозрачно-светлые, но более, чем все земное, действительные, небесные тени. Музыкой тишайшей в них сказано все, почти без слов, или вернее умолчано — и все-таки сказано.

226

August., Ennarat. in Psalm., 44, 3.

Может быть, всего удивительней, что так бесконечно много в бесконечно малом сказано. Самое великое — самое малое — Атом. Если его «разложить», разрядить заключенные в нем силы полярности, — что будет? Этого еще не знают физики, делая опыты «разложения атома»; может быть, ветхий мир наш рушится, и возникнет новый.

Мужа не знаю, (Лк. l, 34),

на этих трех словах — только на них — зиждется весь догмат о Бессеменном зачатии — всесокрушающая, всетворящая сила Атома. Ею древний мир, дохристианский, весь разрушен, и новый — создан. Если бы эти три слова не были сказаны, то белая, белее снеговых Альп, Благовещенская лилия — Maria di gratia plen — Миланский собор не вырос бы; Винчиевская темная «Дева Скал» премирной улыбкой не улыбнулась бы; Беатриче не встретил бы Данте ни на земле, в «Новой Жизни», ни на небе, в «Божественной Комедии», и не сказал бы Гёте:

Здесь небывалому

Сказано: будь!

Вечная Женственность

К этому путь.

Если была, есть и будет наша Святая Земля — Святая Европа, то потому только, что это было.

Овцы и козы все еще пьют из единственного в Назарете-городке, «Мариина Источника», а века и народы — из единственного в Граде Человеческом, Ее же, в жизнь вечную текущего Источника.

Ave Maria, Радуйся, Благодатная, — все еще по всей Святой Земле — Европе, звенят колокола; если же умолкнут, — всему конец.

2. УТАЕННАЯ ЖИЗНЬ

I

Возвратились они (Иосиф и Мария) в Галилею, в город свой Назарет.

Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости (Лк. 2, 39–40.)

Если к этим двум стихам Луки прибавить маленький рассказ об Иисусе-отроке, то вот все, что он знает о тридцати годах жизни Господа до крещения. Еще меньше знает Матфей, потому что поклонение волхвов и бегство в Египет — не история, а мистерия. А два остальных евангелиста, Марк и Иоанн, совсем ничего не знают или не хотят знать. «Было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане», — начинает Марк «Евангелие Иисуса Христа» (1, 9), в смысле не «книги», а «жизни», как будто вся остальная часть жизни Иисуса для Марка еще не жизнь Христа. То же делает Иоанн: «Слово стало плотью» (1, 14), — в эти три слова включает он тридцать лет жизни Человека Иисуса. Здесь уже явно, сознательно, — не время, а вечность, не история, а мистерия.