Иисус неизвестный

XVII

Иисус — дохристианский, ханаано-эфраимский бог Солнца, Joschua (Древс); Он же — Иисус Навин, или патриарх Иосиф, или Озирис, или Аттис, или Язон; Он же — индийский бог Агни — Agnus Dei, или, наконец, только «распятый призрак» (Робертсон). [28]

Вертится, как в бреду, калейдоскоп всех мифологий или просто глупостей, радужных, на черном поле невежества. [29]

Всем, у кого есть исторический глаз, слух, вкус, обоняние, осязание, бесконечно вероятнее, что такое единственное в мире явление, как Христос, было в действительности, чем то, что оно измышлено, сотворено людьми из ничего, и что неизвестные хитрецы-обманщики или обманутые дураки создали нечто, столь же действительное, но неизмеримо более новое, преобразившее духовный мир человечества, чем система Коперника. [30]

28

Guingebert, Le probl`eme de J'esus, 141, 135, 158, 139. — Schweitzer, 485. — J"ulicher, Hat Jesus gelebt? 6–7; 35. — Юлихер называет Иенсенову теорию об «Иисусе-Гильгамеше» слишком вежливо «безграничною наивностью, granzenlose Naivitat». Сам Иенсен потом испугался и малодушно от нее отрекся.

29

Вот образцы невежества. Вместо 14 поел. Павла Древc считает 13, включая Евр., и полагает, что Q (Quelle, досиноптический источник) — общий не только для Мт., Лк., но и для Мрк.; следовательно, незнаком с «двухисточниковой теорией», Zweiquellentheorie, хотя бы по школьной книжке Wernle. Древс (так же как Смит) ссылается на «дохристианское» будто бы упоминание о «боге Иисусе» в гимне Наасеян (Hippol., Philos., VI, 10) от III века по Р. X. — Weinel, Ist das liberale Jesus-Bild widerlegt, 7, 8, 93, 96. — Мы хорошо знаем, что упоминание того же имени «Иисус», в магическом папирусе Wessely, относится не раньше чем к IV веку по Р. X.; но так как, по мнению Смита, «нет основания не полагать, что оно гораздо древнее и даже до Р. X.», то на одной из ближайших страниц он относит его уже к «глубочайшей древности», чтобы построить на этом отсутствующем основании весь карточный домик своей теории о «дохристианском Иисусе». Стоило, однако, научной критике лишь дунуть на этот домик, чтобы он рассыпался. — W. Smith, I.e. — J"ulicher, l. с., 3.

Тот же Смит, путая две евр. буквы, мягкое Z и твердое S в словах Nazara, — «Назарет» и nosrim, naser, «охранять», «сторожить», основывает на этой путанице всю свою теорию о том, что исторического города Назарета никогда не существовало, имя же его заимствовано от мифического бога «Назорея» — «Охранителя», «Сторожа» — W Smith, 1 с 46–47 — Weinel, l с, 96 — Столь же грубо-невежественна ссылка его на свидетельство Епифания о назореях, «дохристианских» будто бы еретиках — Weinel, 101

Kalthoff утверждает, что еванг. предание не могло образоваться в Палестине, на том основании, что изображения и надписи кесаря не было на тамошнем динарии не подозревая, что в Палестине чеканилась только медная монета, а золотая и серебряная (динарий) шла из Рима и, следовательно, была с изображением и надписью кесаря.

Кажется, и этих капель достаточно, чтобы почувствовать вкус всей воды в этом море невежества. А вот и нечто, может быть, похуже Смит считает упоминаемого Павлом (Гал, 1, 19), «брата Господня», Иакова, Иисусовым «братом по вере» — Loofs, Wer war Jes. — Chr.? 26, приводит отзыв врача, что мнение это есть «начало помешательства». Как «мифологи» могли дойти до него, понятно: об одно упоминание о «брате Господнем» разбивается вся «мифология».

30

Soden, 1 с, 5, 24 — Был ли Иисус — вопрос не более и не менее возможный, чем был ли Сократ или Александр Великий Оба, Иисус и Сократ, не оставили о себе никаких письменных памятников. Почему бы Сократу, в диалогах, не быть олицетворением эллинской мудрости? Имя «Сократ», значит «Обладающий спасением», так же как имя «Иисус», значит «Спаситель». Слишком явные противоречия Платона и Ксенофонта в изображении Сократа и в передаче слов его не доказывают ли, что за ними нет никакой исторической личности, что это лишь два «мифа» об одном «культовом боге Спасителе»? Легкий научный вывод отсюда Сократ — Иисус эллинский, Иисус — иудейский Сократ. Так же дело обстоит и с Александром В. Имя «Александр» значит «Отразитель», «Победитель мужей» (M"annerabwender) Не сплетаются ли в нем мифические черты Аполлона, Ахиллеса и Диониса? «Большого научного смысла, чем такие детские игры в сравнительную мифологию, не имеет и вопрос, был ли Иисус».

«Был ли Христос?» — спросил Наполеон Виланда на придворном балу в Веймаре, во время Эрфуртского конгресса, в 1808 г — «Спрашивать об этом так же нелепо, как был ли Юлий Цезарь или ваше величество», — ответил Виланд. — «Очень хорошо сказано», — ответил Наполеон и отошел, улыбаясь — Alb Schweitzer, 445 — Hase, 9.

XVIII

Кто же, кроме самого Иисуса, мог «сочинить», создать Иисуса? Община простых людей из народа, «сельских и неграмотных»? (Д. А. 4, 13). Это невероятно, но еще невероятнее, чтобы живейший из человеческих образов составлен из разных мифологических веществ в ученой реторте тогдашних философов. А если бы историческую личность Иисуса создавал поэт или целая община поэтов, то это было бы возможно только под тем условием, чтоб поэт изображал в Нем себя самого или община поэтов — себя самое; тогда Иисус — поэт и поэма, творец и творение вместе. Или, другими словами: если бы Иисус не был так велик и даже больше, чем изображают Его евангелисты, то их собственное величие — необъяснимейшее чудо истории. Этим тайна Его только отодвигалась бы и делалась еще неразгаданнее. [31]

31

Joh Weiss, Die Schriften des N. T., I, 70 — E. B. Allo, Le scandale de J'esus, 127.

Это значит: вопрос, был ли Иисус, — при малейшем углублении, сводится к другому вопросу: мог ли не быть Иисус, если такой образ, как Его, дан в такой книге, как Евангелие? [32]

XIX

«Он был» — это никем из ближайших к Нему вне христианских свидетелей не сказано с нужной для научной критики ясностью — вот один из главных «мифологических» доводов. Так ли он силен, как это кажется самим «мифологам»? Чтобы это узнать, надо сначала ответить на три вопроса.

32

J"ulicher, 31 — Очень умно говорит Ориген (De princip, IV, 5) «Признак божественности Христа есть уже то, что в столь короткое время — год и несколько месяцев — весь мир наполнился Его учением и верой в Него». В самом деле, за эти месяцы сделано то, что продолжается до сего дня и, вероятно, продолжится до конца времен.

Первый: когда начинают говорить об Иисусе внехристианские свидетели? Прежде чем религия не делается видимым явлением историческим, что произошло для христианства к первой четверти II века, историки не могут говорить об основателе религии. А так как именно с этого времени и начинаются свидетельства римских историков об Иисусе, то отрицательный довод по времени, — слишком поздно заговорили, — падает.

Вопрос второй: много или мало будут о Нем говорить? Очень мало. Стоит ли просвещенным людям тратить много слов на темного варвара, за сто лет, в далекой провинции, распятого Иудея-бунтовщика, одного из множества ему подобных, «гнусного и безмерного суеверия» виновника? Так именно мало слов тратят на Иисуса римские историки.

Третий вопрос: как будут о Нем говорить? Так, как здоровые — об идущей на них неведомой заразе, хуже чумы и проказы. Так именно и говорят они об Иисусе.

XX

Первое внехристианское свидетельство — письмо Плиния Младшего, Вифинского проконсула, к императору Траяну, от 111 года. Плиний спрашивает его, что ему делать с христианами? Их, по всей области, не только в больших городах, но и в глухих селениях, множество, обоих полов, всех состояний и возрастов; и зараза эта распространяется все больше; храмы пустеют, жертвы богам прекращаются. Он, Плиний, привлекает виновных к суду и допрашивает; иные, отрекаясь от «суеверия», творят возлияния, жгут фимиам перед изваянием кесаря и «хулят Христа», male dicerent Christo; иные же упорствуют. Но все, что он мог узнать о них, сводится к тому, что «в известный день, перед восходом солнца, собираются они и поют гимн Христу, как Богу; клянутся не лгать, не воровать, не прелюбодействовать», и проч., сходятся также для общих трапез, «совершенно, впрочем, невинных» (должно быть, Евхаристии). Двух служанок («диаконисс») он пытал, но и от них не узнал «ничего, кроме суеверия, гнусного и безмерного», superstionem pravam et immodicam. [33]

33

Plin Secund, Epist, I, X, 96.

Важно для нас уже и то, что этим свидетельством подтверждаются историческая точность и подлинность всего, что мы узнаем о первохристианских общинах из Посланий и Деяний Апостолов. Но еще важнее слова: «Гимн поют Христу, как Богу». Если бы Плиний узнал от христиан, что Христос для них только Бог, то так бы и написал: «Богу своему, Христу, поют»; если же пишет: «Христу, как Богу», Christo, guasi Deo, то потому, конечно, что знает, что Христос для христиан не только Бог, но и человек. Значит, в 70-х годах (некоторые из вифинских христиан, в 111-м году, «уже больше двадцати лет как христиане»), через сорок лет по смерти Иисуса, верующие в него знают, помнят, и внехристианский свидетель этому верит, что Иисус человек был. [34]

34

Как убийственно для «мифологов» свидетельство Плиния, видно из того, что Бр. Бауэр объявляет это письмо, без малейшего к тому основания, «подложным» — Weinel, 1. с, 51.

XXI

Второе свидетельство Тацита — почти одновременно с Плинием (около 115 г.).

Сообщив о народной молве, обвинявшей Нерона в поджоге Рима (64 г.), Тацит продолжает: «Дабы уничтожить эту молву, начал он судить и казнить лютейшими казнями тех, кого народ за гнусные дела ненавидел и называл Христианами. Имени сего виновник, Христос, в правление Тиберия, прокуратором Понтием Пилатом казнен был смертью; но подавленное на время, мерзкое суеверие это, exitiabilis superstitio, вспыхнуло снова, уже не только в Иудее, где оно родилось, но и в самом Риме, куда отовсюду стекается и где прославляется все ужасное или постыдное. Итак, схвачены были сначала те, кто открыто объявлял себя христианином, а затем, по их доносам, еще великое множество. Но в вине поджога не могли их уличить; истинной же виной их была ненависть к человеческому роду, odium humani generis». [35]

35

Tacit, Annal XV, 44.

XXII

Тацит — один из точнейших историков. Сообщая слухи, он всегда упоминает об этом; значит, в словах его о казни Христа больше, чем слух, — сведение, так же, как все остальное у него, идущее или от несомненных для него свидетельств прежних историков, или даже из государственных источников. Нет сомнения и в том, что христианская рука к этому свидетельству не прикасалась; если б прикоснулась, не могла бы оставить дальнейших может быть, самых сильных, спокойных и злых, когда-либо о христианстве сказанных, слов. [36] Кратки и тяжки эти слова; гремя, как медные шары, в железную урну падают. Тацит говорит спокойно, но под каждым словом его клокочет ненависть, как та смола, в которой уже горели «светочи Нерона», и сколько еще будет гореть!

36

Тацит будто бы сообщает только «от самих же христиан идущий слух», — крайние скептики хватаются и за это, как утопающие за соломинку — Loofs 1. с, 20–21 — А некий P Hochart (De l'autenticif'e des Annalles et des Histoires de Tacite, 1890), чтобы уничтожить десять строк Тацита о Христе, доказывает, что вся «Летопись» и вся «История» — искусная подделка итальянских гуманистов XV века (Лоренцо Валла) К этому средству, однако, не решился прибегнуть и Древс. Это уже не «начало помешательства», а оно само — A. Schweitzer, 1. с., 552.

Истинный Римлянин — совершенное на земле воплощение Права — Тацит, и в суде над христианами, прав по-своему. Тотчас после тех страшных слов о них прибавляет: «Как бы ни были они виновны и как бы ни заслуживали казни, но не ради общего блага, а свирепостью одного будучи погублены, они пробудили к себе в сердцах жалость».

Потому ли так судит христиан этот «справедливейший», что мало их знает? Но, может быть, все-таки знает не меньше нашего. «Дети, любите друг друга» — с этим шепотом умирает таинственный старец Эфеса, пресвитер Иоанн, — почти современник Тацита. Видеть мог он и тех, кто видел христианских мучеников 64 года, в том числе Петра и Павла; видеть мог в глазах их отблеск самой, на землю сошедшей, Небесной Любви, — и вот, как судит о Ней: «к роду человеческому ненависть».

Что же это значит? Значит: двух миров, бесконечно более противоположных, чем христианство и язычество, — мира здешнего и нездешнего — столкновение небывалое. Тацит еще не знает, но уже предчувствует: Риму — миру, и Христу вместе не быть; мир, или Он. И Тацит прав, — может быть, правее всех, за две тысячи лет, даже христианских, историков.

Лучше всего видно по этим словам о Христе, что летопись Тацита, также, как самого Рима, — «вековечное меди», aere perennius. И вот, ответ на вопрос, был ли Иисус, — на этой меди начертан.

XXIII

Третье свидетельство, несколько позднее Тацита (около 120 г.), — Светония.

«Много Нероном сделано зла… но не меньше и доброго… Были казнены христиане, люди суеверия нового и зловредного, superstitionis novae et maleficae». — Это в «Жизни Нерона», а в «Жизни Клавдия»: «Иудеев, поджигаемых каким-то Хрестом и усердно бунтовавших, изгнал он из Рима». [37] Здесь имя Христа искажено: Chrestus. «Мифологи» ухватились и за эту соломинку: речь будто бы идет о каком-то неизвестном «Хресте», может быть, беглом рабе («Хрест», «Полезный», довольно частое имя рабов). [38] Но мы хорошо знаем, что, в правление Клавдия, никакого бунтовщика-иудея под этим именем не было; знаем также, по св. Юстину, Афинагору и Тертуллиану, что христиан тогда называли Chrestiani, и, следовательно, «Хрестос» у Светония не может быть никем иным, как Христом. [39]

37

Sveton, De vita Caesar, Nero, XVI, 2, Claudius, XXV, 3.

38

Grandmaison, Jesus Christ, I, 12.

39

Hauck, Jesus, 9. — Поздний историк церкви, Orosius, относит изгнание иудеев из Рима к 9 году правления Клавдия (19-й по . .) Если так, то христианская община в Риме существовала уже через 19 лет по смерти Иисуса, и возможно, что слова Светония относятся к борьбе этой общины с Иудейской синагогой, там же, в Риме, что тем вероятнее, что римляне плохо тогда отличали иудеохристиан от иудеев.