Иисус: Возвращение из Египта

В нем больше не было души.

Вокруг него суетились люди, но никто не оплакивал его, никто не опустился рядом с ним на колени.

Потом пришли двое мужчин с веревкой, обвязали его, подхватили и потащили прочь.

— Это один из них, — сказал Иаков. — Не смотри туда.

— А кто его убил? — спросил я. — И что с ним теперь сделают?

В свете дня мне было не так страшно, как ночью. Но я знал, даже в тот момент, что ночь придет. И мне снова станет очень страшно. Я догадывался, что страх ждет меня. Страх был чем-то новым в моей жизни. И он был ужасен. Даже когда я не ощущал его, я помнил о нем и знал, что он вернется. Больше он никогда не исчезнет.

— Его похоронят, — ответил Иаков. — Нельзя оставлять тела непогребенными. Это грех перед Господом. Его положат в пещеру или закопают в землю. Все равно куда.

Нас позвали в дом.

В комнате прибрались, подмели полы и расстелили красивые ковры — расшитые цветами, сотканные из шерсти. Нам сказали сесть в круг вместе с взрослыми, вести себя тихо и слушать, потому что Елизавета хотела поговорить с нами перед тем, как мы снова отправимся в путь.

И я вспомнил, что нас уже созывали для этого сегодня утром, только не успели достать ковры, а потом появились всадники.

А теперь мы собрались снова и продолжили наши дела, как будто ничего не было, как будто никто не умер на улице совсем недавно.

Нас было так много, что круг получился очень плотным. Женщины немного успокоили младенцев, и стало достаточно тихо для того, чтобы Елизавета смогла говорить. Я сидел впереди Иосифа, со скрещенными ногами, так же как он; справа от меня сидела Маленькая Саломея, прислонившись спиной к своей матери. Клеопа остался лежать в дальней комнате.

— Я буду говорить кратко, — начала Елизавета.

Утром, когда я проснулся, она рассказывала нам о прадедушках и прабабушках, о том, кто на ком женился и кто в какую деревню уехал. Я не запомнил все имена. Но наши женщины и мужчины повторяли их вслед за Елизаветой, чтобы заучить все, что она сказала.

Теперь, начав говорить, она качнула головой и подняла руки. Из-под накидки, покрывавшей ее голову, виднелись темные пряди с серебристыми нитями седины.

— То, что я вам сейчас скажу, я не могла написать в письме. Когда я умру, а это случится скоро… Нет-нет, не возражайте. Я знаю, что мне недолго осталось. Я вижу признаки. Когда я умру, Иоанн пойдет жить с нашими родственниками среди ессеев.

И тут все сразу заахали и заохали. Даже Клеопа появился в дверях, закутавшись в одеяло, сжимая грудь ладонью.

— С чего вдруг ты приняла такое решение? — воскликнул он. — Отправить ребенка к людям, которые не желают ходить в храм! Отправить к ним не кого-нибудь, а Иоанна, сына священника! Ты сама всю жизнь была замужем за священником, и Захария был сыном священника, и все до него.

Клеопа проковылял в середину круга, придерживая одеяло, и там с трудом опустился на колени. Моя мама тут же стала устраивать его поудобнее, расправлять одежды, подкладывать подушки. А он продолжал:

— И ты хочешь послать Иоанна, чья мать принадлежит к дому Давида и чей отец из дома Аарона, жить с ессеями? С ессеями? С людьми, которые считают, что они лучше остальных знают, что хорошо и что плохо, и кто праведник, и что угодно Господу?

— А кто такие, по-твоему, ессеи? — тихо спросила Елизавета. Она была терпелива, желая, чтобы ее поняли. — Разве они не дети Авраама? Разве они не из дома Давида и не из дома Аарона, не из других племен израильских? Разве они не чисты? Разве не чтят они Закон? Говорю тебе, они отведут Иоанна в пустыню и там научат его и позаботятся о нем. И он сам, мой сын, хочет этого, и у него есть на то причины.

Иоанн смотрел на меня. Почему? Почему не на свою мать, на которую смотрели сейчас все остальные? По его лицу трудно было что-либо сказать. Он просто смотрел на меня, и я видел в нем только глубокое спокойствие. Иоанн не был похож на маленького мальчика. Скорее на маленького мужчину. Он сидел напротив своей матери, в простой белой тунике, но сшитой из шерстяной ткани гораздо лучшего качества, чем моя одежда или одежда членов моей семьи, а поверх туники на нем была накидка из столь же тонкой шерсти. Я видел все это и раньше, но не придавал значения, а теперь все эти детали привлекли мое внимание, и Иоанн очень меня заинтересовал. Однако Клеопа продолжал говорить, и я стал прислушиваться к его словам.

— Ессеи! — возмущался он. — Неужели никто из вас не вступится за мальчика, прежде чем он станет сыном людей, которые не стоят перед Господом в назначенное время? Неужели один я имею голос? Елизавета, на головах наших предков я клянусь, что это не может…

— Брат, успокойся, — отвечала Елизавета. — Береги свою страсть для своих сыновей. Это мой сын, доверенный мне Господом в мои преклонные годы вопреки всякому вероятию! Ты говоришь не с женщиной, когда говоришь со мной. Ты говоришь с Саррой древних времен, с Анной древних времен. Ты говоришь с одной из избранных. Разве я не должна давать этому ребенку то, что, по-моему, хочет для него Господь?

— Иосиф, не позволь этому случиться, — обратился Клеопа к Иосифу.

— Ты ближе мальчику, чем я, — ответил Иосиф. — Если хочешь возразить его матери, возражай.

— Я не возражаю ей, — сказал Клеопа. В его груди заклокотал кашель, а тело скрутил приступ боли. Тетя Мария беспокоилась за него, и мама тоже. Клеопа поднял руку, прося о терпении, но кашель все не прекращался. Наконец он смог договорить: — Ты упомянула Сарру, жену Авраама. Ты упомянула Анну, мать Самуила. Но ни одна из них не нарушила заповедей Господа. А ты посылаешь своего мальчика жить с теми, кто поворачивается спиной к храму Господа?

— Брат, у тебя короткая память, — возразила Елизавета. — К кому пришла твоя сестра Мария, когда узнала, что избрана понести ребенка Иешуа? Она пришла ко мне, а почему? Сейчас, пока эту деревню не настигла очередная беда, я умоляю вас выслушать мое решение и не спорить со мной. Я не ищу вашего согласия, а хочу поведать вам о своем решении. Говорю вам, мальчик отправится к ессеям.

Никогда раньше я не слышал, чтобы женщина говорила так властно. Конечно, на улице Плотников в Александрии были уважаемые женщины, которые могли успокоить расшалившихся детей одним хлопком в ладоши, и были женщины, которые задавали в синагоге такие вопросы, что учителю приходилось сверяться со своими свитками. Но речь Елизаветы была сильнее и яснее, чем все, что я когда-либо слышал.

Клеопа замолчал.

Елизавета продолжила более тихим голосом:

— Наши родственники уже живут с ними — внуки Маттафия и Наоми, которые давным-давно ушли в пустыню к ессеям, и я говорила с ними, они согласны взять Иоанна хоть сейчас. В их правилах принимать детей и воспитывать их в строгости, очищении и посте, а все это близко моему сыну. И он будет учиться у них. Он узнает учения пророков и слово Господне. В пустыне, вот где он хочет быть, и когда я отправлюсь к нашим предкам, он уйдет туда и будет жить там до тех пор, пока не станет мужчиной и не решит для себя, что делать дальше. Я уже договорилась с ессеями, и они только ждут слова от меня или когда он сам придет к тем, кто живет на другом берегу Иордана, и они заберут его далеко отсюда, где воспитают в стороне от людских дел.