Икар

Затем наступили суровые и горькие годы.

Разразилась война, как Джимми и предчувствовал, и, несмотря на то что он записался в армию в первых рядах, попасть на фронт ему так и не удалось. Не оставалось ничего другого, как согласиться работать инструктором молодых пилотов, которых ему приходилось посылать на смерть.

В середине пятидесятых Джимми Эйнджел вместе с женой и детьми, о которых надо было заботиться, усталый и разочарованный, но неспособный перестать летать, поселился в Панаме, где удача впервые изменила ему: он разбился восьмого декабря тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.

Он летал над пятью континентами больше сорока лет и, вне всякого сомнения, был последним пионером авиации.

Мэри кремировала его тело, вернулась в Венесуэлу и развеяла прах над водопадом, носящим его имя, а главное, над «Фламинго», который в то время еще лежал на вершине Горы Дьявола.

Небольшая табличка у подножия горы напоминает немногочисленным путешественникам, отважившимся добраться до этих мест, что это не водопад Анхель, как принято считать, а водопад Джимми Эйнджела — вероятно, одного из самых смелых и решительных людей двадцатого столетия.

Месторождение Эла Вильямса и Джона МакКрэкена так и не было найдено и по-прежнему покоится на вершине какого-нибудь затерянного тепуя Великой Саванны.

Многие считают, что оно никогда и не существовало или же шотландцу на самом деле вздумалось одурачить Короля Неба. Однако Мэри Эйнджел утверждала, будто за два года до смерти Джимми позвал ее на чердак, чтобы показать ей кое-какие документы, которые он вынул из старого баула.

— Кажется, я наконец обнаружил, где кроется ошибка, — первым делом сообщил он.

— Какая ошибка?

— Которую я допустил во время поисков месторождения. — Он показал ей пожелтевшую и почти истлевшую карту, которую развернул на полу. — Взгляни-ка! Это карта, которую я приобрел в Боготе, когда мы в первый раз летели в Гвиану. Единственная, которая существовала в тот момент!

— Я помню, — кивнула она. — Ты мне о ней рассказывал.

— А вот теперь взгляни сюда! — Он ткнул пальцем в карту. — Смотри внимательнее!.. Река Карони… здесь, здесь и здесь. Судя по карте, оба рукава называются Карони, так же как слияние обоих перед впадением в Ориноко.

— Вижу! — кивнула она. — Ты хочешь сказать, что…

— Я хочу сказать, что, когда МакКрэкен спустился со своей горы, он, вероятно, поинтересовался, что это за река, и ему ответили, что Карони. Позже, когда мы отправились туда вдвоем, он сверился с этой самой картой: речь действительно шла о Карони, — и отец Ороско нам это подтвердил… — Король Неба прервался, чтобы раскурить трубку, словно ему, как никогда, требовалась ее поддержка, и продолжил: — Поэтому его координаты были точными: триста километров на юг от Ориноко, пятьдесят — на восток от Карони. — Он глубоко вздохнул. — Однако потом венесуэльская армия произвела топографическую съемку этой местности и пришла к выводу, что два рукава одной реки нет смысла называть одинаково. Поэтому тот, который течет западнее, был назван Парагуа, его считают притоком настоящей Карони, которая находится восточнее, а также дает свое имя заключительному отрезку, после слияния их обоих.

— Это и сбило тебя с толку?

— Вот именно! Все карты после тысяча девятьсот двадцатого года указывали, не оставляя места сомнению, что Карони — это основная река, та, что справа, и мне даже не пришло в голову, что другая раньше называлась так же.

— Стало быть, гора МакКрэкена находится не к востоку от той, которую сейчас называют Карони, а к западу?

— Предполагаю, что так. Предполагаю, что она находится среди множества тепуев, расположенных между обеими реками, в пятидесяти километрах восточнее той, что сейчас называется Парагуа.

— Боже мой! — невольно вырвалось у Мэри.

— Да уж! — согласился с ней муж. — Мы напрасно потратили жизнь на поиски не в том месте, а все из-за того, что название, оказывается, просто-напросто изменили.

— Я никогда не считала, что мы потратили жизнь напрасно, — возразила она. — Если бы не эта ошибка, ты, может, и нашел бы месторождение, только наверняка не открыл бы водопад.

— По-твоему, важнее, чтобы какой-то водопад носил мое имя, чем мы бы жили в достатке, а то и купались бы в роскоши?

— Конечно!

— А какой прок моим детям в том, что водопад носит мое имя?

— А какой прок им был бы от алмазов? — в свою очередь спросила она. — Они с полным правом могут гордиться своей фамилией и своим отцом. По-моему, это самое лучшее, что ты мог оставить им в наследство. Прочее — всего-навсего деньги.

— Ты не прекращаешь меня удивлять! — воскликнул Джимми Эйнджел. — Ты просто чудо!

Мэри с особой нежностью провела рукой по его поредевшим волосам.

— У меня был замечательный учитель, — ответила она.

Альберто Васкес-Фигероа

Лансароте, январь 1998 года.