Иллирия

Наконец начал говорить господин Ремо. Вступление, где перечислялись бесчинства Брана, оказалось на диво коротким, видимо, порядком приевшись и говорившему, и слушателям.

– ...Сейчас самый подходящий момент, чтобы покончить с ними, - объявил господин Альмасио, и присутствующие поддержали его одобрительными возгласами.
– Брана ослаблены после той кровавой возни, что затеял Рагирро в Маридо. Раг-Волк все еще там и не сможет прибыть в Иллирию быстрее, чем через неделю. Иллирийцы ненавидят Вико Брана с каждым днем все сильнее. Святотатство в день святой Иллирии стало последней каплей, после которой даже те, что раньше молчали, подняли головы и сказали: "Недопустимо!". Мы же, напротив, успели накопить силы и завоевать любовь народа. То, что мы изгоним Брана из Иллирии, уже обсуждается на площадях и рынках - полушепотом, но отдельные голоса становятся все громче. Упустить шанс будет преступным небрежением.

– Стало быть, завтра?
– спросил кто-то из присутствующих.

– Да!
– решительно воскликнул господин Альмасио.
– Все обстоятельства к тому располагают! Вико будет проводить службу в храме, и все мы будем находиться на расстоянии нескольких шагов от него. Как только я подам знак, каждый из нас достанет по кинжалу и дело будет сделано. На глазах всего города мерзавец понесет заслуженное наказание и подохнет у алтаря храма, который же и осквернил. Разумеется, это только начало. И нам сейчас необходимо уговориться, как мы будем действовать далее, после смерти Вико, когда Рагирро Брана попытается отомстить. Нужно успеть до того, как к нему прибудет подкрепление, иначе это будет слишком опасно...

Думаю, даже если бы я нашла в себе силы слушать внимательно подробное обсуждение плана мятежа, то вновь поняла бы немногое. У кого-то из присутствующих господ имелись верные храбрые люди, у кого-то - кошельки, полные золотых монет, и все это они собирались пустить в ход, чтобы место Рагирро Брана занял Ремо Альмасио. За верную службу он обещал дать своим сторонникам ту награду, которую они пожелают, и каждый, разумеется, желал занять при новом правителе должность, позволяющую возместить затраты с лихвой.

Надо отдать должное моему хитроумному жениху - обещания он раздавал щедро, но осторожно, и даже мне было ясно, что любое из них он мог выполнить так, чтобы вся выгода досталась ему же. В его лице при этом было столько жесткой решимости и властности, что, боюсь, почти каждая женщина Южных земель потеряла бы голову, завидев подобное воплощение мужественности. Но я теперь накрепко усвоила, что жестокость вовсе не исчезает из характера мужчины, когда тот переступает порог своего дома, и более не мечтала о том, чтобы стать женой самого владетельного человека Иллирии.

Время шло, и один за другим заговорщики попрощались с Гако Эттани и Ремо Альмасио, повторяя: "С нами бог и Иллирия!". Гако остался наедине с Ремо. Некоторое время они хранили молчание, точно отдыхая после всех тех речей, что пришлось сказать и выслушать, а затем господин Ремо произнес:

– Как видите, я оставил за вами место казначея и все то, что вы просили в обмен на свою помощь, дорогой друг.

– И я премного вам благодарен, господин Альмасио, - поспешно откликнулся Гако.
– Это весьма щедрая награда за мой незначительный вклад...

– Вы правы, господин Гако, - в голосе Ремо появился неприятный оттенок.
– Я еще раз обдумал условия нашего с вами уговора и решил, что возьму с вас чуть больше...

– Но деньги нельзя так быстро изъять из оборота, - взволнованно развел руками Гако.
– Разумеется, я тут же отдам распоряжение управляющему, но...

– Я говорю не о деньгах, - прервал его господин Ремо.
– В нашем договоре был еще один пункт, и он касался вашей дочери.

– Разумеется, разумеется!
– Гако явно испытал облегчение от этих слов.
– Я отдаю вам Гоэдиль безо всяких оговорок.

Господин Ремо недобро улыбнулся:

– Господин Гако, не скрою, меня раздосадовало то, что вы пытались препятствовать моим отношениям с Годэ. И, как вы понимаете, я уже давно не в том возрасте, чтобы досадовать из-за сердечных мук. Разумеется, я говорю о том, что не вам решать, когда и какую женщину я желаю получить. Поэтому я несколько пересмотрел условия нашей сделки, и теперь она касается двух ваших дочерей - и Годэ, и Флорэн. Сначала старшая, затем младшая. Как мы и уговаривались - после того, как они берут фамилию Альмасио, вы более не вмешиваетесь в их жизнь, не откликаетесь на их просьбы, и что бы с ними не происходило и о чем бы ни судачили окружающие - делаете вид, что вас это не касается. Никаких жалоб в суд, никаких попыток помочь, даже если они будут умолять вас на коленях. Годэ и Флорэн - мои, и я распоряжусь их жизнями так, как посчитаю нужным. Говорю вам прямо, как никогда, и более никогда эту тему обсуждать не намерен.

– Но вы отправили Флорэн в Альмасини...
– единственное, что ответил на это Гако.

– Верну, когда посчитаю нужным, - холодно ответил господин Ремо.
– Всему свое время.

Гако Эттани вздохнул, но ничего не сказал.

– Полноте, господин Эттани, - бросил ему господин Альмасио.
– У вас хватает дочерей - одной больше, одной меньше... Все равно, всем им судьба умереть в очередных родах, не более того. Вы деловой человек, Гако, и именно за это я вас столь высоко ценю. Пожмем друг другу руки и помолимся господу, чтобы завтра наш план увенчался успехом. Зиму я встречу властителем Иллирии, а вы - моим самым преданным другом. Все остальное - сущие пустяки, не стоящие серьезных обид.

И к моему ужасу и отвращению господин Эттани после секундного колебания протянул руку господину Альмасио. Сделка была подтверждена, отец продал двух своих дочерей жестокому убийце.

...После того как они покинули библиотеку, я выждала некоторое время и последовала их примеру. Дрожь волнения заставляла мои руки трястись точно от холода - вновь и вновь я слышала, как господин Ремо произносит те слова, окончательно подтверждая мои худшие подозрения. Самое странное, что лицо его при этом вовсе не изменилось и на нем не проступили признаки порока - то был все тот же красивый южанин, каждая черточка лица которого дышала благородством.

Часы в гостиной гулко пробили полночь, опустевший дом был темен и тих, когда я пробиралась к своей комнате на ощупь. Переступив порог, тут же зажгла свечу, и даже в ее неверном свете мое отражение в зеркале показалось мне лицом покойницы. Только сейчас я поняла, как сильно напугана.

Ах, если бы у меня было время на раздумья! Если бы в Иллирии у меня имелся хоть один близкий человек!.. Но единственное, что я понимала в тот момент - механизм, шестеренки которого меня безжалостно раздавят, начнет свою работу в тот момент, когда умрет Вико Брана. Следовательно, его спасение могло нарушить планы господина Ремо, и, возможно, отсрочит мою гибель. "Если Брана узнают, что Вико завтра хотят убить, то господину Альмасио придется озаботиться в первую очередь тем, как спасти свою шкуру, - лихорадочно размышляла я.
– До свадьбы ли тогда ему будет?". Тут внезапно я почувствовала щемящую боль в груди и поняла, что мне жаль Викензо. Если мне предстояло умереть хотя и вскоре, но все же после первого дня зимы, то для него эта ночь стала бы последней.

Я вспомнила его предпоследний визит - когда помогала ему умыться после отцовских побоев. Его лицо тогда было измученным, но открытым, не искаженным насмешливым выражением, и я простила ему разом все обиды. Мне показалось, что он, подобно мне самой, тщетно ищет хотя бы на несколько часов тихого прибежища. Куда бы он ни отправился, крепче любых оков сковывала его воля отца, распоряжающегося жизнью Вико. Убить его было все равно, что умертвить собаку, сидящую на короткой цепи и не имеющую возможности спасти свою жизнь бегством.