Иллюзионист
Шрифт:
— Иногда мне кажется, что Закон был дан вовсе не Богом, а каким-то злым духом, который хотел посмеяться над нами, — сказал Савл.
Кефа смотрел на него в изумлении. Иаков лишился дара речи.
— Если спасение в любви, Закон бесполезен, — сказал Савл. — А если он бесполезен, то, значит, опасен. Очень опасен. Он несет не жизнь, а смерть.
Кефа подался вперед, чтобы заглянуть в глаза Савла, словно в них таился секрет.
— Я думаю, — улыбнулся ему Савл, — именно это и хотел показать нам Иешуа.
— Послушай… — начал Кефа неожиданно осипшим голосом.
— Это богохульство, — перебил
— Естественно, нет, — ответил Савл.
— Почему?
— Я многого не проповедую. Такие вещи не для каждого, да мне и самому не все до конца ясно.
— Мне достаточно ясно, — сказал Иаков.
— Что именно, — спросил Кефа, — ты проповедуешь?
— Спросите Варнаву, — устало улыбнулся Савл, откинувшись назад. — Или ваших шпионов.
— Мы проповедуем абсолютно то же, что и вы, — сказал Варнава. — Ничего не убавляя и не прибавляя.
— Это разумно с твоей стороны, — сказал Иаков. — Учитывая тот факт, что Савл не потрудился получить наше разрешение, прежде чем начать проповедовать, я полагаю, мы должны быть признательны…
— Разрешение? — Лицо Савла передернулось. — Ты заблуждаешься. У меня есть все разрешения, какие мне необходимы. Мне поручена эта работа.
— Никто тебе ее не поручал, — сказал Иаков. — Ты ее узурпировал.
Кефа замер от удивления.
— Работа с иноверцами, которую ты выполнял, была поручена Кефе, — сказал Иаков.
Савл сидел будто каменное изваяние. Потом нарочито медленно повернул голову и посмотрел на Кефу, словно на неизвестный и бесполезный вид животного. Потом снова повернулся к Иакову:
— Кефе?
— Кефе.
Обладателю этого имени казалось, что чем чаще оно повторяется, тем меньше имеет отношения к нему. «Неужели годы, проведенные в молитвах, — думал он, — помутили рассудок Иакова?»
— Как она была поручена Кефе?
— В видении в Иоппии.
Кефа выпучил глаза. Потом до него стало постепенно доходить. Савл снова с удивлением на него посмотрел.
— У меня было видение в Иоппии, — сказал Кефа, — много лет назад…
— Что это было за видение?
— Его трудно трактовать.
— Это сначала, — сказал Иаков, — как и со всеми великими откровениями, постичь его смысл было трудно. Мы это обсуждали много раз. Но в свете того, что случилось впоследствии, смысл стал ясен.
— Что случилось впоследствии? — не отступал Савл.
— Кефа получил ясное знамение о том, что должен окрестить иноверцев в одном доме в Кесарии. И естественно, он так и сделал.
Иоанн ахнул от удивления. Иаков сидел с видом нескрываемого триумфа. Кефа застыл изваянием.
— Почему мне об этом не сказали? — тихо спросил Савл.
— Мой дорогой Савл, ты никогда не задерживаешься в нашем обществе достаточно долго, чтобы мы могли тебе хоть что-то сказать. — Иаков поглаживал свою бороду.
В комнате стало невыносимо душно. Савл сидел неподвижно и сверлил взглядом грубый деревянный стол.
— Почему я должен вам верить? — наконец сказал он.
— Ты ведь не думаешь, что мы тебе лжем? — тихо отозвался Иаков.
— Почему бы и нет? Вы способны на что угодно, лишь бы меня дискредитировать.
Вы никогда не принимали меня как равного.Снова молчание. Обвинение было либо слишком чудовищным, чтобы его опровергать, либо слишком правдивым.
Варнава прочистил горло.
— Я думаю, мы все должны помнить… — начал он.
— Очень хорошо, — сказал Савл. — Итак, Кефе было видение. У меня тоже было видение, но мы его не обсуждаем. Кефа окрестил людей в одном доме. Я окрестил сотни, но мы об этом тоже не говорим. Возникает вопрос, — повернулся он к Кефе, — почему ты не продолжил это делать?
— Меня отозвали… — сказал Кефа.
— Детали не имеют значения, — отмахнулся Иаков. — Как я уже сказал, мы обсуждали это раньше. И пришли к выводу, что видение было дано Кефе как главе братства, а не как отдельному человеку; иными словами, это значит, что миссия может рассматриваться как коллективная работа. Более того, к моменту, когда мы смогли поговорить со всеми, кого это касалось, ты был за много миль отсюда и занят своими делами. В конце концов мы посчитали неважным, — он тепло улыбнулся Савлу, — кто именно будет нести слово Божье иноверцам, важно, чтобы оно было донесено. Кефа с радостью распространит свою привилегию и на тебя.
Савл смотрел на стену. Он избегал встречаться с кем-либо взглядом. Кефа, который попытался разгадать выражение его глаз, отпрянул, увидев в них невыразимую горечь.
Савл поднялся.
— Вы посчитали это неважным, — презрительно повторил он. И, по-прежнему ни на кого не глядя, направился к выходу.
— Савл, — проговорил Иаков.
Савл обернулся с каменным лицом.
— Мы не обсудили дело, которое ты приехал обсудить.
— У меня больше нет ни малейшего желания обсуждать его, — сказал Савл.
— Мне кажется, есть.
— Мне не нужно ваше согласие.
— Что толку от твоей работы, если она будет оторвана от корней?
— Намного больше, чем вы можете думать, — сказал Савл.
— Неважно, что мы думаем. Что они думают, твои люди? Они верят, что являются частью братства, чья душа и смысл находятся здесь.
— Это может измениться, — сказал Савл.
— Как это может измениться? Тогда это будет другая религия. Где ты проповедуешь, Савл, откуда берутся твои греческие новообращенные? Они друзья синагоги. Это люди, которые устали от своих языческих богов и повернулись к тому месту, откуда увидели свет. Ты опираешься на нас, Савл. Ты зависишь от нас. Мы даем тебе пищу.
— Эта пища с душком, — сказал Савл.
— Ты можешь так думать. Но ты не можешь обойтись без нее. Без нее твоя работа — ничто.
Савл промолчал.
— Я предлагаю тебе сделку, — сказал Иаков.
— Я не хочу никаких сделок с тобой.
— Я предлагаю следующее. Мы дадим согласие на твою работу. И в качестве исключительной уступки — я вообще не уверен, что мы вправе это делать, — мы не будем требовать, чтобы твои новообращенные совершали обрезание, раз ты утверждаешь, что иначе твоя работа невозможна. Взамен ты должен взять на себя определенные обязательства. Во-первых, твои новообращенные должны соблюдать Закон во всем, что касается употребления в пищу мяса. Во-вторых, им следует воздерживаться от неподобающих половых отношений.