Иллюзия любви. Сломанные крылья

— Поздравляю, — губы Надежды едва шевельнулись.

— И Лиза, и Катерина были изумительными жёнами, отличными хозяйками и просто чудесными людьми, — Тополь зажмурился и опустил голову. — Знаю, я подлец, каких мало, я испортил жизнь двум замечательным женщинам, поверившим мне и родившим мне по ребёнку…

— Ого, да ты у нас многодетный папаша! — хмыкнула Надежда и с радостью отметила, что губы Леонида мелко задрожали.

— Это какое-то наваждение, — тонкие пальцы Тополя сжались, сминая край шляпы. — Ни днём ни ночью мне не было покоя. Как дурман, как отрава, твои глаза преследовали меня повсюду, где бы я ни находился и что бы ни делал. Я старался… видит Бог, как же я старался избавиться от этого сумасшествия! Мне казалось, пройдёт время — и я смогу вычеркнуть из памяти всё, что хотел забыть…

— Зачем ты мне всё это говоришь? — от вида трясущихся рук и дрожащих губ Леонида к горлу Надежды подкатила тошнота. — Что ты от меня хочешь?

— Ничего… — он прерывисто вздохнул.

— Тогда зачем ты здесь?

— Я больше не могу… без тебя, — неожиданно по щеке Тополя скатилась слезинка и, споткнувшись о густые волосы бороды, застыла крупной прозрачной каплей.

— А ты поплачь, авось поможет! — зло бросила Надежда. — На что ты надеешься, свалившись мне на голову через пятнадцать лет после развода? Ты что думаешь, стоит рассказать душещипательную сказку про белого бычка, пустить пару слезинок, и ты сможешь выпросить немножко любви? — Надежда презрительно улыбнулась. — Тебе ста граммов хватит? Или ты рассчитываешь на полкило?

— Неужели за эти годы в твоей душе ни разу ничего не шевельнулось? — Тополь снова пронзительно посмотрел Наде в глаза.

— Прости, милый, все эти годы мне было не до шевелений! Пока ты разводил свою слюнявую философию, сидя под крылышком у очередной глубоко порядочной и рукодельной супруги, мне требовалось кормить ребёнка, алименты на которого, несмотря на свою вселенскую тоску, ты платить не спешил.

— А ты изменилась, — хрипло проговорил Тополь.

Неожиданно перед его глазами предстала худенькая хрупкая девочка с огромными серыми глазами и светлыми завитушками волос. Девочка из прошлого нисколько не походила на уверенную в себе широкоплечую женщину с холодным режущим взглядом и жёсткой ухмылкой. Вроде бы всё то же: и густо-серые, глубокие глаза, и родинка на щеке, и едва заметный шрам на подбородке — всё, кроме по-детски наивной доверчивости и доброты.

— Ты тоже, — Надежда прислушалась к звукам, доносившимся с лестничной площадки. — У тебя всё? Если да, то уходи. С минуты на минуту должен появиться Семён. И мне бы не хотелось ему объяснять, кто ты и зачем прибыл.

— Надя, послушай… — голос Леонида сорвался. — Если в тебе осталась хоть искорка человечности, ты должна меня понять…

— Я ничего тебе не должна, — обрубила она.

— Надя, мне никто не нужен, кроме тебя, можешь ты это понять или нет?! Я ломал себя и завязывал в узел долгих пятнадцать лет…

— Прекрасное занятие, следующие пятнадцать можешь заняться тем же.

— Роднее тебя у меня никого нет!

— Тополь, очнись и прекрати нести бред! Мы с тобой абсолютно чужие люди, и нас ничего не объединяет, кроме ребёнка, которого ты не знаешь даже в лицо.

— Но он есть, — цепляясь за соломинку, жалко улыбнулся Леонид.

— Кроме него, у тебя есть ещё двое, — Надежда с беспокойством скользнула взглядом по наручным часам. — Если тебе необходимо на кого-то изливать свою отцовскую заботу, ступай к ним, а нас с Семёном оставь в покое. Моему сыну уже семнадцать, и он не нуждается в опеке.

— Нашему сыну, Надя.

— Ты потерял на него всякие права в тот момент, когда бросил мне под ноги копеечную милостыню.

— Если бы ты знала, как я сожалею о своём поступке! Сколько раз я вспоминал этот день, и каждый раз моя душа обливалась кровью…

— Меня нисколько не интересуют метания твоей бессмертной души, — холодно сказала Надежда. — Уходи, Тополь.

— Мне бы хотелось увидеться со своим сыном.

— А его ты спросил? Он тебя захочет видеть?

— Он уже взрослый, он должен понять, что жизнь…

— Да никто тебе в этом доме ничего не должен! — повысила голос Надежда и тут же замерла, потому что в двери, за спиной Леонида, раздался звук поворачиваемого в замке ключа.

— Что за шум, а драки нету? — улыбаясь, Семён шагнул в прихожую и увидел, что посреди неё стоит какой-то незнакомый мужчина в плаще. — Ой, извините, я вас не видел. Здравствуйте. Мамуль, я задержался, у нас были дополнительные по физике, ничего?

— Так ты и есть Семён? — мужчина в плаще с восхищением посмотрел на высокого красивого мальчика с синими, как весеннее небо, глазами.

— Тополь Семён Леонидович, приятно познакомиться, — приветливо улыбнувшись, он протянул незнакомцу руку.

— Взаимно, — ладонь мужчины в плаще коснулась руки парня, и неожиданно Семён почувствовал, как она дрогнула. — Тополь. Тополь Леонид Семёнович.

— Так мы родственники? — заметив краем глаза, как побледнело лицо матери, Семён отступил на шаг и ощупал взглядом невзрачную фигуру в плаще.

— Сёма… — руки Надежды задрожали, и она была вынуждена прижать их к себе. Собираясь с духом, она набрала побольше воздуха в грудь и вскинула на сына испуганные глаза: — Семён, ты должен знать, этот мужчина — не просто твой родственник, он… твой отец, — голос не слушался, и последнее слово Надежда произнесла с надрывом.

— Папа? Вот так сюрприз! — словно собираясь заключить вновь обретённого родителя в объятия, Семён широко раскинул руки в стороны. — Сколько лет, сколько зим! Мама, а что ж ты держишь такого дорогого гостя в коридоре?

— Ты предлагаешь посадить его в красный угол, под иконы? — не зная, как расценивать слова сына, Надежда невольно напряглась.

— Ну насчёт красного угла, это ты погорячилась, а за стол пригласить бы не мешало, — Семён снова улыбнулся и заглянул на кухню. — О, да нам особенно и стол собирать не придётся. У нас тётя Инна была, да? Мамуль, может, ты достанешь из шкафчика чистые фужеры, всё-таки как-никак у нас в доме гость, а мы с папой пока посидим, поговорим. За пятнадцать-то лет нам есть о чём поговорить, правда, папа?

— Да я… — Тополь нерешительно затоптался на месте. — Может, в следующий раз?

— Если принять в расчёт регулярность, с которой ты посещаешь наш дом, то в следующий раз мне будет уже тридцать два, — хохотнул Семён. — Да ты не стой, раздевайся, когда ещё посидим за одним столом.

— Ты уверен, что поступаешь правильно? — в лице Надежды не осталось ни кровинки. — Сынок, это застолье никому не нужно. Пусть он идёт, откуда пришёл. У него своя жизнь, у нас с тобой — своя, и ни к чему все эти посиделки. — Сердце Надежды колотилось так, что за его стуком она почти не слышала собственного голоса. — Пятнадцать лет он как-то обходился без нас, пусть обходится и дальше. У него есть другие дети, вот пускай их и воспитывает как хочет, а мы с тобой в его заботе не нуждаемся.