Иллюзия вечности

3 Смерть приходит в дом. Обсуждения и первые выводы

Проснулся я, когда солнце уже стояло в зените, и яркий свет назойливо бил в глаза.

Сладко потянувшись в кровати, я медленно перекатился на бок и с удивлением уставился на лекарства, сложенные на столе. Затем взглянул на будильник, который безжалостно свидетельствовал о том, что занятия в институте пропущены. В тот же миг вернувшаяся память всё расставила по местам.

Я скинул одеяло и пристально осмотрел тело. Цел, господи благослови! За это не грех было бы выпить даже спросонья.

Наспех одевшись, я подскочил к окну. Тёплый ветерок потеребил прядь волос на лбу. Я забрал их пятерней на затылок и облокотился на подоконник. С высоты моего седьмого этажа открывался вид на уныло пустующие улицы города, блестящие в зелени налившихся солнцем листьев деревьев. Редкие прохожие шагали по дороге, и только где-то вдалеке виднелось небольшое скопление людей. По непривычно опустевшей улице время от времени проезжали легковые автомобили и армейские грузовики, с наглухо закрытыми брезентом кузовами.

Я пошёл к телефону и набрал Сашкин номер:

– Алло, – ответил незнакомый мужской голос.

– Будьте добры Сашу.

– А кто его спрашивает?

– Это его друг, Филиппов Андрей.

– Подождите минутку, – на другом конце провода послышалось шуршание и глухой звук голосов. Затем мужчина снова ответил: – Подождите на трубке, он сейчас подойдёт.

Боясь что-либо вообразить себе, я стиснул телефонную трубку и замер в ожидании.

– Филин, привет, – наконец раздался хриплый голос друга.

– Саня, ты живой! Как ты? Слушай, я проспал всё на свете. У тебя всё нормально? Как тётя Света?

– Андрюха, мамы больше нет, – он заикался и после паузы продолжил. – Я и плакать то уже не могу. Всё как во сне происходит. Самом поганом сне, Филин.

Моя рука ослабла, и в горло будто вогнали бутылочное горлышко. Так всё сжалось внутри. На силу я выдавил: – Могу к тебе приехать?

– Да… Приезжай. Мы тут вдвоём с дядей Женей… – он передумал продолжать, – приезжай. Я жду.

Не помню, как я положил трубку и оказался на кухне. Сидя на табурете с горбушкой хлеба в руке я разревелся как девчонка. Слёзы неумолимым потоком заструились по моему лицу. Я уронил голову на руки и от отчаянья сотрясался в рыданиях. Я был один, и мне незачем было сдерживать неумолимый поток горечи отчаянья. От нас уходят родные и близкие, когда, кажется, уж они-то заслужили себе жизнь среди нас вечную. Не они должны умирать. Кто угодно, но только не они.

Слезы принесли облегчение. Как будто вместе с ними с глаз сползла пелена тревоги и внутреннего мандража последних часов. Настало время действовать.

Перед тем как выйти из квартиры я, на всякий случай, сунул в карман штанов бинт и пластырь. Дорога до дома друга была неблизкая, и ввиду вероятного отсутствия какого-либо наземного транспорта, пришлось тащиться к метро пешком.

Жилые районы Москвы это прямоугольники и трапеции кварталов многоэтажных домов, именуемых иногда микрорайонами. Не сказать чтобы похожие друг на друга, но состоящие на большую часть из комбинаций серийных пяти, девяти, двенадцати, шестнадцати, семнадцати этажных домов. Существует целый ряд нетиповых серий, но для окраин города (спальных районов) это скорее редкость. В каждом из микрорайонов свои школа и детский сад (не менее чем по одному). Магазины. Сфера энных услуг. При заселении районов ещё те новоселы сажали липу, черёмуху, тополь, берёзу и так далее. Надзор за домами ведётся на авось. По вечерам у крыльца подъезда то и дело шмыгнет по своему делу крыса. И год от года кажется, что они становятся все жирнее и наглее.

Я проживал в типичном для столицы районе юго-западного округа Теплый стан. В двенадцатиэтажной панельке 1972 года постройки. Уютные зелёные дворы, детские площадки с мухоморами зонтиками. Гаражи-ракушки. Всё настолько родное, что с завязанными глазами прошёл бы и не сбился с придомовых дорог. Оно и сейчас вроде также, только…

Первое, что поражало больше всего – это почти полное отсутствие людей на улице для этого времени суток. В пределах видимости у дороги я заметил с десяток человек, что обычно случалось ночью, да и то в скверную погоду. Люди, встречающиеся на пути, в большинстве случаев вглядывались мне в лицо. Не пряча глаз, не минуя безразличием прошедшего по тебе взгляда, а именно с интересом изучая друг друга. Днём ранее, это выглядело бы, по крайней мере, настораживающим. Сам, заразившись такой манерой, и позабыв про вежливость, я тоже стал пытливо рассматривать каждого встречного. Не сильно, однако, преуспел в анализе при этом. Двоих отметил как явно больных новой формой заболевания. Остальные, пожалуй, выглядели, как и прежде, статистическими людьми. Только без радости жизни. Все.

Пройдя с полкилометра по главной улице района, я отметил, что все торговые киоски были закрыты. Однако из дверей местного универмага на перекрестке вышли люди. С пакетами в руках. Я ступил на пустующую магистраль и, перейдя её, направился на экскурсию.

У угла здания магазина расположился милицейский патруль из четырёх человек. Молодой капитан, не выпуская сигареты изо рта, с суровым видом внушал что-то младшим по званию. Подчинённые внимательно слушали его, переминаясь с ноги на ногу. Когда я подошел ближе, коротконогий толстый сержант окинул меня взглядом и тут же отвернулся. Я замедлил шаг. Появилось мимолетное желание задать какой-нибудь самый незначительный вопрос. Сержант тут же снова повернул вросшую в плечи голову, и насупил брови. Желание моё сразу растаяло, так и не сформировавшись.

Я подошёл ко входу в магазин, отметив, что и на другой стороне улицы расположился военный патруль из трёх человек, возглавляемый долговязым парнем в униформе.

Внутри магазина, на прилавках, наблюдался прежний ассортимент продуктов. Во всяком случае, мне так показалось. Людей внутри было немного. Я взял газировку и пошёл к кассам. Уже находясь в трех шагах от обклеенного ярлыками жвачек кассового аппарата, на моем пути встала молодая девчонка с распущенными волосами. Она смущённо улыбнулась и молча сунула в руки листок бумаги. От неожиданности я рассмеялся: – Брачный контракт?

– Нет, это не он, – без тени улыбки ответила она.Я просмотрел на стандартный лист А4. Передо мной оказался вопросник, в котором были обозначены шесть пунктов и пустые поля для ответа напротив. Все чётко, с выдержанными интервалами в строках. Документ был исполнен по всем правилам делопроизводства. Из симпатии к девушке и чувства уважения к проявлениям общественной деятельности в такое время, я прислонился к стене и взялся собственноручно заполнять анкету.

1. Место рождения и возраст (полных лет): Москва, 22 года

2. Род занятий, место работы/учёбы: студент четвёртого курса Московского авиационного института

3. Семейное положение, количество проживающих совместно: холост, живу один (сирота)

4. Имелись ли в вашей семье наследственные заболевания, генетические особенности рода: (я задумался на минуту) аллергия, больше не помню, не знаю

5. Попадали ли вы в автомобильные аварии, имелись ли основательные травмы и повреждения тела: нет

Далее шел не вполне корректный, но, пожалуй, самый важный шестой вопрос:

6. Были ли среди ваших ближайших родственников пострадавшие за последние сутки (исход): нет В конце вопросника я проставил время заполнения и сегодняшнее число: 13:40, 18 сентября.

Отдав листок, я расплатился за воду и, заметив ещё двух милиционеров позади кассовых аппаратов, вышел наружу. Стояла прекрасная солнечная погода. Настоящее бабье лето в середине сентября. Такие чудные деньки.

Невольно я отметил, что ещё не встретил на улице ни одного человека преклонных лет. Лишь однажды мимо меня протопал мужчина лет шестидесяти. Причем настолько бодро, что, берусь судить, он себя к пожилым явно не отнёс бы. Да и действительно – все относительно весьма и весьма. Но как же, чёрт побери, Сашка вчера угадал такой поворот событий?! Теперь то и я уж уверовал в математику этого естественного отбора в противоестественном событии в целом. Хоть людская склонность к ошибке до появления неопровержимых доказательств оставляет всегда место вероятности. Но всё же определенные тенденции уже на лицо. Отрицать этого было нельзя.

Впереди проскочили трое людей, несущих на руках человека в окровавленной простыне, и сели в машину. Еще дальше по улице я заметил людей столпившихся над телом мёртвой женщины и рыдающего на коленях мужчину подле неё. Бедняга целовал её руки, размазывая кровь по лицу и умолял не оставлять его одного. «Не спешите вы, – пробормотал я под нос. – Боюсь, повидаетесь с ней вновь еще скорее, чем рассчитываете».

Уже минуя их, я обернулся на звук мотора и увидел, как из кабины подъехавшего грузовика вышли двое военных и погрузили в фургон тело женщины, насилу угомонив обезумевшего мужа. Катафалки. Вот это что. В оперативности не откажешь. Следим за чистотой улиц или собираем трупы в целях общественной безопасности?

Я остановился поглядеть, чем кончится процесс. Крепкие парни занесли тело под брезент кузова. Но рвущегося за ним мужчину легко оттеснили в сторону и закрыли полог. Затем проследовали в кабину, не взяв его с собой и туда. Я не приметил никаких бумаг в их руках. Всё чётко. Без слов. В глазах собирателей даже какая-то злость и решимость к применению силы. Если что. Но этого «если что» и не последовало. Свои же удержали скорбящего, но не сильно сопротивлявшегося такому повороту дела мужчину. Фургон тронулся с места и исчез за поворотом. Куда отправились? Удивила скорее покорность близких увезённой женщины, нежели безапелляционная работа военных и отсутствие оформления. Как однако ж быстро к такому обороту мы все приблизились. Действительно, всё под контролем.

«Итак, – размышлял я на ходу, – чем отметилась минувшая ночь? Сколькими смертями? Каков процент их к оставшимся в живых?» Практичный взгляд на жизнь разбудил во мне тягу к статистике. Сухой, лишенной эмоций, статистике, годящейся для страниц моего дневника. Имели ли место события, определяющие поведение таких счастливчиков как я? Простых, по сути, обывателей. Очевидно, что источник информации здесь же – на улице. Доверять телевидению я, как и большинство сограждан, так и не научился. Это в России уже традиция. И с глубокими ветвистыми корнями. Поэтому, только привычный дедуктивный метод познания и остается.

Тем временем, я дошёл до ближайшей станции метрополитена. Рядом с её входом находилось значительно большее количество людей, чем ранее отмеченных мной. Стояли по одному и в группах. Кто-то надрывал глотку в алкогольном забытьи, кто-то рыдал компаниями, поминая усопших. На столбике, поддерживающем литеру «М», трепетала заботливой рукой повязанная чёрная лента. Нос пощекотала витающая смесь запаха спиртных испарений и табака. Под ногами валялись пустые бутылки.

Пьяный парень, только что открывший об угол ларька бутылку пива, молча протянул её мне. Я отказался. Задев меня плечом, он подошёл к витрине магазина и помочился на неё. Тут же рядом расположился патруль охраны порядка, смешанный из сотрудников милиции и военных. Всего семь человек. Они пока просто наблюдали. Но трезвым напряжённым взглядом, держа в поле зрения все перемещения людей. Похоже, эти тоже только пока изучали ситуацию, как и я. Примечали тенденции. Чтобы лучше контролировать. Пока ещё довольно либерально. А потом? Уже скоро, подумалось мне, их поведение может измениться. И не в сторону гуманизма. Всё под контролем.

Выяснив, что метрополитен работал, я быстро сбежал вниз. Вход остался платным. На платформе сотня людей ожидала прибытия поезда. Оказалось, интервалы в движении составов сильно увеличились. Я прислонился к колонне и вместе со всеми стал ждать.

– Оставьте меня в покое, кретины! – обернувшись на крик, я заметил, как двое людей в камуфляжной форме, протискиваясь сквозь толпу, тащат на руках женщину с выделявшимся на груди кофты кровоподтёком.

– Я должна уехать… к подруге. Да в чём дело? – она визжала, плюясь красной слюной.

– Объясните, что происходит, – из всех собравшихся встрял лишь один мужчина. – Почему вы забираете её?

Солдат повернул в сторону мужчины измученное лицо: – Отойдите ради Христа, или я за себя не ручаюсь. – Выдержав паузу и обращаясь уже ко всем, он сквозь зубы добавил: – У нас приказ.

На миг заткнувшаяся женщина в их руках, снова стала брыкаться, но мне показалось, что как-то уже обречённо. Вступившийся мужчина пожал плечами. Лишь после того, как патруль поднялся наверх, им вдогонку раздались робкие возгласы возмущения.

Я стал невольным свидетелем разговора стоявшей рядом пары. Они возбужденно обсуждали имевший только что место «вопиющий случай нарушения свободы и конституционных прав». Похоже, эти оптимисты всерьёз рассматривали возможность обращения в суд для оспаривания преступных приказов военных. Вместе с тем, из их уст я услышал о том, что это, увы, не единичный случай. Мужчина свидетельствовал своей подруге, что уже видел, как сегодня на улице в армейский грузовик забрали пожилого человека с кровоточащими ранами.

Переваривая собственный опыт увиденного ранее, я подумал: «Что ж, люди судачат о странностях в поведении правоохранительных органов. Совсем не единичных, а напротив, системных и описанных в каких-то, не известных нам, приказах. Значит за этими, казалось бы, нелепыми действиями военных скрывается некая программа государства? Программа обширная и, наверняка, применяемая повсеместно. Не только в столице. Из чего следует, что моя собственная стратегия жизни может базироваться лишь на знании такой вот программы. Да где ж я её возьму? А ведь прошло так мало времени… Значит дело действительно дрянь. Всё только начинается».Гудок привычно предвестил появление из тоннеля поезда. Тот остановился. Судорогой встряхнул себя и раскрыл двери. Подумав о машинисте, без бинтов ли он, я зашёл с толпой внутрь…

Подходя к Сашкиной квартире, посмотрел на часы – 15:52.

Я позвонил в дверь и, спустя минуту, друг открыл её. В дверях, я обнял его, и Сашка, прижавшись к моему плечу, заплакал. За прошедшие с последней нашей встречи сутки, он сильно сдал. Синяки под глазами, бледное щетинистое лицо, дрожащие руки. В одетой наизнанку футболке он был похож на забытого ребёнка. Страшно и больно было на это смотреть.

Мы простояли несколько минут там же, в дверях. Из квартиры не доносилось ни звука. Оттого плач Саши, перешедший в всхлипывания на плече, достигал непосредственно моей души. Наконец, я почувствовал, что он освободился, и тогда повёл его в комнату. Посередине стоял заваленный книгами стол. На краю его, с корешка фолианта «Анатомии человека» приготовилась к нырку на пол сковорода с остатками яичницы. На ковре валялись газеты. Я обратил внимание, что одна из них была раскрыта на разделах объявлений бытовых услуг. Работал телевизор без звука. Саша махнул в сторону дивана. Я, не церемонясь, сел на скомканное постельное бельё.

– Дядя уехал?

– Да. У него своя семья, – мой друг вытряхнул из пачки сигарету. Она упала на пол и закатилась под диван. Сашка запустил пачкой по серванту.

– Слушай, дружище, ты хоть ел? Давай чего-нибудь сварганю по-быстрому? – я привстал, собираясь пойти на кухню.

– Сиди ты… Посидим немного, потом поедим. Куда спешить? Не куда уже… Видишь как всё, – он наклонился к моему лицу, пристально всматриваясь красными воспалёнными глазами, – всё остановилось, брат. И время и дела. Всему конец. Сидишь и ждёшь своего часа. И он пробьет, Филин, – Сашка откинулся обратно на спинку стула.

– Слушай, я понимаю…

– Понимаешь? – мой друг неожиданно выпрямился, – понимаешь, говоришь? Ты наверно умнее всех тогда! Понимает он.

– Я не о том, ты неправильно…

– Да чёрта лысого кто чего понимает! – Саша вскочил, и стул с грохотом упал на пол. – За один день половина населения всей… ВСЕЙ планеты подыхает! Каково, а?! – он вскинул руку вверх, запрещая мне отвечать. – Филин… ну о каком понятии нам говорить? Всё встало с ног на голову… Я теперь один остался. Ты же знаешь… как это бывает, – он опустил глаза, – Андрюха, мне жить не хочется.

Его голос вновь задрожал. И, уткнувшись в ладони лицом, Саша затряс плечами. Я не знал что делать. Смотрел на него, разрываясь от соболезнования горю. Пожалуй, когда я шёл сюда, то не был готов к такому. Представлял, конечно, что будет не просто. Но оказаться один на один… Я не нажил ещё достаточно опыта для таких ситуаций в своей короткой жизни.

Просто заставил себя встать и подойти к нему. Аккуратно положил руки на плечи: – Прости, что так говорю, но хочешь ты того или нет, ты должен продолжать жить. Ты обязательно поймешь для чего. Но сейчас сделай это хоть ради меня. Ведь ты сам у меня один остался.

Мой друг рассказал, что после того, как его отец отвёз маму в больницу, он остался дома один. Отец был категорически против, чтобы Саша ехал с ними. И тот признался, что лишь испытал облегчение от этого. Испугался.Прошло более трёх часов, как среди ночи раздался звонок. Сашин папа сообщил, что мамы больше нет. Плакал. Но, как Саше показалось, то скорее был стон, а не плач. Отец велел оставаться дома на телефоне. Сказал, что сам задерживается в больнице на какое-то время, чтобы уладить все дела. Предупредил, что приедет его брат – дядя Женя. Незадолго до моего звонка дядя действительно появился у Саши. С дурной вестью. Оказалось отцу стало плохо ещё по пути в больницу. Мой друг подтвердил, что уже тогда его сердце сковало льдом неизбежного предчувствия. Он же видел, как ЭТО происходит. Вместе с дядей они стали ждать сведений из лечебницы. Продолжали надеяться на чудо. Несмотря на тяжелейшие условия для работы больницы, с его отцом все-таки постоянно кто-то находился рядом, оказывая посильную помощь. Но, о чём они узнали позднее, сложный характер его травм и общая ослабленность организма оставляли лишь призрачные шансы на удачный исход. Чуть позже полудня, Сашкин отец скончался.

Сказать, что мой друг был подавлен, значит не сказать ничего. Рухнувшая за считанные часы жизнь. Он жил сам, но никак не мог понять где. Во сне или наяву? Двигался, но боялся сделать лишний шаг, от которого вернётся чуть затихшая боль. Мне самому не понаслышке было знакомо это состояние.

– Где у тебя лекарства? – я спросил, не особо надеясь на прямой ответ. Но Саша молча ткнул пальцем на ящик в гарнитуре, а сам перебрался на диван.

Порывшись в аптечке, я нашел тазепам. Достал две таблетки и заставил его запить их водой. После чего отправил в другую комнату на кровать.

– Ты должен бороться за жизнь сейчас, потому что это в первую очередь твой долг перед родителями. Поверь мне, они хотят этого, пускай их уже и… Они всё равно всегда будут с тобой. Это не банальщина. Просто слушай сейчас. Потом поймешь. Ты сможешь почувствовать их присутствие. До удивительного это порой реально, – я сел рядом на край кровати, на которой мой друг вытянул ноги. – Мне казалось порой, что мамина рука гладит мои волосы. Натуральным образом, проводит по ним. Это… не только вера. Они действительно рядом. Мне кажется, как в нарезанном слоями мире живут невидимыми для нас. Но протянешь руку – и вдруг поймаешь что-то ладонью. Я конечно не оригинален в представлении этих образов, – усмехнулся сам себе, – но оттого не стану их отрицать. Куда проще согласиться, что так и есть… Саня, я прошёл через всё это уже давно. Признаюсь, боялся тишины ночи, потому что совсем не просто укрыться тогда от льющегося по венам одиночества. Совсем не просто. И выход зачастую видится один – самоубийство. Такое легкое на первый взгляд решение. Однажды даже влез на подоконник. Думал, всё! Сам знаешь, мысль, становящаяся навязчивой, сама собой не уходит. Но глянул вниз и струхнул. Ноги то снаружи, и тело туда уже клонит. Тут вцепился в раму со всей силы. Влез назад, еле отдышался. Господи, как же рад, что ты меня уберег. И, знаешь что? Внутрь квартиры завалился с ощущением, что будто руки меня туда толкают. Тогда поверил уж окончательно в присутствие родителей рядом. Такие дела, друг… Теперь тебе испытание. Но я искренне надеюсь, что нам повезёт. Ради них, наших родителей, может быть. Потому я сам не сдамся этим грёбанным обстоятельствам. И тебе не дам. Клянусь, мы будем бороться за жизнь вместе. Всегда. Мы должны сохранить жизни в благодарность родным за всё сделанное ради нас. Они нас породили в этот мир. Они с нами пожертвовали молодостью. Чтоб мы жили. Так как мы можем их теперь предать? Понимаешь? Все ради любви к ним, к себе.