Иллюзия защиты

Проснулась от топота в доме, кто-то истошно кричал, что-то падало и разбивалось. Поспешно натянув обувь, я выскочила на лестницу. На первом этаже бегали какие-то люди, вытаскивали шланги из кладовой под лестницей, тащили ведра и одеяла. Тетя Лена визгливо кричала в трубку телефона непонятные слова. Я расслышала слово «пожар» и у меня затряслись колени. Сползла на полусогнутых ногах по ступенькам, потрогала за руку нервную женщину. Она перестала кричать в трубку, вытерла слезы на щеках.

– Ох, девочка! Что делать-то? Пожарные только через сорок минут будут! У них машины пустые, пока заправят баки водой, все сгорит к чертям!!! – она схватила меня за плечи и трясла изо всех сил, будто от меня зависело, как быстро приедут «пожарки».

– Теть Лен! Что случилось?!

– Отец твой напился и поджог конюшни. Ох, Ева! Я не знаю, что делать… не знаю… бежать надо туда, там все, может, продержимся до пожарных… Ева! Кони!!! Там же кони!!!

Она кинулась к дверям, крича и размахивая руками. Я поспешила за ней, спотыкаясь и едва не падая от волнения. Султан непривязанный бродил по двору, подошла к нему, обрадованная тем, что конь цел, что не поставила его в конюшню.

Со стороны конюшен слышался треск, огромные языки пламени облизывали ночное небо, разгоняя тьму. Кричали люди, ржали лошади, выли и лаяли собаки, сидевшие на привязи у ворот. Я взобралась на коня и помчалась к месту пожара. Одна мысль билась в мозгу – «только бы никто не пострадал, только бы не было жертв».

Я сразу увидела своего отца, он бегал по двору конюшни, захлебываясь демоническим смехом, держа в руках почти полную бутылку. Волосы были взъерошены, рубашка нараспашку, один рукав оторван. Я не узнавала его, это не мой отец, это чудовище какое-то, мой отец добрый и культурный человек, он никогда не позволит себе такое.

От огня стоял такой жар, что даже на расстоянии пятидесяти метров нестерпимо обжигало лицо. Я отпустила коня, он в испуге умчался прочь. Работники конюшен забегали внутрь, накрывшись мокрыми одеялами, несколько человек поливали сараи из шлангов, женщины таскали ведра, обливали водой мужчин. От них поднимался пар, я удивилась, как люди это выдерживают.

Стоял такой гул, что закладывало уши от всех этих воплей, треска, криков животных. Из дверей конюшни стали выбегать лошади с жеребятами, хорошо хоть сараи были почти пусты, только несколько маток с малышами оставались в них. Остальной табун был на выпасах, на ночь их выгоняли пастись.

Следом за лошадьми выскочили несколько человек, мокрые одеяла на них дымились и даже начали гореть. К ним кинулись женщины с ведрами. Я остолбенела от всего этого зрелища, не в силах даже рукой пошевелить.

– Давайте! Спасайте чужое добро, идиоты! – кричал мой отец, истошно смеясь и прикладываясь к бутылке. – Я никому ничего не отдам! Слышите! Это мое, никакой поганый банкир не будет хозяйничать в моих конюшнях! Слышишь гаденыш! Я ничего тебе не оставлю, это я строил, мой пот и кровь!

11.

Тут отец заметил меня, подбежал, кинулся на колени передо мной и стал обнимать ноги.

– Никуша! Любимая моя! Ты пришла, ты вернулась ко мне! Я знал… я знал, что ты придешь… я так устал без тебя… прости меня, если сможешь, прости-и-и… - он стал целовать мои колени, а до меня дошло, что у отца совсем помутился разум, и он принял меня за мою мать.

Я изо всех сил толкала отца от себя, но моих силенок оказалось мало. Он только крепче прижимал меня к себе.

– Па-а-па! Ну, приди же в себя! Я твоя дочь, я Ева! – я в панике отрывала его пальцы от своих коленей, потом вцепилась отцу в волосы, стала тянуть их вверх. Вот тогда он поднял голову и посмотрел на меня, в его пьяном мутном взгляде промелькнул проблеск сознания.

– Ева? А… Ника? А что здесь… - отец поднялся с колен, озираясь по сторонам. Будто в нем сидела нечисть, а теперь она отпустила его, и он не понимает ничего и не помнит.

К нам подбежал Павлушка, его лицо было черным от сажи и гари, одежда вся порвана в клочки.

– Хозяин! Мы не можем потушить, надо машины с водой… что делать? Ладно, хоть лошадок спасли…

– Что делать? А ничего не делать, Павлушка! Ничего! – он снова приложился к бутылке, потом посмотрел на нас… и снова захохотал демоническим смехом.

Огонь отражался в его глазах, и мне почудилось, что огонь полыхает прямо внутри зрачков моего отца. Он, подскакивая, побежал к сараям, я бросилась следом, пытаясь ухватить отца за руку. Отец остановился, посмотрел в мое лицо, перестав смеяться. Вдруг он будто прислушался, посмотрел на горящие конюшни. Ужас отразился на его лице.

– Ника! Она там… кричит… Дочка! Прости меня, родная… я не могу иначе… Павел! Держи ее, крепко держи, не отпускай! – я даже не успела ничего сказать, отец облил себя коньяком из бутылки, перепутав горючую жидкость с водой, видимо. Он что-то пробормотал, откинул пустую склянку, и метнулся прямо к огню. – Нет мне прощения!!! Я такое сотворил… Но я ее спасу сейчас!

Я кинулась за ним, но Павлушка поймал меня и повалил на землю, не давая даже пошевелиться. Я могла только видеть, как мой отец превращается в живой факел. И кричать…

– Нет, Ева, нет, не-е-ет, Ева, нет, не надо, Ева-а-а… - всхлипывал мне в ухо ребенок-переросток.

Люди бросились к моему отцу, но тут же отскочили обратно, не смогли вынести нестерпимого жара. Где-то вдалеке выли сирены пожарных машин и «скорой помощи». Поздно, как же вы поздно... Вокруг конюшни, на безопасном расстоянии собралась огромная толпа, несколько автомобилей с включенными фарами. Хотя освещения не требовалось, огромный костер прекрасно освещал наше бывшее хозяйство.

К нам с Павлушкой подскочили какие-то люди, они оттащили нас подальше от места пожара, но все равно было очень горячо. Прибывшие, наконец-то, пожарные поливали огонь из брандспойтов, врачи оказывали помощь пострадавшим, бегали люди, носились лошади и собаки…и почему-то все это я видела, как в замедленной съемке.

На меня навалилась апатия, я сидела на земле на коленях и смотрела в огонь, в то место, куда убежал мой отец, оставив меня совсем одну на всей земле… кричать я перестала, сорвав голос, и почему-то не слышала ничего и никого… только тихий треск, такой тихий и нежный… потом до меня дошло, что это от жара потрескивают мои волосы, и что пахнет паленым, и что волосы становятся мокрыми…

Меня кто-то обнимал, трогал, мочили мне волосы и обтирали лицо мокрой тряпкой. Кожа на лице горела и пощипывала, наверное, ожог получила. Но мне было все равно, перед глазами стоял только горящий факел из моего отца… куда не переведу взгляд, везде виделся факел… и я закрыла глаза, отказываясь видеть все это.

Вдруг меня кто-то подхватил на руки и понес прочь из этого ада. Павлушка, наверное, он же сильный… я, не открывая глаз, обняла его за шею и прижалась, положив голову парню на плечо. От него приятно пахло, не лошадьми и гарью, а чем-то свежим, морским прибоем или лесным дождем, и чистым мужским запахом, таким притягательным, что мне захотелось уткнуться носом в шею мужчины и вдыхать, вдыхать… чтобы перестать ощущать запах пожара…

Мне послышался голос, знакомый почему-то, он был резким и даже вполовину своей силы звучал властно, выговаривая кому-то.