Илья Ильф, Евгений Петров. Книга 2

— Нет.

Дартаньянц с отчаянием посмотрел на потолок.

— Он вел войны?

— Д-да. То есть нет. Не вел. Осталось только три вопроса.

— В таком случае это Иисус Христос. Вы меня обманываете. Он не русский, не француз, не немец, не англичанин и не итальянец. Войн не вел. Значит, ясно — Иисус Христос. А вы мне голову морочите.

— Да говорят вам, что никакой не Иисус Христос. Что вы прицепились к нам со своим Иисусом Христом! Осталось два вопроса.

Дартаньянц напрягся.

— Грек?

— Грек, — ответил Петькин упавшим голосом.

Дартаньянц схватился за голову. Победа была близка.

— Поз-звольте, — бормотал он, — какой же есть знаменитый грек? Гм… Знаю. Гаргантюа.

— Нич-чего подобного! Спиноза.

— Спиноза?

— Спиноза.

— Значит, по-вашему, Спиноза — грек?

— Грек. Древний грек.

— А я вам говорю, что древний римлянин.

— Опомнитесь, Дартаньянц. Он типичный грек. Вы всегда так. Не угадаете, а потом придираетесь.

Я не узнавал гостей мадам Антикозовой. Они оживились. Лица их покрылись задорным румянцем. Глаза сверкали, как звездочки. С жирных щек Петькина стекали струйки пота. Из комнаты поочередно выходили супруги Вержбиловичи, девица Быкова и сам Петькин. Квартира оглашалась кликами победителей и стонами побежденных.

— Француз?

— Да.

— Умер?

— Нет.

— Дантес.

— Не угадали. Савонарола.

У Дартаньянца развязался галстук. Петькин топал ногами. От соседей снизу приходили жаловаться на шум. Гром великих имен сотрясал стены комнаты.

Я тихо вышел в переднюю. Уходя, я слышал:

— Еврей?

— Да.

— Умер?

— Нет.

— Музыкант?

— Да.

— Лермонтов?

— Да.

Я попрощался с хозяйкой.

— Вы знаете, — сказала она, — в последнее время редко увидишь интеллигентного человека. В этом смысле наш кружок является приятным исключением. Не правда ли?

1929

Маленький Виетато

Брать читателя за пуговицу и, интимно подмигивая, заявлять, что Италия славится исключительно макаронами, музеями и солнцем, — просто свинство.

Объявлять во всеуслышание, что солнце в Италии редкий гость, что итальянские музеи не стоят выеденного яйца и что к макаронам итальянцы относятся с врожденным презрением, — свинство двойное.

Набрасывать же перед читателями широкую картину современной итальянской жизни, наскоро переписав из путеводителя заковыристые названия городов, станций и картинных галерей, — свинство тройное.

Ни одно из перечисленных выше свинств в писательские планы автора не входит.

Некий россиянин, прибыв со своей супругой в город Милан и остановившись в недорогой гостинице, вынул из кармана бедекер и книжечку под названием «Русский в Италии».

Выяснив, что в городе Милане имеются миланский собор и картинная галерея «Брера», он сказал жене так:

— Сначала собор. Потом «Брера».

Россиянин твердо решил не пропустить в Италии ни одной достопримечательности. Времени было мало. Нужно было спешить.

В запыленном пиджаке, таща за собой не любившую искусства жену и обливаясь грязным потом, пошел россиянин по миланским улицам. Каблуки россиянина оставляли в размягченном асфальте красивые ровные вдавлины.

Собор, как правильно указывал бедекер, стоял на пьяцца Дуомо и был очень высок.

— Ого! — сказал россиянин. — Здоровый соборйще. Пожалуй, повыше нашего Храма Христа будет!

А жена прибавила:

— Он совсем кружевной какой-то. Из кружева как будто сделан.

И супруги погрузились в могильный мрак величайшего из зданий.

Обошли несколько раз вокруг алтаря, посидели, отдохнули. Потом поднялись на крышу и поели в соборном ресторанчике мороженого.

— Ого! — сказал россиянин. — Весь город как на ладони. Ну и соборище. Пожалуй, повыше нашего Храма Христа будет!

Однако нужно было спешить, и супруги отправились в «Брера».

— Обойдемся без каталога, — сказал муж, — ведь все равно фамилии художников подписаны под картинами.

Под первой же плохо сохранившейся картиной XIII века была прибита медная дощечка с надписью «Виетато Токкаре».

— Смотри, — заметил муж, — Виетато Токкаре, XIII век. Какая старина!

— Даже жутко становится, — добавила жена.

И супруги на цыпочках направились к следующей картине.

— Его же, — сказал муж, бегло посмотрев на дощечку, — Виетато Токкаре XIII века.

— М-да, — молвила жена. — Даже жутко становится.

Весь первый зал был переполнен полотнами Виетато Токкаре.

— Плодовитый этот Токкаре, — с почтением сказал россиянин, — впрочем, я припоминаю. Я читал о нем какое-то исследование.

Перешли во второй зал.

Все картины, большинство из которых составлял XIV век и только незначительная часть относилась к XV веку, принадлежали кисти того же Виетато Токкаре.

Россиянин постепенно стал относиться к художнику как к родному.

— Смотри, смотри, — говорил он жене, — «Снятие с креста» Виетато Токкаре. «Св. Бенедикт и ангелы» Виетато Токкаре. Ну и собака этот Токкаре!.. Теперь я отлично помню. Я видел токкаровского «Бенедикта и ангелов» в репродукции. Сильная вещь, сильная! Умели итальянцы писать!

В третьем зале, сплошь увешанном полотнами позднего (XV и XVI век) Виетато Токкаре, россиянин совершенно распоясался.

— Ты не поверишь, — говорил он жене, — какая тяжелая жизнь выпала на долю этого Токкаре. Еще будучи младенцем, маленький Виетато питал к живописи настоящую страсть. Юный Виетато…

В четвертом, пятом и шестом залах на притихших путешественников строго смотрели картины того же Виетато Токкаре, относящиеся к XVII веку.

— А в путеводителе, — сказала вдруг жена звенящим голосом, — сказано, что в шестом зале висит картина Рафаэля.