Илья Муромец и Сила небесная
Шрифт:
Немного поплутав, Илья попал в мастеровой конец, или, по-нашему, в ремесленный квартал. Он тянулся вверх от Кузнечных ворот до каменных стен Кремля, стоящего на взгорье. А ворота назывались Кузнечными вовсе не из-за кузнечиков, стрекотавших в высокой траве у частокола, а из-за того, что у ворот селились кузнецы – самые нужные в хозяйстве люди.
В отличие от Брыки, в основном промышлявшего подковами да нехитрой сельской утварью, муромские ковачи умели ладить любую поделку (как тогда говорили, «кузнь») не только из чёрных, но и драгоценных металлов. Тут можно было встретить гвоздочных, замочных, посудных и самых уважаемых оружейных ковалей, которые ковали булатные мечи, червлёные щиты, боевые
Но были кузнецы и другого пошиба. Они не выделялись крепкой статью, но имели твёрдый глаз и слыли такими затейщиками, что даже прославленные византийские мастера ахали. Назывались они златаринами или серебряниками и приготовляли украшения для родовитых заказчиков, у которых в мошне густо, да и дома не пусто. Остроглазые златарины-серебряники могли хоть блоху на скаку подковать, однако не подковывали, чтобы цокот блошиных копыт не заглушал птичьи трели.
За кузнями шли мастерские древоделов, огородников, плотников и столяров. Первые подвизались в зодчестве, научая огородников, как лучше городить городские укрепления, а плотников – как строить дома, чтобы они были не только прочными, но и ладными. Чем занимались столяры, особо объяснять не надо, потому что и без того ясно, что столяр из любого чурбана вмиг сладит гожий стол или какую другую полезную поделку.
Дальше расположились бочары и мостники. Бочары вязали бочки, а мостники возводили мосты и мостили улицы.
За мостниками примостились корабльчии. Но большие корабли они строили редко, чаще – лодки. Да не моторные, а простые – вёсельные, на которых плавать одно удовольствие. Ещё бы! Ветерок освежает, водичка остужает, вёсла веселятся, уключины злятся!..
А следом сидят ручечники, опонники, портные и усмари-кожевенники. Ручечники на веретёнах пряжу прядут. Опонники ткут из пряжи опоны – драгоценные покровы и завесы, какие на церковных вратах висят и княжеские хоромы украшают. Но и одёжный аршинный товар ткать не гнушаются. Только рядовые порты всё же портные шьют. Нитку за иглой тянут и под нос бубнят: «Крепко шить, нечего чинить!», или тихонько кузнецов дразнят: «Не умел шить золотом, так бей молотом!», или на заказчиков бурчат: «Из спасиба штанов не сошьешь!».
А вот кожевенники – народ особый. Пожалуй, даже посильней кузнецов будут. А чему тут удивляться? Ведь они сперва сварят да продубят шкуры в чанах, потом выкрасят и жиром напитают да и примутся голыми руками кожи мять. Не зря их кожемяками кличут, а иногда и усмарями называют, потому как кожа – она усма и есть! Сказывают, одному кожемяке муромскому муха на ухо села. Так он до того озлился, что кожаный башмак пополам разорвал! А другой, по имени Никита, когда на него разбойник на коне сдуру наскочить хотел, взял да и голой рукой из конской бочины кусок мяса выдрал.
Так что, ну их, усмарей этих! Пускай с ними кузнецы якшаются. А мы лучше к гончарам пойдём. Они хоть и грязные, зато спокойные. Тут ведь только дёрнешься, как глина всё рыло залепит. Она ж с гончарного круга всё соскочить норовит, вот и приходится глиняное тесто ладонями удерживать.
И стеклоделы гончарам под стать. Хороший стеклянник вообще тише мыши. Потому как чуток погорячишься, и лопнет горячий стекольный пузырь, который из длинной трубки выдувается.
Ух, а это чем пахнуло? Да так вкусно, что слюной захлебнёшься. Ага, да это ж мастера съедобные – хлебники, мясники и молочники – свой товар разложили! Хлебники – они же и пирожники – день и ночь возле печей пекутся.
А мясники, или прасолы, им начинку поставляют. Пекари её в тесто заправляют и противни с пылу-жару на прилавки мечут.Первым маршем идут пирожки с фаршем.
За ними развальцем – ватрушки с сальцем.
А им вдогонку – расстегаи с печёнкой.
А под конец подрумяненные со старанием – кулебяки с мозгами бараньими.
Но их умней пироги из Рязани.
Поскоку в Рязани пироги с глазами: их едят – они глядят!
Однако дальше пойдём, ибо пироги – обеду вороги!
А дальше – молочники: всех вкусней, молодчики! Дыбится рыхлым сугробом белый творог с мочёным черносливом, сушёным виноградом и ягодой-абрикосом. В кадках колышется сметана: сладкая, солёная, тучная, ядрёная – на любой вкус!
Колупнёшь в сметане – маслом станет!
А масло – хошь мажь, хошь режь:
его не убудет, зато щёк прибудет!
В масле сыр с брынзой катаются.
Хорошо вдвоём, а лучше втроём:
возьмут едока, станет кадка легка!
А рядом простокваша – любимица наша:
хороша с простоквашей каша!
Нажрались? Напились? Тогда быстрей шевелись! И ходу, ходу мимо мастерового народу:
мимо клобучников, что шапки шьют да чулки-копытца плетут,
мимо башмачников, что сапоги тачают,
мимо котельников, что сковороды клепают,
мимо каменосечцев, что гранит рубают,
мимо тульников, что подкладки к бобровым шапкам присобачивают,
мимо седельников, что конскую сбрую строят,
мимо солителей – харчей хранителей,
мимо белильщиков, что и сажу белей снега выбелят,
мимо ростовщиков, что деньги раздают даром,
а собирают с лихвой, а то с избой,
так что мы у них в долг брать не будем,
а, даст Бог, на свои проживём
и дальше пойдём…
А дальше, на самой горе, у стены кремлёвской – мастера иные. Тут иконники и книгописцы – люди несуетные, не кожи мнут, не молотом бьют, а пером-кистью пробавляются. У них-то Илья и купил Псалтирь, который в жизни лучший поводырь!
КОРОВА
Сразу столько горожан Илье ранее встречать не доводилось, поэтому свежим глазом он сразу приметил, что иные выглядят озабоченно, а иные мрачновато, словно их лица прикрыты ставнями. И не мудрено, ведь городская жизнь стократ тяжче, чем деревенская. Взять хотя бы жильё, одёжу и харчи. Деревенские этим сильно не утруждаются: еда проста, одёжа нехитра, жильё, как у всех, разве кто уловчится на крышу больше соломы кинуть.