Им помогали силы Тьмы

Когда он проснулся, сквозь окна в комнату просачивался из-за занавесок серый утренний свет, он поворочался в постели и снова задремал, пока его не разбудил деликатный стук в дверь. Он крикнул:

— Войдите!

Вошла Труди с подносом в руках. Она была невысокого роста, темноволосая, пухлая девушка со свежим румянцем и глазами как две зрелые вишни. Сделав книксен, она поздоровалась и поставила перед ним на кровать поднос с завтраком.

В надежде завоевать ее расположение, он поговорил с ней о Будапеште в добрые старые времена и о том, во что превратил негодяй Гитлер этот прекрасный город. Затем, сообщив ему, что граф уехал, а фрау Сабина хотела бы видеть его после того, как он примет ванну, девушка ушла.

Позавтракав, Грегори, принявший ванну и облаченный в Риббентропов халат, вошел к Сабине.

Она сидела в постели, и при ее виде он в который уже раз обругал себя за пуританство. Стиснув зубы, он поцеловал Сабину, пожелал ей доброго утра и пристроился скромно на краешке ее обширного ложа. Сабина ответила на его целомудренный поцелуй и вздохнула:

— Ох, Боже мой, как я ненавижу эту проклятую войну. Только подумать, что эта бомба с тобой сделала, чего мы из-за нее лишились. Да ведь и не мы одни. Чтоб ему, этому вонючке-недомерку австрийскому вечно гореть в Геене огненной!

— Я смотрю, ты успела основательно переменить свои взгляды с той поры, что мы с тобой не встречались, — улыбнулся Грегори. — Два года назад ты была стопроцентной сторонницей идей национал-социализма.

— Была, — призналась она. — Но ты сам погляди, во что Гитлер все превратил!

Они еще немного поговорили о расстановке сил в Ставке Гитлера, о готовящемся на него покушении, неожиданно Сабина откинула одеяло в сторону и предстала перед Грегори в прозрачной ночной сорочке, целиком сведя на нет всю серьезность затронутой темы. Свесив красивые голые ноги с края своего ложа, она заметила:

— Ну ладно, если я хочу достать тебе какие-то бумаги, то нельзя целый день валяться в постели. Я должна поехать в Берлин и попробовать что-то предпринять.

У Грегори пересохло в горле, а сердце заколотилось как сумасшедшее. Интересно, сколько же он продержится, если ему предстоит ежедневный придворный церемониал одевания Сабины? Он сказал, что его ранило полгода назад, остался месяц-два, значит… Хриплым от волнения голосом он спросил:

— Когда тебя ожидать обратно? — И накинул ей на плечи ажурный халатик.

Она нерешительно посмотрела на него томными глазами:

— Ну, если говорить начистоту, то в три у меня назначено свидание с одним молоденьким капитаном-танкистом. Разумеется, я бы его отменила, если бы ты, дорогой, был в форме. Но, как говорится, тут уж ничего не поделаешь. Да и юноша он очень симпатичный, сегодня в полночь у него заканчивается отпуск, бедняжка отправляется на фронт. Не хочется его огорчать напоследок. Ты ведь меня понимаешь, не так ли?

— Конечно, понимаю. Следовательно, тебя не будет допоздна.

— Что ты, что ты, ничего подобного. На поздние вечеринки и приемы я остаюсь в Берлине только в безлунные ночи, когда британская авиация не устраивает самые жуткие налеты. Нет, сегодня я вернусь к семи, а Курт возвращается с работы вскоре после шести, поэтому мы с тобой не увидимся до завтрашнего утра, дорогой.

Она сунула ноги в туфли и поднялась с кровати. Грегори шлепнул ее по попке и отеческим тоном напутствовал:

— Ну, веди себя хорошо. Буду думать о тебе… Гм, лучше не буду.

— Конечно, лучше не думай, а то еще приключится с тобой какое-нибудь непоправимое несчастье, которое меня совсем не устраивает — ты мне нужен, как ты сказал? — совсем как новый, чтобы я не заметила разницы. Выбери себе какую-нибудь книгу в кабинете по вкусу. Труди принесет тебе ленч и ужин.

Проводив ее в Берлин, Грегори зашел в кабинет. Из мебели здесь стоял только письменный стол и два стула, зато все стены были уставлены шкафами и полками с книгами. Он первым же делом заинтересовался бумагами на столе, на случай, что наткнется на какое-нибудь упоминание о людях, замешанных в заговоре против Гитлера. Но нашел только счета, личные письма и неразборчивые математические каракули. Если Сабина так уверена, что фон Остенберг имеет к заговору какое-то отношение, она сама ему все расскажет, решил он, и положил бумаги на место строго в том же порядке, как они лежали. Потом выбрал на полках три книжки и позаботился, чтобы оставленные пробелы не были заметны.

На дворе стоял чудный летний день, его тянуло на воздух, но лучше не рисковать показываться на глаза соседям Сабины, а подняться в свою комнату, и не маячить в окнах гостиной. Так он и поступил, проведя остаток дня с книжкой в руке и единственной мыслью о том, чтобы не думать, как Сабина проводит время в компании всяких там танкистов.

Наутро, позавтракав и приняв ванну, он зашел к Сабине, которая, не откладывая дела в дальний ящик, сразу сообщила ему, что вчера ей с документами не повезло: две наиболее вероятные кандидатуры, к чьим услугам она собиралась прибегнуть для получения документов для него, уже успели покинуть Берлин, а тут еще и капитан-танкист оказался не на высоте — решительно неудачный вчера выдался день. Тут она углубилась в детали по поводу незадачливого капитана, и Грегори постарался поскорее переменить тему разговора.

Он поинтересовался ее планами, и она ответила:

— Одна моя хорошая знакомая недавно потеряла сына. Он получил серьезное ранение на фронте, потом она пристроила его в контору Геббельса, но неделю назад он попал под ночную бомбежку и умер от ран. У нее, возможно, остались его документы, и я попробую ее убедить расстаться с ними. Так или иначе, мы с ней сегодня встречаемся за ленчем. А потом у меня ничего не запланировано. Значит, в половине четвертого я вернусь, и мы с тобой можем провести часа полтора вместе.

Она вернулась с пустыми руками, объяснив, что подруга, возвратила документы сына в Бюро пропаганды. На улице пошел дождь, и Сабина предложила провести время в гостиной. Они немного повспоминали о счастливых днях, проведенных вместе, затем Грегори перевел разговор в другое русло, спросив:

— Слушай, дорогая, как ты считаешь, если одному из заговорщиков посчастливится убить Гитлера, тогда у генералов хватит смелости расправиться с нацистской верхушкой и взять власть в свои руки?

— Вопрос об этом даже не встает, потому что никому не удастся убить Гитлера. Ему известно, что слишком многие готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы умертвить его, поэтому он фантастически осторожен. Его штаб-квартира в Растенбурге окружена тройным кольцом проверки любого входящего и выходящего из нее. Штатского изловят на первом же КПП, а своих штабных он выбирал лично, и лично же каждый из них ему обязан и предан его идеям. Каждый дежурный офицер проходит предварительный строгий отбор и суровую проверку.