Им помогали силы Тьмы

— Вот это да-а, — изумился Грегори.

Вернулся официант с бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Разлив шампанское по бокалам, он ушел, а Геринг и Грегори сделали по солидному глотку, затем рейхсмаршал продолжил:

— Но это еще не самое худшее, с чем приходится считаться армейским генералам. Их теперь сплошь и рядом третируют башибузуки [4] из гиммлеровской обширной личной армии.

Геринг сделал еще один немалый глоток шампанского и добавил:

4

Разбойники, головорезы. — Прим. ред.

— У Гиммлера жажда власти совершенно не имеет границ. Натурально, он отобрал из рекрутов, что получше, к себе в СС, а для регулярной армии оставил одних нестроевиков. Геббельс тоже лапку приложил, выскреб, так сказать, бочку до самого донышка, поэтому не удивляйтесь, если услышите, что в Вермахте появились подразделения, состоящие из одних глухих или язвенников, которым нужна особая диета, или, к примеру, из эпилептиков, «старых боевых коньков» за шестьдесят лет.

— Да, пожалуй, с такими скорее горя хлебнешь, чем повоюешь, — посочувствовал Грегори.

— Ага, вот и хлебаем. И удружил нам это все барахло самолично верный Генрих — это ведь по его наущению их набрали для числа, чтобы когда генералы будут жаловаться на него фюреру, он мог сказать, что никого не обделил. А тем временем этот крысеныш Геббельс через фюрера урвал у меня полмиллиона людей из аэродромного обслуживания «Люфтваффе».

Вновь опустошив бокал, рейхсмаршал с горечью произнес:

— Ну вот, теперь вы в курсе того, как на самом деле обстоят у нас дела. И понимаете, почему я обряжаюсь в экстравагантные наряды, развлекаясь в тот самый момент, когда горит Рим, а не посылаю в бой одну эскадрилью за другой на смерть, предпочитая сохранить жизнь моим асам для дальнейших побед. Нет, они, разумеется, не сидят сложа руки, но бессмысленное их уничтожение при выполнении приказов фюрера не отдавать ни единой пяди земли — это выше моих сил. Война до последнего может продолжаться еще многие месяцы, и я благодарил бы Бога, если бы она закончилась завтра, но на этот счет я не питаю никаких иллюзий. Мне теперь тоже не верят, и с этим к себе отношением я ничего не могу поделать.

— Вот здесь я никак не могу согласиться, — решительно запротестовал Грегори. — В ваших руках сосредоточена огромная власть, части «Люфтваффе» подчиняются вашим приказам. Коль скоро ваш фюрер окончательно спятил, не слушается никаких доводов рассудка, вы можете приказать своим людям окружить его штаб-квартиру, арестовать, убить, если потребуется, взять власть в свои руки и запросить мира у союзников.

Слоноподобная фигура подалась из-за стола на Грегори со сверкающими глазами, он с силой опустил кулак на крышку стола и заорал:

— Мой Бог! Уже за одно это я собираюсь вас расстрелять!

У Грегори от удивления отвисла челюсть.

— А разве вы не собирались меня так или иначе расстрелять?

Так же внезапно, как разгневался, рейхсмаршал откинулся на спинку стула, успокоился и покачал головой.

— Нет, не собирался. С какой стати? Вы храбрый человек, Саллюст, а мне по душе храбрецы. Ну что мне в том, что вы английский шпион? Один Господь знает, сколько уже на моей совести крови. Тысячи мужчин и женщин умирают в то время, когда мы с вами рассиживаем здесь. Что тут добавит еще один труп во всеобщей кровавой бойне?

Побледнев сильнее, чем если бы сейчас настал момент его кончины, Грегори сглотнул и произнес:

— Господин рейхсмаршал, я не знаю, как вас и благодарить за дарованную мне жизнь. Могу лишь сказать, что на вашем месте я бы сделал точно то же самое по отношению к вам.

Геринг кивнул:

— Да, я верю, что вы бы тоже так поступили. Но помните, что предлагать предательство мне — последнее и бессмысленное дело. Вы думаете, что никто не понимает, что наш фюрер безумец, что он привел Германию к краху? Все понимают. Но понимают и то, что в нем есть искра гения. Нет ни на йоту правды во всех этих россказнях, что он-де не более чем искрометный оратор, которого все мы, его окружающие, использовали в своих целях, чтобы дорваться до власти. Когда он пришел к власти, в Германии было восемь миллионов безработных. Его мозг и его дерзновенность спасли страну от коммунизма, вернули обратно к процветанию, к самоуважению ее граждан и к первостепенному статусу среди сильных наций. Не прибегай он к войне и к преследованиям евреев как к средству решения всех проблем, он бы вошел в историю фигурой, достойной подражания, великим правителем. А мы все, его слуги и исполнители, пришли к процветанию и сытости лишь в его тени. Другие, возможно, и способны на предательство, но я могу сказать твердо, что нет: это не для меня.

— Я ценю по достоинству вашу точку зрения, — с самым серьезным видом сказал Грегори, — и ваши чувства делают вам честь. И это при всем том, что вы дали мне понять, что в последнее время фюрер не отдавал должного вашей мудрости и вкладу, внесенному вами в дело величия Германии.

— Это совсем неудивительно, принимая во внимание неэффективность действий «Люфтваффе» в последнее время. У нас с ним время от времени случаются стычки на этой почве, причем все упреки и обвинения приходится выслушивать мне. Что меня по-настоящему удивляет — так это то, что он до сих пор не имеет преемника. А ведь Гиммлер, Геббельс, Риббентроп и Борман постоянно подзуживают его, чтобы он официально заявил об этом, но фюрер их не слушает. Может, это объясняется тем, что я больше, чем кто бы то ни было из них, сделал для поддержки его во время «борьбы», поэтому он и испытывает по отношению ко мне известную лояльность. Но я больше склоняюсь к мысли о том, что он боится публично заявить, что я впал в немилость потому, что если он это скажет, то союзники скорее будут вести переговоры со мной, чем с остальной сворой его приспешников, «вождей» нацизма.

— И в этом, я уверен, вы не ошиблись. Гиммлера и Геббельса ненавидят за все их черные деяния, Риббентропа презирают, а имя Бормана мало кому что-то говорит. А вот вас многие англичане помнят еще воздушным асом в первую мировую войну, воспринимают как фигуру легендарную, с вашим именем никто не связывает концентрационные лагеря и преследования евреев.

Вынув бутылку шампанского из ведерка со льдом, рейхсмаршал наполнил снова бокалы и спросил:

— Раз уж мы заговорили об Англии, вы мне пока так ничего и не рассказали об Эрике. Как там она, все еще любит вас и верна?

— Уже семь месяцев, как я не видел ее, но у меня нет никаких оснований сомневаться в ее чувствах по отношению ко мне, как и в моих собственных. Пожениться мы решили уже несколько лет тому назад, но пока что это невозможно, так как фон Остенберг связывает ее по рукам и ногам. Я… до меня дошли слухи, что он был замешан в июльском покушении и что, когда за ним пришло гестапо, он покончил самоубийством. Вам случайно не известно, правда ли это?

Грегори старался говорить небрежно и непринужденно, но сердце у него колотилось и в ушах стоял звон, когда он дожидался ответа Геринга. Помедлив, Геринг ответил:

— Я что-то слыхал об этом, но, кажется, ему удалось выкарабкаться. Знаете, довольно трудно проследить судьбы тех, кто тогда исчез. С августа и до конца года были казнены три тысячи «предателей» как мужского, так и женского пола; и еще многие тысячи были отправлены в концентрационные лагеря. Ярость фюрера не знала пределов, он приказал не жалеть ни одного близкого родственника заговорщиков. Он подписал смертный приговор даже любимому генералу Роммелю, взятому только лишь по подозрению в причастности к заговору.

— Какой ужас.

— Да. Роммель был дома, оправлялся от ран, полученных при бомбежке в Нормандии. Фюрер прислал к нему адъютанта, главного армейского кадровика, генерала Бургдорфа, который привез от него склянку с ядом и ультиматум, в котором Роммелю было предложено либо отравиться самому, либо отдать всех своих близких на растерзание гестаповцам, тот, конечно, предпочел яд.

— Боже праведный! И это после того, как он покрыл себя неувядаемой славой в африканских песках. Просто невозможно поверить, что так поступают с национальным героем.