Имам Шамиль

Сефер-бей обещал Порте грандиозные победы и захват Тифлиса, но в реальности оказался не способным ни на какие серьезные действия.

Власть по-прежнему принадлежала Магомед-Амину, который энергично расширял свое влияние среди адыгов и стремился объединить Черкесию с Имаматом Шамиля.

В письме к имаму Магомед-Амин сообщал: "…Когда я прибыл управляющим этих вилайатов, то все подчинились мне, принесли клятву повиновения…Затем те, которые подчинились по принуждению, образовали независимую группу, нарушив свою клятву, и когда мы однажды приблизились к одной из новых русских крепостей, ополчились против меня. Рассеялись мои спутники. Они намеревались меня отстранить от дел; они хотели посадить меня в каком-нибудь местечке вилайата без дела…Я потерял уверенность в себе! Они сожгли мою усадьбу, но я им ни в чем не уступил. Я повторял настойчиво: "Мне достаточен Аллах и Его благоденствие"…И люди вернулись ко мне после того как они были против меня…Мы спалили дома отступников, убили некоторых, некоторых заключили в тюрьму, а некоторых избили. Собрав отряд, мы поднимались даже четырежды в горы, где однажды мы истребили 60 ренегатов «магов», мы их захватили в плен, предали огню их «обнаженных» идолов…С помощью огромной благодати вашей и благодати наших накшбандийских шейхов число наших сторонников — их число Аллах лучше знает — достигло 200 тысяч, а размер их территории — территория, заключенная между Анапой, Сухумом и Карачаем.

Мы обновили их суды, создали около 14 комендатур, восстановили разрушенные мечети.

…Чтобы охватить все то, что произошло здесь, нужно написать толстые тома, однако пусть это не покажется самовосхвалением.

…Затем я отправил посланцев в Стамбул в прошлом году, и они возвратились ко мне с доброй вестью. С одним из них пришли три больших парохода, наполненные порохом и свинцом. Пришли также письма от Высочайшего с пожеланиями и симпатией, но без новых указаний. Затем проклятый начал захватывать крепости, и до дня написания этого письма взятых им крепостей уже насчитывается двадцать.

Среди них Сухум, одна большая в центре шапсугов, две крепости в Лабе. Остальные все на берегу моря. Их названия не находят соответствия в нашем языке, поэтому я не стал их упоминать здесь".

Письмо было скреплено печатью с надписью "Кто потерпит, победит. Раб возвещающий Мухаммадамин".

Скоро уже и Порта сочла необходимым вести дела с Магомед-Амином. Тем более что к этому ее подталкивала Англия, откликаясь на горячие просьбы польского правительства в изгнании.

Чарторыйский сумел организовать несколько десантов в Черкесию. Когда к Магомед-Амину прибыли польские военные специалисты с партией оружия, их уже ждал здесь целый отряд беглых поляков.

Дело шло к тому, что Магомед-Амин мог вскоре открыть на северо-западе Кавказа второй фронт.

НАБЕГ ХАДЖИ-МУРАДА НА ТЕМИР-ХАН-ШУРУ

В конце марта 1849 года Аргутинский вернулся в свою главную резиденцию Темир-Хан-Шуру, чтобы отдохнуть и залечить рану, полученную под Салта. Он был человек немногословный, но среди веселья по случаю успешного завершения военной кампании несколько расслабился и дал волю чувствам. Награждая своих героев, он позволил себе нелестно отозваться о шамилевских наибах, а Хаджи-Мурада и вовсе выставил трусом.

Мнение Аргутинского очень скоро сделалось известным гордому наибу. Хаджи-Мурад подозревал, что мнение генерала разделяют и многие горцы, считая его виновным за ахтынский неуспех, и решил на деле показать кто есть кто.

В ночь на 14 апреля Хаджи-Мурад с пятью сотнями отборных удальцов появился у стен Темир-Хан-Шуры.

Крепость быстро обрастала поселениями и уже превратилась в большой город, который был обнесен рвами и валами с орудийными редутами и считался совершенно неприступным. Вокруг города стояли кавалерийские полки, дозоры и сторожевые башни, между которыми сновали многочисленные патрули.

В Шуре был дом самого Аргутинского, здесь же располагалась штаб-квартира Апшеронского полка и жил его командир князь Г. Орбелиани, который как раз в тот вечер давал в своем доме бал. Постоянный гарнизон Шуры насчитывал больше четырех тысяч человек.

Следуя своей излюбленной тактике, Хаджи-Мурад оставил половину отряда в засаде, а остальные начали осторожно подбираться к крепости. Их заметили дозорные, но успели сделать лишь несколько выстрелов, как были смяты нахлынувшей волной горцев.

Оказавшись в городе, мюриды обнаружили, что их проводник из местных исчез. Они не знали Шуру и действовали наугад. Завидев большой дом с освещенными окнами, они бросились туда, полагая, что это дворец самого Аргутинского, и рассчитывая захватить если не его самого, то хотя бы генерала Орбелиани с полковой казной и знаменами. Они ворвались в здание и тогда только поняли, что ошиблись — это был полковой госпиталь. Больные солдаты заперлись в столовой и подняли тревогу, стуча кастрюлями и разбивая окна.

Шура была разбужена криками и загрохотавшими в ночи сигнальными барабанами. В суматохе солдаты принимали за горцев своих же кавалеристов, те бросались на солдат, началась беспорядочная пальба, и никто не мог отыскать самих налетчиков.

Не найдя заносчивого генерала, Хаджи-Мурад исчез так же внезапно, как и появился, успев лишь разорить по пути армянские лавки.

Дерзкий набег Хаджи-Мурада внушил всем, что на Кавказе нет безопасных мест и что каждое необдуманное слово по-прежнему отражается в блеске кинжала и имеет вес пули.

Но еще больше" шуму смелое предприятие Хаджи-Мурада наделало в столице. Император, увидевший дела в Дагестане в совершенно ином свете, чем это следовало из рапортов наместника, был весьма обеспокоен за судьбу своих завоеваний на Кавказе.

Воронцов оправдывался, как мог, ссылался на неизбежные в войнах неожиданности, обещал отбить у горцев охоту к подобным вылазкам, но совершенно успокоить императора так и не сумел.

БОИ ЗА ЧОХ

Шамиль начал возведение новых крепостей. Одну из самых сильных он решил возвести в Чохе — большом селе неподалеку от Кази-Кумуха и почти по соседству с царским фортом в Цудахаре.

Узнав об этом, Воронцов решил помешать имаму.

Взятие Чоха было поручено Аргутинскому. Генерал, получивший выговор от императора за визит Хаджи-Мурада в Шуру, горел желанием сурово проучить беспардонных горцев.

Опыт прежних экспедиций, ничего не прибавлявших в плане ослабления власти Шамиля, был забыт. Жажда мщения гнала Аргутинского в горы. Тем более что лазутчики донесли о пребывании в Чохе и самого Хаджи-Мурада.

Войска Аргутинского, включавшие 14 батальонов, 4 роты стрелков и саперов, 4 эскадрона и несколько сотен кавалерии, 38 орудий и всю дагестанскую милицию, двинулись к Чоху.

18 июня Аргутинский подошел к аулу, который возвышался на горе, окруженной глубокими оврагами. Генерал опоздал. Гигантская цитадель глядела на Аргутинского правильными рядами бойниц и амбразур. Аул был превращен в крепость и готов к обороне. Инженеры Шамиля постарались на славу, воздвигнув стены необычайной высоты, сложенные из камня на крепком известковом растворе и связанные бревнами. Новыми были и круглые башни для фланговой обороны. На далеких подступах зияли рвы и высились завалы. То, что ждало нападавших за стенами, Аргутинский мог легко представить, помня недавние сражения в Салта и Гергебиле.