Имена мертвых
Шрифт:
— Это я виновата, все из-за меня.
— Не говори глупостей, детка, ты тут ни при чем, кричала я, а не ты, и я думаю — хватит того, что в доме был револьвер, а я этого не знала.
— Что же, по-твоему, мне отбиваться сумкой с учебниками? — Глаза Аны-Марии сделались из темно-карих угольными и полыхнули огнем. — Или прыскать на терминадос аэрозолью?
— Могла купить газовый пистолет!
— Скажи еще — привезти с собой мачете, самое подходящее!
— Тогда почему «троупер»? почему не базуку?!
— От базуки уши закладывает, — пояснил Аник, входя в гостиную. — Я по поводу брюк; сьорэ Мендоса, сьорэнн Тойя,
— Сейчас! — схватилась Долорес. — Сейчас, сеньор… — Она бурей влетела в шкаф и в секунду там все перемешала; у ее ног вырос порядочный сугроб вещей, пока она нашла что-то подходящее. — Вот! это годится?
— Пожалуй, да… — прикинул Аник на глаз.
— Я помогу. — Ана-Мария отняла у Долорес протянутые брюки и решительно пошла в прихожую, за ней — Марсель. Окутанный шалью Клейн поднялся с табурета, пьяно улыбаясь, — его повело; Ана-Мария и Аник подхватили, выровняли его.
— Ох. Я немножко не в себе. Прошу прощения, Марсель. Вы вроде собрались меня раздеть…
— Скажите, Клейн, с вами все в порядке? — крутилась и совалась между ними Марсель, пока его наряжали в брюки Долорес. — Вы сами сможете дойти?
— Я постараюсь, — засыпая, бурчал Клейн, — Ф-фу… голова кругом идет… Барышня… Марсель, я хотел… у вас часов нет, а мне их с рукой забинтовали. Слушай… ты ей свои отдай.
— Отдам, отдам. — Аник набросил на него длинный плащ, задрапировав Клейна, чтобы не было видно крови.
— Клейн… большое спа… я не знаю, как сказать…
— М-м… ой, не жмите меня…
— Я больно сделала? это нечаянно, извините…
— Удивительно, — грустно улыбнулся Аник, расстегивая браслет на запястье, — пока полруки не оторвет, черта с два кто поцелует…
— А вы еще не заслужили, граф.
— Каюсь. Но в следующий раз под обстрел вы пойдете со мной, мадемуазель. Это решено.
— Договорились, — Клейн кивнул отяжелевшей головой. — И чтоб тебе башку оторвало.
— Марсель, эти часы — отныне ваши. Наш общий подарок.
— Благодарю.
Ана-Мария взирала на этот обмен любезностями, и ей казалось, что она бредит; но она не забыла, что ее роль в этой истории — не последняя, и что для нее, может быть, история только начинается и с самого начала не сулит ничего хорошего. За все надо платить, за ошибки — втрое, если не больше.
— Сеньор Клейн…
— Мы же забыли, — напомнил Аник, — что вы нас забыли…
— Да… Сеньор Не-знаю-вы-кто, выслушайте меня. Я ошиблась, приняла вас за убийцу…
— Не вы первая, — утешил Аник, пока Клейн собирался отвечать.
— …и надо ли мне теперь оправдываться? Это моя вина. Чудо, что я вас не убила…
Клейн широко зевнул:
— Х-ха-а… с пяти шагов промазать — это не чудо, а плохая стрелковая подготовка.
Ана-Мария мысленно утерлась.
— Сеньор, я хочу уладить дело по-хорошему. Я буду платить вам за лечение, сколько понадобится, и за ущерб. Я честно рассчитаюсь с вами, не надо из меня вымогать, а иначе мы будем враги.
— Ого… — неискренне удивился Аник.
— Да, сеньор. Я вам зла не желаю, а то, что сделала, постараюсь воз… мстить… нет…
— …местить, — подсказал Аник.
— …возместить, да.
— Ты кого ждала? — спросил Клейн.
— Терминадос, — ответил за Ану-Марию Аник. — Ты алуче?
— Да, алуче, — Ана-Мария поглядела на него с осторожным недоумением.
—
Она алуче? — Клейн, сомневаясь, покосился на Аника. — Это правда?Глава 11
Десять лет тому назад.
Корабль.
Атлантический океан.
Аник, натершись лосьоном от ожогов, прокаливает тело под солнцем южных широт. День за днем. У него уже довольно приятный курортный оттенок кожи. Он равномерно поджаривается в шезлонге, как рождественская индейка. В ушах у него микротелефоны, под боком плеер с записанным на пленку испанским разговорником. Он шепчет, повторяя: «Адиос, сеньор. Адьос… Адиос. Буэнас. диас, сеньор. Диас…»
«Буэнос диас, сеньор Копман!»
«Грасиас, сеньор Люмерт. — У Клейна плеер пристегнут к пояску шорт. — Пойдем искупаемся».
Положив локти на край бассейна, они откупоривают по банке пива; Аник подмигивает попутчице: «Где она села?» В Фуншале — «какая козочка… ваше здоровье, сеньорита! здесь в баре делают превосходные коктейли, как вы собираетесь провести вечер?., будем знакомы — Клаус Люмерт, это — Вилли Копман». — «Аугуста Симойнс, очень приятно». — «Мы едем в Сан-Фермин». — «Я — в Рио».
На этот случай кассеты-разговорника у друзей нет, и разговор идет по-английски.
Таково требование профессора — худо ли, бедно ли, но надо уметь говорить на самых общеупотребительных языках Европы.
По-каковски Аник (согласно паспорту, в данный момент он Клаус Люмерт) беседует с сеньоритой Симойнс в ее каюте — одному Богу известно, но судя по истоме, с которой он потягивается, общий язык они нашли.
«О Вилли, ты не представляешь, что за прелесть эта бразильянка!.. если там хоть каждая десятая так хороша, считай, что мы плывем прямо в рай».
«Эль параисо».
«М..?»
«По-испански „рай“ — „эль параисо“. Приплывем — увидим».
Порт Сан-Фермин.
Разгрузка.
Кран поднимает из палубного люка контейнер, принадлежащий этнографической экспедиции. Глава экспедиции — с виду техасский скотовод, в светлой шляпе с загнутыми на ковбойский манер полями, в зеркальных очках, в белом льняном костюме тропического фасона и «джангл-бутс»; огромный, тяжелый, широкий, он стоит на пирсе, жует сигару и глядит, как плывет по воздуху контейнер. Гринго — мигом определяет бригадир докеров. Рыжий — ну ясно, гринго, а род его берет начало где-нибудь в Ирландии. И вырастают же громилы на хорошей жратве… там, в Эстадиос Унидос, все такие, разве только итальянцы помельче. Наши — те у него под мышкой пройдут, не заденут.
«Эй, индиос! — орет-надрывается бригадир так, что его слышно и без „уоки-токи“. — Туда-сюда, давай цепляй, вира, майна, драть-разодрать!..» — работа, как всегда, горит, в порту с работой вечный пожар; бригадир скачет кузнечиком, несмотря на объемистое пузо, а раскосые смуглые грузчики — один к одному подобраны — работают размеренно и несуетливо, как часовой механизм.
«Обратите внимание, — замечает Герц, — вот пример того, как не следует себя вести. Он называет их „индиос“ — индейцы; привык ли он так к ним обращаться или забывается в горячке — все равно для них это звучит оскорбительно. Если хотите произвести впечатление воспитанных людей, сначала узнайте, к какому народу или племени они принадлежат, и запомните название. Сейчас вы убедитесь, насколько это лучше… Сеньор, на два слова!»