Имена мертвых

— Ты что, не выспался? — с набитым ртом спросил Аник, замечая, что Клейн с трудом сдерживает зевоту. — У тебя же крепкий могильный сон, мон ами, — откуда быть бессоннице?

— Да снилась какая-то ересь, — поморщился Клейн, накручивая спагетти на вилку. — Сначала ничего, потом стали меня звать, я побежал… пальба началась… чушь сплошная.

— Профессия накладывает отпечаток, — Аник глубокомысленно макнул мясо в соус. — Всю жизнь с оружием, как я…

— Ты-то — воин… Тоже, нашелся старый фронтовик, граф Гильом Сан-Сильверский…

— Не надо трогать мою биографию! — Как дирижер палочкой, Аник помахал вилкой. — Каждый боролся с бошами, как умел.

— Знаю, знаю. Кружки мыл в борделе…

— Слушай, ты замолкнешь или нет?!

— Уже молчу, ваше сиятельство.

Доедали в тишине; ласковые дружеские подковырки случались у них пять раз на дню, а по выходным и чаще.

*

Репортеры нашли Людвика еще вчера, в пятницу, на подходе к дому. Глупо было бы ждать визита серьезных, внимательных журналистов — такие дела не для них; явившиеся представляли рядовую бульварную братию, этаких мясных мух, падких до грошовых сенсаций и разных отбросов. Людвик разделался с ними в два счета, холодно и решительно — «Нет. Представления не имею. Я не собираюсь делать никаких заявлений. Да, я огорчен. Обратитесь в полицию. Нет, больше я ничего не скажу. До свидания», — липучки из криминальных подвалов «Дьенн Вахтин» и «Эрценк Бастион» убрались, несолоно хлебавши. Людвик не польстился бы на их опусы в вечерних выпусках, но происшествие затронуло его имя, и, чтобы представить себе, как может пресса в дальнейшем освещать случившееся, он купил обе газеты. Инспектор Мондор не обманул — в статейках сообщалось о странном налете, указывалось на совпадение по времени надругательства над могилой и мифологического, исходящего из солнечного культа срока вроде кельтского Самайна, когда смыкаются и взаимопроникают здешний и потусторонний миры, и, разумеется, следовал намек на активизацию сектантов-сатанистов в преддверии зимнего солнцестояния и дней, когда, по старинным поверьям, дьявол скликает оборотней — приплели сюда и подвернувшееся полнолуние, — короче, обычная дребедень провинциальных газет, родственная шумихе с летающими тарелками, снежным человеком и ящером озера Лох-Несс. О том, что акция вандализма имела целью именно доктора Фальта, там не было ни слова.

Ортанс не звонила ему — возможно, она ничего не слышала; когда они были вместе, она не проявляла интереса к дьеннским газетам — если все так и осталось, то у нее мало шансов узнать что-нибудь случайно, а быть «черным вестником» Людвик не собирался. Пусть остается в неведении — так спокойнее. Сам он мало-помалу утвердился во мнении, что это дело рук Герца Вааля и что следует обратить на старика особое внимание, но не подавать вида. Со временем все прояснится и встанет на свои места, вот тогда…

В субботу с утра Людвик был внутренне собран; он спокойно приступил к делам и работал, как всегда, уверенно и энергично, пока его не позвали к телефону.

Удар был меток — Людвика выбило из колеи, а душевное равновесие поколебалось. Положив трубку, он казался задумчивым — но теперь он был вовсе не так безмятежен, как старался выглядеть.

Нет сомнений, это снова Вааль. Неужели он сам возглавляет секту? Вот чего нельзя было представить — так того что у него в подчинении целая шайка единомышленников; эта девка, как бы она себя ни называла, или куплена им, или бескорыстно служит своему духовному вождю… Но каково! профессор, человек в летах, заслуженный, удостоенный и признанный — пресвитер чернокнижников, едва ли не лично (а почему бы нет?) колдующий на могилах, под прикрытием вооруженных сподвижников… не с тем ли связаны и его увлечения, эти поездки к индейским храмам? а ведь он, помнится, и другими темными древностями интересовался — кто-то говорил… да-да, у него коллекция! он из любезности предоставлял что-то для экспозиции «Загадки прошлого» лет семь назад — Стоунхэндж, тибетские храмы, зороастрийцы, тантрики… вот куда может завести безоглядное увлечение мистикой! пусть даже он не безумен — но с его репутацией пробираться ночами на кладбища…

Однако — зачем устраивать ТАКОЙ звонок на кафедру? как-то дилетантски срежиссировано: эта Киарина Янес по пути из Лотьера подсаживает… потом разговор об адских зомби, прослушивающих телефоны… Понятно, что этого не было и быть не могло, но чего ждать ТЕПЕРЬ от ученого-маньяка? Захочет продемонстрировать свой успех? но как? ведь нельзя же предъявить то, чего нет? Здесь Вааль явно перемудрил, напутал — ему не выбраться из собственных хитросплетений, но — следует действовать осторожно, чтобы не спугнуть шайку; пусть он увязнет в своем волхвовании поглубже, пусть наследит так, чтобы не было алиби, а пока стоит прощупать людей из его лаборатории…

Людвик вернулся к работе, но мысли его продолжали течь сами собой, и изредка он ловил себя на том, что заметно отвлекается от основного занятия. Он был взволнован и с досадой понимал, что именно этого и хотел Герц.

Надо бы узнать о Герце еще что-нибудь — но, к сожалению, придраться почти не к чему. Одинокий, довольно замкнутый человек, с твердыми привычками и безупречным поведением… Стоп, вот ниточка — тетушка Стина говорила, что в войну… Что он делал тогда? Пожалуй, ему не было и тридцати; он участвовал в Сопротивлении, получил даже медаль за заслуги. Расспросить Стину?., она может быть необъективна — она не скрывала, что у нее с Герцем был роман. Осуждать ее за дела полувековой давности глупо — все подвластны сильным чувствам; легко вообразить — вздорная, сумасбродная дочь старого Джакомо, студентка-медичка в самой поре, лет восемнадцати с хвостиком, война, оккупация, отец сотрудничает с наци (но — только торговые сделки, никакой политики!..), хочется проявить себя как-то иначе, чем папочка. Хиппи 60-х уходили бродяжить, а на заре 40-х молодежь баловалась конспирацией, явками и паролями — и тут в магнитное поле черных очей Стефании попадает громадина Герц, вежливый и умный парень, уже с опытом обольщения и — какое счастье! — самой своей смешанной кровью обреченный на подполье… Можно спорить о сроках, но, ей-богу, двух недель шептаний в каффи и объятий под сенью дьеннских парков достаточно, чтобы привести католическую сицилианку первого эмигрантского поколения в постель опытного и нежного полукровки.

Может быть, она что-нибудь знает? Стоит связаться с ней… сегодня же вечером. Решено.

Незадолго до ухода Людвика снова оторвал от дел звонок — администрация кладбища повторно приносила свои глубочайшие извинения (за недосмотр, надо полагать) и теперь просила его — если он изъявит желание — лично распорядиться о новом оформлении могилы, каковое, разумеется, будет сделано за их счет. Они на все были готовы, лишь бы он не охаял их публично с их ротозейством; похоже, они сомневались, цела ли могила… Это вернуло Людвика к мрачным раздумьям — что, если Герц с компанией и в самом деле вырыл труп для своих обрядов?.. Думать об этом было крайне неприятно. Скорее бы получить результат экспертизы…

Мысли его, как у всякого человека с развитым интеллектом, опережали известные факты, и помимо воли он нет-нет да представлял, что похищение все же имело место, и отвратительные обряды уже совершаются, а он не в силах оградить прах Марсель от кощунства. Про себя он послал подальше кладбищенское начальство с его запоздалой заботой о престиже и услужливостью — нашли время! — вместе с тем понимая, что с их стороны это и естественно, и разумно.

Домой он отправился в подавленном настроении.

*

Клейн, с утра пасший троицу и с тоской прикованного к креслу человека немало удивлявшийся, как люди беспечно тратят драгоценное время на пустые разговоры и бесцельное шатание, успел вычислить, где они были — в забегаловке, где стоят телефоны-автоматы, одним из которых — почти без паузы между разговорами — воспользовалась Ана-Мария.

Наблюдение получалось с накладками — во-первых, часы-передатчик лежали в кармане и хотя давали пеленг, но разговоры троицы не прослушивались; во-вторых, команда Герца не контролировала телефон Стины в Хоннавере — невелика беда, конечно, но если Марсель захочет связаться с двоюродной бабушкой, у наблюдателей выпадет из-под контроля важный фрагмент. Оставалось надеяться, что, начав с отца и матери, Марсель на них и закончит сегодняшние контакты — и так более чем достаточно для одного дня.

Не дойдя до Кенн-страдэ метров четыреста, пятно замерло и вдруг быстро начало ползти к мосту Кальвина.

«Трамвай, — определил Клейн, — Интересно, какой маршрут?..»

Оказалось, «восьмой» — за мостом пятнышко не свернуло, а через шестьсот метров после заправочной на Южном шоссе Клейн и вовсе успокоился — трамвай шел прямиком к зоопарку.

Потом Клейн и Аник немного полаялись за обедом, потом перекурили — но регулярно поглядывая на дисплей, где огонек заряда блуждал в пределах зоопарка. Марсель явно убивала время перед тем, как явиться отцу — это понятно; Людвик живет один, возвращается из университета всегда пешком, всегда одной и той же короткой дорогой — где, как не по пути домой, подстеречь его или хотя бы последить за ним? Значит, не позднее, чем в половине четвертого троица должна сесть на трамвай «первого» маршрута, чтобы загодя оказаться на углу Кюссетер и Сколембик и засесть в сквере напротив дома Людвика — если их план именно таков.

Без четверти три приятели устроились играть в карты на пульте — играли в русскую народную игру «идиот», которую не жаль бросить, если события начнут развиваться слишком быстро. Сыграли конов девять — Клейн был явно не в форме и по числу проигрышей приближался к титулу «олух царя небесного».

— К отцу пойдет, — взялся прорицать Клейн, — как пить дать… валет.

— Валет? вот тебе еще валет… Куда же, как не к отцу! а, семерка… ну, на тебе, не жаль для друга…

— Я взял…

— Если она решится к нему подойти… Восемь на восемь — давай, у тебя там бубновка… Валет! что, бито? По мне — он пошлет Марсель туда, откуда пришла. Не примет он ее, еще полицию вызовет.