Именем Горна

– Где нашли?

– Ну… Милях в трех к югу, за Хрустальным, ну… вот, – Гадак пожал плечами, не в силах описать более точно место, где охотники наткнулись на тело чужака.

– Плохо это, Гадак.

– Ну… Оно ж понятно… Но…того, а чего пропустили его? – смущенно поинтересовался старый охотник. Увидев непонимание в глазах друга, он закашлялся, замялся: – Ну… Поставленные-то… Ну, понимаешь?

– Не знаю, Гадак. Не знаю, – поморщился староста. – Что-то случилось, надо гонца снаряжать. Поищи помоложе мальчонку из своих, пусть летит в Хески, к кому-нибудь из Братства, сообщает…

– Э…

– Сообщает, что чужаки в Анхоре, – выдавил из себя приговор Хамур.

– А с мертвецом чего делать-то? – поинтересовался один из охотников.

– Ждать, пока не придет Собиратель… Это его забота. Не нам вставать на пути Поставленных. К мертвецу никого не пускайте, а лучше оттащите его подальше в лес и ждите.

Не глядя как охотники, хлопнув рукавицами, с кряхтением поднимают труп, Хамур побрел к дому. Он пытался вспомнить, что надлежит делать, когда по эту сторону границы появятся южане. Куратор Братства когда-то говорил ему об этом. Но сколько же лет минуло с тех пор? Впрочем, его дело маленькое. Гонца он отправил, а дальше пусть думают те, кому это положено.

Собиратель пришел только на следующий день, в полдень. Укутанная в ветхое тряпье фигура возникла перед недавно сменившимися охотниками и медленно подплыла к мертвецу. Молодые ребята, гревшиеся у костра, онемели от неожиданности. Никто из них никогда прежде не видел зловещего Поставленного.

Неестественно высокий Собиратель – восьми-девяти футов ростом – следов на снегу не оставлял. Грязный, почти истлевший капюшон плаща все еще надежно закрывал голову мифического, чудовищно худого Поставленного. Лица его охотники не видели, впрочем, и желания у них такого не возникло.

– За-а-а-аби-и-и-ыра-а-аю, – прошелестел сиплый голос. Свист вьюги? Предсмертный выдох? У обоих часовых немедленно вспотели спины.

Собиратель замер над телом, распростер руки и мертвец поднялся в воздух. Повисли окоченевшие руки южанина, звякнул меч на перевязи покойного. На искрящийся под солнцем снег упала заколка плаща.

– Буде-е-ехт мно-ого-о-ох рабо-о-охты, – просипел Поставленный и исчез. Вместе с трупом.

– Да хранит нас Братство, – прошептал охотник постарше, и коснулся лба.

Младший промолчал, но жест товарища повторил, а затем подошел к упавшей побрякушке и осторожно закопал ее в снег. Вещи мертвецов счастья не приносят.

Впрочем, семейный знак сейнарского рода не принес счастья и его бывшему владельцу. Да, Одвор смог отбиться от охранников Усмия и выбраться из обители убитого бога к защитному барьеру. Но на этом удача его оставила. Сейнарец знал, что волшебная граница может выбросить его куда угодно. От Путаных мест до Лихих Степей. Именно поэтому они воспользовались сложным и почти утраченным заклинанием портала, чтобы попасть в обитель богов. Обратно Одвору предстояло выбираться самому, и он очень надеялся, что не окажется где-нибудь посреди Долгого Залива или родного Титан-Озера.

Его надежды оправдались, и в первый миг воин даже обрадовался окружающему его лесу. Но потом воодушевление сошло на нет. Три дня Одвор пытался выбраться из снежного плена. Три дня проклинал судьбу и удачу, и, в конце-концов, сдался. Берсерка, пережившего сотни поединков и смертельных схваток, победил анхорский декабрьский мороз.

Глава 1

Сегодня непогодилось. Злой ветер постоянно менял направление, издеваясь над дозорным. Солдат на вышке кутался в сыреющий плащ и проклинал небеса за дарованную ему смену. Добротный навес от порывов вредной стихии не спасал, и мокрый снег нет-нет да обжигал лицо часового, несмотря на затянутый капюшон. С Нирана ползли угрюмые, не предвещающие ничего хорошего, тучи.

Второй месяц зимы выдался сырым. Снег падал и таял, таял и падал. Гуга Лунь, несущий вахту дозорного, был убежден, что на дворе царит самое противное время года. Раскисшие тропы-дороги, бледные и унылые леса-поля вокруг, мокрые ноги, постоянный насморк да мечта о сухом топчане – вот и весь нехитрый быт таких дней. Хотя на судьбу грех жаловаться: одно дело стоять под каким-никаким, а навесом, и совсем иное – трястись в седле, тщетно выискивая в округе наиковарнейшего врага, мечтающего поработить славный Зурраг.

В гарнизоне у Трех Границ таких супостатов отродясь не видели. Глухое место, тихое. Со смотровой вышки, сквозь снежную мешанину, виднелось огромное поле, на южной стороне которого в таком же укреплении коротали дни стражи Халдии. На востоке же, над мрачными, черными вершинами елей, возвышалась Ниранская башня.

Ни единой стычки за много-много лет. Тишь да гладь, будто к западу от Трех Границ не отлавливают зуррагских крестьян странствующие инквизиторы Халдии, да не отстреливают заблудших церковников лихие стрелки приграничной обороны.

Здесь святоши не появлялись. Храмы Халда далеко, да и деревень поблизости нет, если не считать Ниранского поселка в тридцати-сорока милях к юго-востоку. А просто так враждовать с гарнизоном Халдии незачем. Там ведь такие же солдатики сидят. Также упиваются бездельем да возможностью послужить спустя рукава. Жалованье идет, чего еще надо?

Сигнальные рожки по утрам раздавались лишь со стороны ниранцев, да и те звучали как-то лениво, для проформы, мол, бдят воители, а не вымерли.

Скорее бы настоящая зима… Мороз, солнышко и блестящий снег. Глазам, конечно, хворь великая, но хоть не так уныло будет на душе.

Всадника, неспешно выехавшего из ниранского леса, Гуга заметил не сразу, да и когда разглядел его силуэт сквозь мечущиеся хлопья снега – только головой покачал. В такую погоду в путь отправится только сумасшедший. У каждого своя правда, конечно, как говорит старый, высушенный годами гарнизонный кашевар Хунор, но обладателей подобной истины часовой понять не мог. Чего в тепле не сидится? Хоть бы коня пожалел!

Странник уверенно направлялся к зуррагскому форту, и Гуга тяжело вздохнул. Сейчас надо будет вытащить руки из-под теплого плаща и подать сигнал ребятам у ворот, пусть встречают. Поступок не героический, но требующий изрядной силы воли в такую-то погоду.

Едва всадник приблизился к форту на расстояние выстрела из лука, часовой сквозь зубы выругался, брать в руки мокрый, холодный молот очень не хотелось, но делать нечего, работа есть работа.

Гулкий звон поплыл над Тремя Границами, но быстро рассеялся, поглощенный вездесущими снежинками.