Именем народа Д.В.Р.

Костя тут же почувствовал, как за щеками, у корня языка, рот наполняет слюна.

Малые и Мишка уже отчаевничали. За столом сидели Бизин и Катерина, смутившаяся при виде высокого, крепкого и ловкого молодого мужика с кудрявой шапкой густых русых волос, приятным лицом.

— Дай-ка, Нюра, нам чиво-нибудь покрепше! — тут же распорядился Цупко.

— Э, сдурел, ли чо ли! С утра пораньше! — укорила было Анна.

— Цыть, баба! Не жалей гостям!

— Гостям!.. Самому бы глотку смазать! — не удержалась Анна.

Но скрылась в доме, грохнула крышкой подпола, через минуту вынесла в сени стеклянную четверть с плескающейся под горлышко самогонкой.

Филипп до краев наполнил граненые рюмки. Отставленную бутыль Анна тут же опять в дом прибрала.

— От баба! — хмыкнул Цупко, поднял рюмку и проскороговорил:

— Нуте-с, со свиданьицем!

Мужики чокнулись, выпили. Костя с Филиппом — залпом, Алексей Андреевич — мелкими птичьими глоточками. Захрустели головками лука.

Блестящими глазами Костя уперся в Катерину.

На влажных губах у него вроде улыбка, но с какой-то похабцей смотрится. Девушка не выдержала, не допив чашку, поспешила из-за стола подняться:

— Спасибочки всем, побегу, курям надо корму задать…

Ленков проводил ее взглядом, повернувшись на лавке всем телом. Не спускавшая с него настороженных глаз Анна ясно узрела у него под натянувшейся рубахой оружие, — куда и давешнее жеманство подевалось! — в момент озлилась:

— Не таращь зенки! Повылазиют!

— А и не убыло! — засмеялся Костя.

— Неча, знам вашего брата! Одно на уме! Есть да не про вашу честь!

— Ты чо, Нюрка, сдурела? Чо залаяла? — встрял окрысившийся на сожительницу за унесенный самогон Филя.

— А ничо! — В сердцах с грохотом отодвинув табуретку, Анна ушла в горницу.

— Ну, мать ее ети, дура! — бухнул озадаченный бабьим взрывом Цупко.

— Погодь, Филя… — Бизин все видел и понял. Перевернув пустую чашку на блюдце, смахнул с подола рубахи крошки, сыто зажмурился, потянувшись всем телом. Потом вперил глаза в Ленкова, сказал негромко:

— Запомни, парень, в своем огороде капусту не едят.

Костя на Бизина волком посмотрел, только крупные крылья носа зараздувались. Старый купец усмехнулся, кивнул Косте:

— Ну что, мил друг, пройдем до свежего воздуху, аль забыл насчет разговора?

— Щас, вишь, чаи не догонял! — зло буркнул в ответ Ленков. Окончательно и Анна, и этот старик все настроение испортили.

— Филя, мы тут с Константином отлучимся, вон под теми соснами погуляем. Так что ты нас не теряй, у меня к тебе тоже пара словечек имеется опосля.

Цупко кивнул, глазами зыркнул на Коську, мол, хорош валандаться, не испытывай у Андреича терпение. Ленков звякнул чашкой:

— Ну, пошли, погуляем, дядя старый…

Бизин вряд ли это услышал, он уже на крыльцо подался. Филипп постучал костяшками пальцев по лбу:

— Те ж про гонор сказано, конча-ай, Коська! Покажись для дела Андреичу, дурень…

— Опять, Филя?!

— Да иди ж ты, иди, «енерал», твою мать!..

Вслед за Бизиным Костя вышел за ворота.

За кустами густого багула, отгородившими обоих от дорога и забора постоялого двора, Бизин присел на поваленный трухлявый березовый ствол. Сорвал с близкой ветки пожелтевший вялый листок, понюхал, глядя куда-то за Коську, в лесную чащобу.

— Значится, ты — Костя Ленков, кукинский. Так?

— Ты глянь! Ужо все справки навел! Силен!.. — Удивленный осведомленностью Бизина, Костя опустился на корточки, закусил в крепких желтоватых зубах круглую травинку с мохнатой шишечкой на конце.

— В Куке, родни-то много? Кто у тебя там?

— Чево это ты за допрос снимать взялся? Ну, мать осталась, да баба с ребятенком.

— Ишь ты… И окрутиться успел, и потомство завести.

— А я тебе чо, пацан несмышленый? Тридцать второй уж годок разменял!

— Моложе глянешься, Костя. — Бизин удивился, но вида не показал — не с руки, он же «все знает». Покровительственно спросил:

— Так это не беда, а, Константин?

— У тебя, дядя, какой разговор будет?

— Нетерпеливый ты, погляжу…

— Какой ух есть!

— Ну, хорошо, разговор так разговор, — прищурился Бизин. — Ты, Костя, так понимаю, в разбойнички записался, коли пушку за поясом носишь да осторожничаешь?

— Надо, вот и ношу!

— Не гонорись, парень, не люблю! — одернул Бизин. — Чем ноне промышляешь? Так соображаю, что за спиртом за кордон больше не ходок?

— Ишь ты!.. Все-то тебе, дядя, расскажи…

— Все не надо. Чужие тайны — гири на ногах… А для общего нашего интересу и обоюдной пользы спросить вот что хотел: в одиночку по делам ночным шастаешь или человечки есть на подмоге?

— Ну, имеется подмога… — с многозначительным самодовольством процедил Ленков.

— Хорошо… Есть у меня одно дело…

— Для дела, говоришь, народец требуется? Одно дельце? Не густо. Ну, может, и найдется людишек парочка, гусь да гагарочка…

— Не ты ли с этими гагарочками, Константин, дай бог памяти, где-то в двадцатых числах августа магазинчик еврея Кауцмана бомбанул? На Александровской улице, где раньше банк Труфановского был?.. Впрочем, что тебе этот Труфановский… И ведать не ведаешь, про таковского… Власти сей особнячок опосля людишкам разным под квартиры пораздали…

— О чем ты, дядя? Какой магазинчик, что за еврейчик?

— Оно — конечно… Да только, когда из магазина лихие хлопчики в пролетку заскочили и дернули к Кузнечным рядам, то, сдается мне, фигура там твоя мелькнула, а, парень? Мне как раз тогда случилось поблизости пребывать…

— А не больно ли ты, дядя, глазастый? — угрожающе глянул Костя на Бизина. — Иль еще чево видал? А я и не таюсь! — Горделиво заявил, с откровенной и наглой усмешкой. — Куркуля с мошной тряс и буду трясти. А тот еврейчик, он тебе кто, никак родня, али друг любезный, таракан облезлый? А, дядя?