Иметь все

И тем не менее весь последний час она с трудом подавляла в себе желание обзвонить несколько номеров, по которым он мог быть. Она отхлебнула свой кофе, пропущенный через фильтр, поглощающий кофеин, и постаралась не думать о первом номере в этом списке телефонов. Номере телефона Лиз.

– Спать, Джейми. Давай, милый, сегодня был трудный день.

– Мам, – Джейми посмотрел на нее снизу вверх, внезапно став совершенно серьезным, – можно мне позвонить папе? Пожалуйста! Вдруг он уезжает на Рождество?

Лиз почувствовала, что цепенеет. Она вряд ли могла отказать, но что же она тогда будет говорить Бритт и Дэвиду? Если она ничего не скажет о ребенке, то они сами могут сказать ей о нем, и придется услышать радость и счастье в их голосах. А поздравлять и желать им всяческих благ – это выше ее сил.

Чувствуя себя злой волшебницей на крестинах Спящей красавицы, Лиз подошла к телефону и набрала номер Бритт. Гудок прогудел десять раз, но трубку никто не брал. Лиз с облегчением уже собиралась дать отбой и сказать Джейми, что там никого нет, когда на том конце провода трубку наконец сняли.

Бритт сидела у телефона весь вечер, но, когда он зазвонил, отпрянула, словно он мог напасть на нее. Если Дэвид возвращается, то он вот-вот появится, трезвый и самодовольный или пьяный и бросающий обвинения. Телефон мог сообщить только плохую весть. Либо что Дэвид сегодня не придет, либо что он не придет вообще.

Ей не надо снимать трубку.

Но не ответить на звонок способны лишь немногие, мужественные люди, и Бритт обнаружила, что не принадлежит к их числу. После двенадцатого звонка она не выдержала:

– Да?

Услышав голос Бритт, Лиз ощутила знакомую волну гнева, поднимающуюся в ней, в голову снова пришли все невысказанные обвинения в предательстве, в нарушении священных табу дружбы. Она поняла, что хочет свести разговор с Бритт к минимуму.

– Здравствуй, Бритт. Можно Дэвида? Джейми хочет пожелать ему счастливого Рождества.

Бритт почти физически ощутила облегчение, услышав, что самое страшное ее опасение не оправдалось и Дэвид не сбежал прямо к Лиз.

– Боюсь, что его нет.

Теперь, когда выяснилось, что он не вернулся к Лиз, черта с два она признается именно Лиз, а не кому другому, что понятия не имеет, где он.

– Ты не знаешь, когда он вернется?

– Не имею ни малейшего представления. Он пошел за рождественскими покупками. Скорее всего, сидит в баре, пережидая час пик.

Лиз хотелось закончить разговор, пока Бритт не получила возможности сказать ей про ребенка.

– Хорошо. Ты не могла бы попросить его позвонить Джейми завтра? Только на пару минут, чтобы мальчик пожелал ему счастливого Рождества.

Бритт ощутила короткую вспышку раскаяния. А что, если она не увидит Дэвида? Это был риск, но приходилось рисковать. В конце концов у нее полно забот и без какого-то телефонного звонка.

В начале одиннадцатого Дэвид загнал свой «мерседес» в гараж на Парк-лейн, отдал ключи сторожу и пересек улицу, направляясь к Гровенор-хаус, в котором Логан Грин имел небольшую, но фешенебельную служебную квартиру для развлечения иностранных бизнесменов и для встреч с эпизодическими любовницами. Дэвид уже рассмотрел и отмел возможность того, что туда с полуголой секретаршей в обнимку неожиданно заявится Логан, возвращающийся с одной из бесчисленных служебных вечеринок, устраиваемых корпорацией «Грин коммюникейшнс», диапазон которых простирался от выпивки с теплым пивом и картофельными чижами в комнате помощников редактора в «Дейли ньюс» до приема для высшего начальства в «Савое».

Завтра, однако, будет Сочельник, и Дэвид рассудил, что величавый патриарх Логан Грин умерит свою страсть к высоким блондинкам, вполне годящимся ему в дочери, и вернется в лоно родной семьи в ее скромном тридцатикомнатном особняке на берегу Темзы в Брее.

Поскольку Логан превратил эту квартиру в нервный центр своей империи с самыми современными средствами связи и с факсами в кабинете и в спальне и даже завел небольшой серый ящик размером не больше портфеля, позволяющий ему связаться с любым из разбросанных по всему свету собственных владений хоть с унитаза, то у Дэвида не будет нужды выходить в город, по крайней мере, три дня. Именно столько он рассчитывал здесь пробыть.

Когда телефон зазвонил во второй раз за вечер, Бритт была уверена, что это Дэвид, и потому необычно долго не могла сообразить, кто же в действительности на другом конце провода.

– Привет, Бритт. Это Конрад Маркс.

Бритт бросила взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Вопреки всякой логике она на минуту решила, что у него, возможно, какие-то новости о Дэвиде. Она с трудом могла себе представить Дэвида рыдающим на миниатюрном плече Конрада, но кто его знает. Может быть, они встретились в клубе «Гручо».

– Вы, вероятно, удивляетесь, с какой стати я звоню вам так поздно.

– Да, есть немного.

– Извините. Я сова. Лучшие решения у меня бывают около двух ночи. Скажите, пожалуйста, не сможете ли вы зайти ко мне в офис завтра? Есть кое-что, что мне необходимо обсудить с вами, и я хотел бы, чтобы это было утрясено или, по крайней мере, положено в сито до того, как мы все удалимся в юдоль увечий и убийств, то бишь в семью.

– Когда мне лучше прийти? – Бритт все еще терялась в догадках по поводу этого звонка.

– В любое удобное для вас время.

– В середине дня?

К этому времени Дэвид наверняка свяжется с ней, если он собирается это сделать, и во всяком случае ему полезно будет узнать, что она не торчит здесь, привязанная к телефону.

– Прекрасно. Я кое-что отменю. До завтра. Приятных сновидений.

Бритт сидела с трубной в руне примерно минуту. Что же такое собрался сообщить ей Конрад Маркс, что он отменяет встречи накануне Рождества? И уже положив трубку, Бритт с изумлением поняла, что за весь день ни разу не вспомнила о работе.

Лиз проснулась раньше обычного и носком ноги дотянулась до шторы, чтобы раздвинуть ее. Как она обнаружила, одним из достоинств этого коттеджа было то, что, если лечь на левую половину кровати и нагромоздить побольше подушек, можно видеть часть сада, кусочек оранжереи и маленькую полосну поля, даже не вставая с постели.

Но этим утром она была настроена более энергично. Сегодня Сочельник, у нее куча дел, и она, надев толстый халат и меховые мокасины, бесшумно спустилась вниз и приготовила себе чашку чаю. Спасибо «Aгe», теперь заправленной мазутом под завязку, – в кухне было восхитительно тепло, и Лиз прислонилась к плите в ожидании, когда закипит чайник. Она боролась с искушением стащить один сладкий пирожок из тех, что испекла вчера вечером, и в конце концов так и сделала, ощущая легкие угрызения совести, за которыми быстро последовало отпущение грехов на том основании, что теперь в конце концов было Рождество.