Имитация страсти

– Спасибо. Там климат хороший. Океан и все такое. Я поднимусь к себе. Даже страшно смотреть.

– Не бойся, все сделали, все одинаковое – стены, полы, окна, двери. Ключи новые только в ДЭЗе возьми. Вовремя ты вернулась. Тут в твою квартиру кого-то уже приводили. Наверное, решили, что она – ничья. Знаешь, кто у нас норовит продать все, что плохо лежит.

Это я знала отлично. Через пятнадцать минут стояла у окошка оператора МФЦ и холодела от ее металлического голоса: «Квартира по этому адресу в списке пропавших без вести владельцев. Таких квартир семнадцать… Женщина, я не могу определить – вы оживший владелец или кто-то еще. Это не ко мне». Еще через десять минут я открыла дверь нашего бывшего начальника паспортного стола. Теперь он какой-то начальник здесь, сидит в кабинете под лестницей, и к нему очередь из людей с приготовленными кошельками в руках.

– Здравствуйте, Иван Николаевич. Узнаете меня?

– Чего пришла, Калинина? – маленький человечек с большим животом, подпирающим стол, уставился на меня глазками-пуговками без всякой радости.

– Ключи взять от своей квартиры. Мне в ДЭЗе сказали, вы изъяли. А здесь – что квартира в списке пропавших без вести владельцев. И спросить, не вы ли, случайно, туда водите покупателей?

– Ох, люди. Уже наврали. Мы просто заходили посмотреть. Стоит три года пустая квартира. Знаешь, все соседи сомневались: живые ли вы.

– Соседи, может, и сомневались. Но именно у вас мое заявление о временном выезде за границу, адрес, телефоны, электронная почта. Отправить письмо или позвонить – это в сотни раз быстрее, чем договариваться с кем-то о просмотре и тащить людей в чужую квартиру. Но практический смысл имеет только второе.

– Ладно, не кипятись. Закрутился, забыл, такое горе. Правильно пришла, у меня как раз случайно ключи твои. Как отдохнули? С мужем приехала?

– Одна. Привезла заявление от мужа – просит его снять с регистрации в связи с тем, что остался на ПМЖ. Развелись мы.

– Да ты что! Надо же. Другую, что ли, нашел? Ладно, не мое дело. Все сделаем, иди осматривай квартиру. А я быстро тебя вытащу из списка пропавших без вести. Прямо сегодня свет, газ и воду дадут. Купи кровать и стол, можно жить. Хочешь, я тебе притащу лишние?

– Спасибо, я справлюсь.

Пустое, безликое, ничье помещение встретило меня запахом краски и неистребимой гари. Запах воскрешения, который отчетливее, беспощаднее и, конечно, больнее смерти.

Прошла две маленькие комнаты до того угла, который был у нас огорожен и оборудован под детскую. Преодолела половину своей жизни, всю свою любовь. Добралась до беззубой улыбки синеглазого Артема, до его последнего крика… И выползла из дома скорбной старухой с испепеленной душой и без единой надежды.

Часть третья. Большие перемены

Василиса

Василиса больше не была мне хозяйкой. Это все стороны решили сразу и почти без слов. Василиса, наморщив лоб, посчитала на калькуляторе, сколько будет на рубли пятьсот долларов в неделю. Умножила на курс доллара, затем на четыре, чтобы получить сумму за месяц, ахнула, увидев результат:

– Больше ста двадцати четырех тысяч, прикинь? Наверное, тут совсем другие цены. Узнай, а? – сказала американская миллионерша.

– Узнай сама. Так же просто, как посчитала. Набираешь в гугле «стоимость услуг няни в Москве». Смотри приходящую, видимо, цена за месяц. Я буду приходить регулярно, но, как ты понимаешь, постараюсь вернуться к своей работе.

– Конечно, приходящую. Не на голову же я себе ее посажу. Насчет тебя, конечно, поняла. Думаю, у тебя есть совесть, и ты не оставишь нас всех без помощи.

Короче, она узнала, что приходящая няня из фирмы для детей такого возраста стоит минимум пятьдесят тысяч в месяц. Посоветовалась с консьержкой и наняла девушку-таджичку Ферузу за двадцать в месяц.

Феруза с трудом подбирала русские слова, понимала вообще только простые предложения. Именно этим она понравилась Александру… Василису Феруза сразу пленила тем, что за те же деньги взялась готовить для всех и убирать всю квартиру.

О том, чтобы дети ходили в садик, не было и речи. Мало ли что расскажут. На салоны и пластические клиники для Василисы муж тоже наложил запрет. Ее откровений и знакомств он опасался больше, чем невинной болтовни детей.

Я приходила сюда со своим ключом каждое утро, когда дети еще спали, Ферузы еще не было. Готовила завтрак, кормила детей, они умывались, делали зарядку, гуляли в недолгой тишине и короткой свежести московского утра. Говорили обо всем. Договаривались, куда пойдем на экскурсию в выходные.

Потом ехала на работу. Я купила небольшую подержанную машину, чтобы не терять время на дорогу.

В нашем институте все было по-прежнему. Жалкий диктат угасающего финансирования, отсутствие перспектив самых интересных проектов, исчезающая возможность опубликоваться в хорошем международном издании.

Директор Борис Соколов с облегчением согласился на мое же предложение – работать несколько часов в день по договору. Сумму даже стесняюсь назвать. Так не в ней же было дело. В царстве науки истина живет и в самой убогой хибаре. Любые внешние трудности, ограничения, запреты и решетки – это всего лишь тьма и тлен, которые бессильны перед светом самых маленьких открытий.

Я хотела вернуться туда. Вернуть себе азарт, отчаяние и восторг настоящей борьбы – вчерашнего знания с догадкой из завтра. Только в этом – по-настоящему великий смысл наших усилий, томления душ и напряжения мозга, который был задуман природой как подарок, оружие, единственно возможный храм.

За три года работы в Америке я накопила скромную по всем понятиям сумму. Квартиру свою успела выхватить из вороватых лап Ивана Николаевича. Колеса были. Осталось совместить мое возвращение к науке, – а у меня это запойные, круглосуточные терзания, – с той задачей, которая меня привела в Москву.

Не знаю, как, от чего и зачем, – но здесь я стерегу двух детей. Я даже не сформулирую, кто они мне такие. Я ни за что не произнесу слово «любовь», оно погибло под завалами. Но необходимость наблюдать, контролировать, поджидать опасности вокруг Коли и Пети возникла в сознании как будто без моего участия. И существует как аксиома, как долг и как моя большая тайна.

Для работы есть всегда длинные ночи. А днем я вновь возвращаюсь в квартиру Груздевых. Василиса встречает меня со стоном облегчения и подготовленной порцией нытья. Она ничего не делает. И все больше пьет. Ее откровения и жалобы становятся все более откровенными и, сказать по правде, все более тошнотворными.

В Штатах дорогой хирург написал ей тома инструкций по уходу за собой и своими архитектурными излишествами. Здесь, в обычной московской квартире, без специалистов, салонов, медицинских очищающих и поддерживающих процедур даже посещение туалета становилось для нее проблемой. И она рассказывала мне об этом в самых неприятных подробностях. А уж тема постели с мужем – это пытка для меня. Как, сколько минут, в какой позе, когда в последний раз…

Я смотрю на нее и тихо ужасаюсь про себя. «Восточный рисунок» глаз смялся, скомкался, обвис. На грудь и зад смотреть страшно. Губы шлепают, как сдувающиеся мячи. Это все требует обновления, черт знает чего еще. Если уж однажды пришла такая идиотская идея в башку, надо быть готовой обслуживать собственное тело, как мумию в мавзолее.