Император и Сталин

И вот этот однозначно сильный человек сидел на продавленном диване, раскачиваясь, как китайский болванчик, и, остекленело глядя в одну точку бормотал: «Какой провал! Какие разрушения!..»

Колегаев, уйдя в отставку в знак протеста против заключения Брестского мира, уехал в «свою вотчину», Казанскую губернию, с высоко поднятым «забралом» делать «правильную революцию». И вот, насмотревшись на результаты реализации эсеровской программы по социализации земли, полюбовавшись на претворение вековой мечты крестьян о помещичьей земле, появился весной 1918 года в Кремле в полностью разобранном деморализованном состоянии.

— Поместья разграбили, инвентарь растащили по домам, машины и технику, что не увезли — раскрутили, поломали… Понимаете? — Колегаев поднял на собеседников полные слёз глаза, — эти машины могли бы всё село прокормить, а они их в огонь! Дикость! Варварство! Ни себе, ни людям! Разрушены и разграблены самые крупные и самые работоспособные латифундии, которые в хороший год давали четыре пятых зерна в губернии. Сначала отобрали и поделили землю у помещиков, потом дошли до зажиточных и даже до середняков. И всё равно крестьянские наделы увеличились лишь на понюшку — где на две, а где и только на 0.2 десятины…

Колегаев взял протянутый ему стакан с чаем, благодарно кивнул, жадно хлебнул горячий напиток и продолжил голосом человека, за один день похоронившего всех родственников:

— И вот весна. Пахать нечем и не на чем. Семенной фонд отсутствует… Товарищи! Уже осенью будет голод!!.. Что делать?

Нарком продовольствия Цюрупа тяжело поднялся со стула, подошёл к окну и начал выбивать барабанную дробь по стеклу…

— Н-да… и ведь предупреждали — легче на поворотах, ибо все седоки могут вылететь из телеги!!

— А, что вы, батенька, хотели? — со своим фирменным прищуром перегнулся через стол Ленин, — передел земли начался явочным порядком ещё при «временных». Наших людей и пулемёты не остановили бы. Крестьянин — он ведь максималист по своей натуре. Сама природа, с которой он единое целое, веками учила его этому, чередуя урожайные годы с обычными и не урожайными. Урожай — всё замечательно, неурожай — ложись и помирай. Формула максимализма: всё или ничего, «пан или пропал». А что скажет наркомат по делам торговли и промышленности? Будет на что выменять осенью хлеб?

— Владимир Ильич, — прокашлявшись, встал из-за стола Мечислав Бронский, второй поляк после Дзержинского в составе Совнаркома, — точно так же, как крестьяне вместе с поместьями уничтожили аграрное производство, рабочее самоуправление развалило и разворовало отобранные у буржуев заводы и фабрики. Промышленность не работает. Самый ходовой товар сегодня — кустарные зажигалки из патронных гильз. Вот их и собирают, меняя на самогон и муку.

— «Вострые» мужички, разграбив усадьбы помещиков и разделив между собой землю, отнюдь не горят желанием немедленно накормить город, — вставил слово недавно прибывший из рязанской губернии новый нарком земледелия Семён Середа. — Наоборот — хлеб придержат «до лучших времён».

— Ну, что ж, — задумчиво произнёс Цурюпа, возвращаясь за стол, — если хлеб нельзя ни купить, ни обменять, если деньги ничего не значат, а обменный фонд промышленных товаров отличается крайней скудостью… Хлеб можно будет только отнять. Объявим продовольственную диктатуру, мобилизуем пролетариат и армию на изъятие хлебных излишков.

— Пусть так, — Ленин хлопнул ладонью по сукну на столе, — товарищ Цурюпа, приготовьте, пожалуйста, текст постановления — я завизирую. В основе нашей «тактики» должен лежать тот принцип, как вернее и надёжнее можно обеспечить социалистической революции возможность укрепиться или, хотя бы, продержаться в одной стране до тех пор, пока присоединятся другие страны…

Сталин был единственным советским министром, кто не подписал Воззвание Совета Народных комиссаров «Все на борьбу с голодом!». Вчера дать землю, а сегодня отнять скудный урожай, который крестьянам удалось вырастить, он считал делом вредным и смертельным для самой революции.

Обошлись и без него. Ленин, Троцкий, Цурюпа, Луначарский, Чичерин, Шляпников, Ландер, Гуковский, Винокуров, Петровский были уже мыслями в мировой революции, откуда предстоящий конфликт с деревней казался ничтожным и не заслуживающим внимания… Лидеры большевиков не уточняли, как определять принадлежность крестьян к кулачеству. В результате продотряды, столкнувшись с зажиточными хозяйствами, поголовно причисляли крестьян к кулакам со всеми вытекающими последствиями.

«Правда» опубликовала «Воззвание» 1 июня 1918 года и крестьяне бросились прятать урожай. Началась битва за хлеб. Опять появились мародёры и садисты, набившиеся в продотряды, как раньше в Красную гвардию. Тревожные письма с мест о расправах и злоупотреблениях. Распоротые и набитые зерном животы продотрядовцев, расстрелянные семьи «кулаков и подкулачников». Сгнившие схроны пшеницы. Тонны продовольствия, бездарно загубленного при перевозке и хранении. И много крови. Кровь на мандатах, на пшеничных зёрнах и на руках трудового пролетариата, воюющего с трудовым крестьянством..

В этот раз надо учесть ошибки и не допустить. Раскулачивать всё равно кого-то придётся, список жирных котов уже готов и надо решить, кто будет в этом списке первым? Хотя с чего это царь должен заниматься такими вопросами? Пусть думают министры-капиталисты. Пусть сами выбирают среди своих жертвенную овечку, которую мы принесём на алтарь борьбы с голодом. Главное — уцелеть на первом, самом опасном этапе. Поэтому, как на войне — максимум тумана и минимум информации о направлении главного удара.

Глава 5. Лондон. Ноябрь 1900. Королева Виктория

Мухаммад Абдул Карим, или просто Мунши, секретарь стареющей и уже очень больной Виктории, только что вернувшийся из Индии, вошёл в покои королевы Британии и аккуратно негромко кашлянул.

Задремавшая прямо в инвалидном кресле-коляске «женщина-эпоха» чуть вздрогнула и устало подняла глаза на своего фаворита. Она уже знала, что он — последний. Да и вообще, всё вокруг было уже безвозвратно уходящим. Однако королевский долг и масса незаконченных дел заставляли «бабушку Вику» нечеловеческим усилием воли возвращаться к государственным делам, которые, как она считала, невозможно было поручить никому другому.

— Ну? — метнула в секретаря короткий вопрос Виктория и слабым движением руки пригласила Мунши к разговору.

— Срочная депеша из России, Ваше величество! Ваша внучка Аликс просит помощи. Царь бесцеремонно выставил её из дворца и заставил вернуться в Петербург после неудавшегося комплота, а сам, ещё не оправившись от… — Мунши задумался, как правильнее сформулировать «болезнь» царя, но не нашёл нужных слов и решил пропустить неудобную фразу, — сам отправился на яхте с инспекцией войск на Кавказ. Аликс спрашивает «Что ей делать?»