Император Мэйдзи и его Япония

Так же почтительно поклонились Мэйдзи и члены парламента, когда 29 ноября он открыл первую сессию. Гости, расположившиеся на галерее, стали первыми людьми, которым было позволено наблюдать за императором сверху. Мэйдзи зачел короткий указ, общий смысл которого сводился к тому, что достигнутый страной за последние годы прогресс обусловлен помощью предков императора. Не забыл он подчеркнуть и необходимость создания сильной армии и флота – «для поддержания мира внутри страны и за ее пределами». Обе палаты вручили Мэйдзи по заявлению, в которых пообещали свою верноподданническую помощь. Заседание проходило в только что построенном «временном» здании парламента. Члены верхней палаты подъезжали к парламенту в конных экипажах, большинство членов нижней палаты добиралось на рикшах. Но все они были подданными своего императора.

Нынешняя церемония открытия парламента, точно так же как и прошлогодняя церемония провозглашения конституции, была торжественной, но короткой. Все молчали, император зачел свой указ. В его присутствии говорить не полагалось. Самому монарху много говорить также не пристало, каждое его слово было на вес золота. Говоруны и краснобаи никогда не обладали в Японии высоким статусом. Говоруны – это актеры, едва ли не последние из последних на общественной лестнице. С образованием парламента к ним добавились публичные политики. Они говорили много, но их ораторские способности квалифицировались как «низкое искусство», они и правительство служили предметом яростных нападок со стороны газет и публики. Члены парламента нападали на правительство, главные посты в котором по-прежнему занимали выходцы из Сацума и Тёсю. Правительство огрызалось – оно воспринимало парламент как досадную помеху в своей работе государственной важности. Слова провоцировали новые слова, но для японцев символом верховной власти служило немногословие. Мэйдзи не произносил зажигательных речей перед толпами народа на площади и не вовлекался в партийные дрязги в парламенте. Несмотря на то что он стал по сравнению с прошлыми временами фигурой более публичной, степень этой публичности оставалась строго дозированной. Он стоял над схваткой, традиционно пребывая большую часть времени «над облаками», и только изредка «спускался с небес».

Каких бы взглядов ни придерживались публичные политики и публицисты, все они сходились в одном: для того чтобы страну стали «уважать» на Западе, необходимо расширить территорию Японии. Глаза горели, территориальная экзальтация принимала почти что анекдотические формы. В журнале «Нихондзин» Сига писал: в годовщины восшествия Дзимму на трон (11 февраля) и его кончины (3 апреля) «мы должны церемониальным образом хотя бы ненамного увеличивать территорию Японской империи. В каждый из этих дней наши военно-морские суда должны добираться до какого-нибудь ничейного острова, занимать его и ставить там японский национальный флаг. Если не обнаружится такого острова, можно ограничиться скалами и камнями. Кто-то скажет, что это детская игра. Это не так. Этот план будет не только полезен нашему флоту с практической точки зрения, ибо позволит ему приобрести опыт, этот план возбудит в деморализованном японском народе дух открытий».

История сложилась так, что японцы и правда имели совсем немного «пионерского» опыта. Члены «Сэйкёся» пытались на собственном примере приумножить его. Школьный друг Куга, Фукумото Нитинан (1857–1921), побывал в этом году на Филиппинах, строя планы по колонизации архипелага. В следующем году Миякэ Сэцурэй отправился в шестимесячное путешествие на юг. Он побывал на Гуаме, в Новой Британии, Австралии, Новой Каледонии, Новой Гвинее, на Филиппинах. Он искал хотя бы самый крошечный островок, у которого не было владельца – чтобы объявить его японским [210] . Напрасно. Мир был поделен, открывать было больше нечего. Что оставалось?

210

Pyle, Kenneth B. The New Generation in Meiji Japan. P. 158–159.

Журнал «Японцы» только будоражил публику; практическими вопросами, связанными с экспансией, занималось то самое правительство, которое авторы журнала осуждали за слабость и нерешительность. За эти наскоки выпуск журнала несколько раз приостанавливали. Но по большому счету критики правительства были неправы. На самом деле правительство упорно работало над той же самой задачей расширения территории Японии. И на самом деле оно было настроено намного более жестко, чем интеллигенты из «Сэйкёся». Правительство твердо знало, что Япония опоздала к разделу мира, неоткрытых земель уже не осталось. Поэтому в повестке дня стоял практический его передел. Интеллигенты одушевлялись далекими южными морями, правительство думало о близком материке.

6 декабря премьер Ямагата Аритомо в своей программной речи в парламенте заявил, что для обеспечения независимости Япония должна заботиться об охране «линии суверенитета» (государственной границы) и о защите «линии национального интереса». Где проходит вторая линия, упомянуто не было, но все поняли, что речь идет о Корее. В связи с этим премьер просил понимания депутатов в деле формирования военного бюджета. В особенности настаивал он на усилении флота. Никто не возражал против такого подхода «в принципе», но конкретные цифры вызвали некоторые возражения.

Обсуждение бюджета оказалось едва ли не главным правом, дарованным нижней палате. Оппозиционеры из Конституционно-либеральной партии хлопотали о сокращении расходной части бюджета и о снижении земельного налога. Это вполне естественно, так как их избирателями были землевладельцы. Обсуждение бюджета в нижней палате заняло около четырех месяцев и закончилось компромиссом – правительство не хотело, чтобы первая же сессия императорского парламента закончилась императорским указом о его роспуске. Верхней палате для окончательного утверждения бюджета хватило и пяти дней. Бюджетные разногласия между правительством и нижней палатой будут продолжаться вплоть до японско-китайской войны. Правительство выступало под лозунгом «богатая страна и сильная армия», оппозиционеры настаивали на необходимости «наращивания народной силы».

Как и журнал «Нихондзин», правительство было озабочено созданием экспансионистской символики. В этом году был учрежден орден в честь завоевательного похода Дзимму против варваров. Им награждали только военных чинов. Орден культуры появится только в 1937 году. А пока Феноллоса получил свою третью награду – орден Священного Зеркала – и отбыл в Бостонский музей изящных искусств. Должности в императорском музее ему не нашлось. Он сыграл выдающуюся роль в «открытии» классического японского искусства, приспосабливать его к потребностям нынешнего дня станут уже сами японцы. Заслуги Феноллосы были тем более велики, что под его влиянием в сознании японцев произошел настоящий переворот. Если раньше образованные люди относились с почтением только к текстам, то теперь в их поле зрения попали и рукотворные объекты. С основанием императорских музеев искусствознание превращается в престижное, уважаемое и хорошо оплачиваемое занятие [211] .

211

Сэки Хидэй. Хакубуцукан-но тандзё. Токио: Иванами, 2005. С. 195.

К этому времени стало понятно, что для иностранцев возможности карьерного роста в Японии исчерпаны. Им больше не доверяли сколько-нибудь важных должностей. Бюрократическая Япония была фактически объявлена доступной только для японцев. К этому времени большинство иностранных преподавателей Токийского университета были уже уволены, а студенты владели иностранными языками все хуже и хуже.

Несмотря на «прогресс», иностранцы до сих пор не могли быть спокойны за свою жизнь. В мае этого года полиция предупредила отца Николая, что он может стать мишенью для террористов. Мотивом готовящегося преступления было то, что возводимый на холме на пожертвования из России Воскресенский собор находился выше дворца императора Мэйдзи. Его колокольня и вправду стала одним из самых высоких зданий во всей столице, а забравшийся на нее мог видеть императорский дворец с высоты птичьего полета. Однако большинство японцев воспринимало огромный храм по-другому: он служил для них неоспоримым доказательством того, что страна идет верным путем прогресса и вестернизации.

Утагава Кунисада. Башня Рёункаку

Башня Рёункаку

Воскресенский собор

Однако православный храм не стал самым высоким зданием Токио. В этом году в предназначенном для простонародья токийском парке культуры и отдыха Асакуса была возведена башня Рёункаку высотой в 60 метров. В ней насчитывалось двенадцать этажей – десять кирпичных и два деревянных. До восьмого этажа ходил первый в Японии лифт. На последнем этаже были установлены подзорные трубы. Каждый, кто заплатил немалую сумму в 8 сэн, мог забраться на самый верх и полюбоваться панорамой города.

Перспектива. И православный собор, и башня Рёункаку были разрушены во время ужасного землетрясения 1923 года. Собор восстановили, башня осталась в памяти благодаря рисункам, гравюрам и фотографиям. В настоящее время Воскресенский собор со всех сторон обступили огромные здания, принадлежащие коммерческим структурам. На их фоне собор выглядит инородным вкраплением. Этот пейзаж наглядно свидетельствует о победе «посюсторонности» японского характера, о которой с такой горечью неоднократно говорил отец Николай в своем дневнике.