Император открывает глаза

То был особенный день в жизни юного Публия Сципиона, день, когда отрок становится взрослым мужем.

Рассвет еще не начинал брезжить, а Публий уже был на ногах. Раб-сириец, разбуженный юным господином, зажег светильник, чей робкий огонек тенями разбросал мрак по стенам комнатушки. Затем раб принес глиняный лутерий с водой, и юноша умылся. Зевая и неловко тычась холодными влажными руками в живот и бока Публия, слуга помог господину облачиться. Неуклюжесть раба заслуживала наказания, но юноше не хотелось омрачать столь прекрасный день. Потому он ограничился легкой затрещиной, воспринятой скорее как милость. Раб с улыбкой поцеловал господину руку и ушел. Скрывая волнение, Публий уселся на неприбранную кровать и принялся ждать…

Дом просыпался. Послышались негромкие голоса. Это мать, встававшая раньше всех – но не сегодня! – что-то выговаривала служанке. Прислуга у Сципионов немногочисленна, ей всегда приходится быть начеку, дабы упредить желанья хозяев. Голоса стихли, потом послышался мужской, властный. Это поднялся отец. Юноша осторожно приотворил дверь и выглянул в атриум, уже наполненный тусклым, льющимся сверху светом. Отсюда тянуло промозглостью и прохладой. Публий поежился.

В этот миг его приметил отец.

– Встал? – Публий кивнул, отец скупо, но в то же время ласково улыбнулся ему. – Теперь уже скоро!

Скоро… Скоро должны появиться гости, что будут свидетелями торжественного события. А потом…

Из соседней комнатушки высунулась всклокоченная голова Луции, младшей сестренки. Оглядев Публия хитроватыми, бегающими глазками, Луция показала брату язык; она завидовала. Публий проигнорировал это с показным равнодушием, как и подобает взрослому мужчине. Он был счастлив и горд, потуги сестренки поддразнить мало трогали юношу.

Едва позавтракали хлебом с оливками и медом, как начали подходить гости. Первым появился в сопровождении раба консул Луций Эмилий Павл, относившийся к Публию с нежностью, словно к родному сыну. Он с порога вручил подарок – изящный, тарентийской работы кинжал. Затем пришел дядя Гней, также не без подарка. Еще одного гостя Публий видел впервые, отец представил его как Луция Марция, отрекомендовав отважным и деятельным человеком. Затем пришли еще несколько человек, все – приятели и частые гости в доме отца. Они также были с подарками, а последний все извинялся за опоздание, виня в том бестолкового раба, избравшего не ту дорогу.

Все: и гости, и домочадцы, не исключая и любопытствующих слуг, собрались в атриуме. Публий медленным шагом, чувствуя легкую дрожь в членах, приблизился к отцу. Тот нежно обнял сына. Юноша снял с себя буллу, которую носил на шее всю свою жизнь и, тая неожиданно пробудившееся сожаление, протянул ее отцу. Тот бережно принял амулет и вручил Публию взамен его белоснежную тогу, [36] одеяние, непременное для каждого гражданина. Собравшиеся приветствовали этот обмен рукоплесканиями. Сципион-старший поднял руку, призывая к тишине. Голос его слегка похрипывал от волнения, на глазах, как почудилось Публию, поблескивали слезы.

36

Toga pura – белая тога, которую носили взрослые римляне.

– Вот я и дождался того дня, когда мой сын сбрасывает юношеские одежды и облачается в одеяние мужа! Кажется, еще недавно я услышал первый крик моего сына, и благодетельный Деспитер даровал ему свет. И вот минуло шестнадцать лет, и вот пришла пора Марсу принять бразды от Минервы! Это великий день, когда на смену старшему поколению квиритов идут молодые, неопытные и дерзкие. Я знаю, и многие из вас говорили об этом, что слишком рано отнимаю у сына утехи его юности, но таков наш век, суровый век! Дети должны скоро становиться юнцами, а юнцы быстрее обращаться в доблестных мужей! Только тогда Город может быть уверен в неприступности своих стен и сохранении добродетелей. Я желаю тебе. Публий, и желаю всем нам, чтобы ты был добродетельным мужем, достойным славы предков и приязни богов!

Отец говорил еще что-то, поминая virtus, dignitas и gloria, [37] но Публий почти не слушал: он был слишком взволнован происходящим. Такое событие, и как все торжественно обставлено! Какие хорошие слова говорит отец, и как расположены к нему, к Публию, гости! Юноша чувствовал себя совершенно счастливым, он ощутил горячую любовь ко всем этим людям, его не раздражала даже Луция, прятавшаяся за колонной и смертельно завидовавшая брату. Публий любил их всех – людей собравшихся в его доме. В этот миг он любил всех людей, и душа его была переполнена счастьем, горячим и трепетным, словно майское солнце.

37

Доблесть, достоинство, слава – главные добродетели римского гражданина.

Наконец отец закончил свою речь и, уже не пряча слез, смахнул их и обнял сына. Гости и домочадцы принялись поздравлять юношу, кто целуя его, кто крепко пожимая по-юношески узкую, не набравшую еще силы ладонь.

Теперь путь лежал в храм. Сципионы, род влиятельный, приносили благодарственную жертву в храме Юпитера Величайшего. Отправились так же, все вместе, оставив женщин дома, готовиться к празднеству. Пошли дружной толпой, все как один переступая порог с правой ноги [38] – домочадцы и гости, в сопровождении рабов, двое из которых вели откормленного, угодного небу вола, а еще один нес ларец с прочими подношениями. Все были облачены в выходные одежды: в сияющие белизной туники, украшенные пурпурными полосами, широкой у Публия и Гнея Сципионов и у Ливия, или двумя узкими у Марция; тунику покрывала тога из очень тонкой материи, так что сквозь нее просвечивали багряные знаки – свидетельство высокого положения. На ногах были мягкие кальцеи из тонко выработанной кожи, дядя Гней, стеснявшийся ранней плешивости, покрыл голову шляпой, в которой смотрелся забавно.

38

Римляне были на редкость суеверны: выйти из дома с левой ноги считалось крайне дурным предзнаменованием.

Город, как всегда в этот день, был особенно оживлен. Нелепо представить себе Рим скучающим в либералии, праздник хмельного Вакха. Многие из попадавшихся навстречу людей были уже под хмельком. Некоторые, узнавая Сципионов, почтительно приветствовали их, некоторым из приветствующих братья отвечали кивком головы иль добрым словом. Какой-то раб с приятным лукавым лицом до самой земли поклонился юному Публию, тот посмотрел на отца, и Сципион-старший, улыбнувшись, бросил хитрецу сестерций. Гуляй, раб!

По Священной улице, мимо кричащих торговцев, поднялись на Форум, поражающий красотой храмов и общественных зданий. Вот курия, где заседает сенат, где не столь уж в далеком будущем займет свое место и Публий. Вот храм Весты, оттуда как раз вышла дева, совсем еще юная, ровесница Публия. Все почтительно расступились, давая дорогу. Дева молча прошла мимо, легким движение глаз скользнув по лицу Публия. Ей явно был интересен этот паренек, столь гордый и счастливый в день своего возмужания, но девушка не выдала своего интереса. Она скользнула мимо безмолвной статуей, породив в сердце юноши легкую грусть: девушка была красива и могла бы принадлежать ему, Публию, но ее посвятили в хранительницы священного очага.

Публий широко улыбнулся. Грустить? В такой день? Ну нет! В ногу с отцом Публий взошел на форум – в мешанину людей и статуй. Праздные зеваки, пришедшие сюда выпить вина, поболтать, послушать сплетни, а то и просто потолкаться среди таких же, как ты – они расступались перед процессией, кто из уважения к Сципионам, кто ради юного Публия. Юнец, становящийся квиритом, что может быть прекраснее!

Публий засмотрелся на громадную, украшенную носами вражеских кораблей колонну, установленную в честь победы Дуилия, и запнулся о ногу отца. Тот тоже оступился и бросил выразительный взгляд на неловкого сына. Юноша потупился, ощущая вину.