Император Всероссийский Павел I Петрович

Далее в записках декабриста сообщалось, что через осведомителей императрица узнала о планах заговорщиков, однако, по понятным причинам, не стала привлекать к ним внимания, она лишь удалила их от двора и усилила наблюдение. В этой связи находит свое объяснение, впрочем, на уровне предположений, что помощь умиравшей великой княгине не была оказана сознательно. Текст «конституции Фонвизина – Панина», под которым этот документ вошел в историю, не найден, но сохранилось его предисловие, а в записках М. А. Фонвизина даже делается попытка реконструировать его содержание. Этот сюжет, ставший одним из самых засекреченных в следующем веке, является весьма важным для понимания сложной проблемы престолонаследия и отношений императрицы и ее сына. Политика императрицы, направленная на возможное отстранение сына от наследования престола и передачу власти старшему, любимому внуку Александру, стала проявляться вскоре после описываемых событий. Так, явно не случайно два старших внука, Александр и Константин, были отняты бабушкой у родителей, а последние через два года после рождения второго сына в сентябре 1781 года были отправлены в длительное европейское путешествие.

Заграничное путешествие графов Северных

«Я никогда не мог выяснить, что именно заставило Екатерину отправить великого князя в путешествие», – вспоминал хорошо осведомленный Фёдор Головкин. Этому можно не удивляться, так как организации путешествия предшествовала сложная интрига. Считается, что во время визита в Россию императора Священной Римской империи, которого иногда называют австрийским императором, Иосифа II, он подал Екатерине мысль отправить наследника с женой «на прогулку» в Европу. Зная склонность сына к противодействию всем ее начинаниям, она поручила князю Репнину подготовить Павла к идее заграничного путешествия и рекомендовать ему обратиться к матери за разрешением. Первоначально императрица, согласно ее плану, отказала сыну и затем, вняв мольбам, дала согласие. Однако в подготовку этого мероприятия вмешались другие силы: отстраненный от своего воспитанника, но сохранивший на него влияние, Никита Панин, сторонник сближения с Фридрихом II и Пруссией, в противовес Австрии, усмотрел в этой поездке угрозу для прежнего дипломатического курса России и будущего Павла. Он старался заставить наследника отказаться от этой идеи, тем более что императрица запретила сыну посещать Берлин и видеться с Фридрихом II, поклонником которого, а также его военной системы был Павел. Последний внял опасениям Панина, что его могут лишить надежд на трон, не впустив обратно в Россию и объявив наследником сына, Александра. Павел пытался отказаться от поездки, но безрезультатно.

Маршрут, рассчитанный на 14 месяцев и имевший главной дипломатической целью укрепление союза между Россией и Австрией, был тщательно разработан самой императрицей и рассчитан по дням. Через Украину граф и графиня Северные, под такими именами наследная чета должна была передвигаться по Европе (хотя всем был известен их реальный статус), предполагали направиться в Австрию, затем посетить Италию, Францию, Голландию, германские государства, Польшу. На поездку были выделены значительные средства, обеспечена свита из придворных, а также слуг, врачей, писарей, поваров и даже астролога. Путешествие обросло большой литературой, многочисленными воспоминаниями, нередко противоречащими друг другу. Через Варшаву после встречи с королем Станиславом Понятовским, бывшим близким другом Екатерины, путешественники прибыли в Вену, где им был оказан роскошный прием: банкет, бал-маскарад и грандиозный военный парад, право принимать который было предоставлено Павлу. И в других городах Австрии «графов Северных» принимали согласно протоколу самого высокого уровня. Желая сделать путешествие как можно более приятным, Иосиф II писал в европейские страны письма с просьбами проявить максимальное почтение к российской чете. Он даже сообщил их вкусы, подчеркнув, что «они совсем не привередливы в еде и в основном предпочитают простую, но качественную пищу, а фруктовые компоты являются особенно предпочтительными. Они пьют только воду». Мария Фёдоровна также была польщена любезностью Иосифа II, особенно когда он привез в Вену ее родителей, которых она не видела со времени приезда в Россию.

Воодушевленный свободой и неожиданным для него теплым приемом в европейских государствах, где в отличие от матери его воспринимали как наследника престола и консультировались с ним по государственным вопросам, Павел повел себя неосторожно, критикуя политику Екатерины и ее фаворитов. Одновременно он подчеркивал, что боится за свою жизнь. Так, Фёдор Головкин сообщал о «странных сценах», имевших место во время пребывания Павла в Италии. Во время обеда в семейном кругу у герцога Тосканского Леопольда, брата Иосифа II, во Флоренции великий князь «вдруг вскочил из-за стола и, сунув все свои пальцы в рот, чтобы вызвать рвоту, стал кричать, что его отравили. Великогерцогская семья, крайне обиженная в своей мещанской простоте, все же старалась всеми средствами его успокоить; но потому ли, что Павел действительно воображал, что он находится в опасности или же потому, что он притворялся – его удалось успокоить лишь с большим трудом».

Другой инцидент имел место в Неаполе, когда «однажды зашла речь о правительстве, королева сочла нужным сказать, что не следует говорить о законах в присутствии принца, привыкшего к самому совершенному законодательству, которое существует на свете. На это великий князь воскликнул: «Законы в такой стране, где та, кто царствует, может удержаться на троне только в силу того, что она законы топчет ногами!» Все ужаснулись… и постарались скорее переменить разговор». Тем не менее итальянские собеседники Павла отмечали и положительные стороны его поведения и ума. Так, тот же герцог Тосканский Леопольд отмечал осведомленность наследника российского престола в вопросах внешней политики, его аргументы против линии матери на союз с Австрией и, напротив, пропрусские симпатии Павла. «Он не скрыл от меня, – писал Леопольд, – что не одобряет всех обширных проектов и нововведений в России, которые в действительности впоследствии оказываются имеющими более и пышности и названия, чем истинной прочности». В этом же разговоре «граф Северный» разгорячился и заявил, что ему известны имена петербургских должностных лиц, якобы «купленных Венским двором». «Это князь Потемкин, статс-секретарь императрицы Безбородко, первый член Иностранной коллегии Бакунин, оба графы Воронцовы, Семен и Александр, и Марков, теперь посланник в Голландии». Павел подчеркнул, что он будет доволен, если узнают, что ему известно, кто они такие, и лишь только он получит власть, то их «отстегает», уничтожит и выгонит. В другом письме Леопольд замечал: «Граф Северный, кроме большого ума, дарований и рассудительности, обладает талантом верно постигать идеи и рассудительности и быстро обнимать все их стороны и обстоятельства. Из всех его речей видно, что он исполнен желанием добра. В его образе мыслей видна энергия. Мне он кажется очень твердым и решительным, когда остановится на чем-нибудь, и, конечно, он не принадлежит к числу тех людей, которые позволили бы кому бы то ни было управлять собою».

Охота на оленя в Шантийи. Художник Ж.-Б. Лепан.

Италия как центр античного наследия не оставила равнодушными российских путешественников. Они знакомились с историческими памятниками, в окрестностях Неаполя посетили Помпеи и Геркуланум, ездили в Казерту, где осматривали хорошо сохранившиеся древние водопроводы, в Риме были приняты папой Пием VI. В Италии «графы Северные» получили множество подарков, среди них были произведения неаполитанской фарфоровой мануфактуры: 27 копий античных бюстов, найденных в Геркулануме, а также полное собрание лав Везувия из 950 образцов. В Риме они неоднократно посещали собор Святого Петра, любовались фресками работы великих мастеров, побывали в мастерских известных художников и граверов, где, помимо подарков, приобрели немало изделий. Все эти произведения искусства украсили залы дворца в Павловске.

Пребывание «графов Северных» во Франции оставило много следов и в мемуарной литературе, и во французских газетах. На публику российская пара произвела благоприятное впечатление. Газета «Ле Меркюр де Франс» так характеризовала наследника: «Говорит он мало, но весьма кстати, не эмоционально, но свободно и без демонстративной льстивости». Великая княгиня показалась очень привлекательной, хотя и немного полноватой по французским меркам. В Париже началась мода на «все русское». Павел и Мария Фёдоровна были приняты Людовиком XVI и Марией Антуанеттой. Программа торжеств была обширна: ужины, костюмированные балы, спектакли. Пресса отметила, что во время музыкального вечера в Малом Трианоне прическа великой княгини была украшена маленькой птичкой из драгоценного камня с крыльями, раскрывающимися при помощи пружинки. Туалеты и прическа Марии Фёдоровны особенно интересовали придворных дам. Одна из них заметила у великой княгини «очень модную штучку: в прическу были заложены маленькие плоские бутылочки, изогнутые по форме головы, заполненные немного водой и скрытые бриллиантами. В них были вставлены живые цветы, а вода поддерживала их в невянущем виде и придавала прохладу голове… – это было прелестно: весна на голове среди снегов пудры». На одном из праздников великая княгиня появилась в роскошном платье из парчи, расшитом жемчугом, что тоже отметили внимательные наблюдатели.

Путешественники посетили Севр и Марли, в замке Шантийи принц Конде дал в их честь обед, сервированный на золотой и серебряной посуде. Затем состоялась охота на оленя с факелами. В память о визите Конде заказал живописцу Жану-Батисту Лепану картину «Охота на оленя в Шантийи», которая была преподнесена Павлу Петровичу в 1785 году и хранится теперь в Павловском дворце. Рядом с замком находилась деревня Шантийи. Воспоминания баронессы Генриеты д’Оберкирх, подруги детства Марии Фёдоровны, путешествовавшей вместе с ней и Павлом по Франции, Германии и Бельгии, рисуют картину пребывания графа и графини Северных в деревне: «После наступления ночи, как мне показалось, на всех листьях зажглись бумажные фонарики. В зеленых кабинетах и в павильонах устраивались танцы. Ужин был накрыт в деревушке, в мило придуманных и живописно расположенных сельских домиках в центре английского сада. Самая большая хижина была внутри украшена листвою, а снаружи окружена всеми инструментами хорошего пахаря… По окончании стола ездили на судах по протекающей речке через оную часть сада, на которых была музыка и оныя суда были украшены фонарями».

Барон Гримм, многолетний корреспондент Екатерины, в своей рукописной газете, рассылавшейся европейским монархам, под названием «Литературная корреспонденция», отмечал естественное поведение наследника во Франции, его высокую образованность и культуру. «В Версале он производил впечатление знатока Французского двора, изучившего его так же хорошо, как и свой. В мастерских наших художников (с наибольшим интересом он виделся главным образом с господином Гр"eзом и господином Гудоном) он высказал такие познания в искусстве, которые делали его одобрения для них более ценными. В наших лицеях и академиях своими похвалами и вопросами он доказал, что он давно знает тех людей, просвещенность или добродетели которых сделали честь их веку и их стране». По словам Ф"eдора Головкина, великий князь умел «быть очень любезным, и во Франции это с ним часто случалось. Передают много остроумных изречений, принадлежащих ему». В Трианоне (дворце на территории Версальского парка), писал мемуарист, «герцог де Коаньи, весьма модная в то время личность, стоя облокотившсь на камин, спросил великого князя, не меняя своего положения, как он находит французов. «Они очень милы, – ответил Павел, – хотя немного фамильярны». И далее: «Несмотря на то, что он лицом был очень некрасив, над чем он сам посмеивался, он так хорошо умел себя держать, что отнюдь не казался простым и был настолько сдержан, что как-будто ничему не удивлялся. Однажды в его честь устроили бал в большой галерее в Версале, где уже много лет не давались празднества, и король рассчитывал, что произведет этим большое впечатление на великого князя. Когда граф дю Нор («Северный». – А. С.) вошел, он раскланялся и стал, как всегда, разговаривать с придворными. «Посмотрите-ка на моего дикаря, – сказал Людовик XVI, потеряв терпение, графу де Брет"eль, – ничему он не удивляется». «Это потому, – ответил министр, – что он каждое воскресенье видит то же самое у своей матери».

В Париже наследник, так же как в Италии, не удержался от непротокольных замечаний в адрес императрицы, заявив удивленным королю и королеве: «Ах! Я бы очень досадовал, если бы в моей свите был даже пудель, верный мне, потому что мать моя велела бы его утопить тотчас после моего отъезда из Парижа!» В словах Павла отразилось его настроение после получения известия из Петербурга о расправе с одним из корреспондентов его друга и приближенного Александра Куракина. Полиция перехватила письмо к нему некоего полковника Бибикова, который резко критиковал порядки при дворе. После расследования Бибиков, как и впоследствии адресат его письма Куракин, внучатый племянник Панина, были сосланы. Окружение наследника, таким образом, понесло большие потери, и императрица пожелала в письме к сыну, чтобы он извлек из этой истории «пользу для настоящего и будущего». Вероятно, мрачные мысли Павла были причиной эпизода, происшедшего в продолжение путешествия, в Брюсселе, и ставшего широко известным в исторической литературе. В 1869 году в журнале «Русский архив» были опубликованы фрагменты воспоминаний уже упоминавшейся баронессы Оберкирх, вспомнившей, как однажды в Брюсселе при обсуждении мистических явлений великий князь рассказал о странном событии, происшедшем с ним в Петербурге незадолго до его первой женитьбы. Как-то вечером Павел в сопровождении князя Куракина шел по улицам столицы. Вдруг впереди показался человек, завернутый в широкий плащ. Казалось, он поджидал путников и, когда те приблизились, пошел рядом с ними. Павел вздрогнул и обратился к Куракину: «С нами кто-то идет рядом». Однако тот никого не видел и пытался убедить в этом великого князя. Вдруг призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Я тот, кто принимает в тебе участие». Затем призрак пошел впереди путников, как бы ведя их за собой. Подойдя к середине площади, он указал место будущему памятнику. «Прощай, Павел, – проговорил призрак, – ты снова увидишь меня здесь». И когда, уходя, он приподнял шляпу, Павел с ужасом разглядел лицо Петра. Анри Труайя дополнил детали этой встречи по воспоминаниям баронессы: «Я легко различил в этот момент его лицо: орлиный взгляд, обветренный лоб, строгий нос моего прадеда Петра Великого, – вспоминал цесаревич. – Прежде чем я успел удивиться и ужаснуться, он исчез. Я помню мельчайшие детали этого видения, оно было одним и тем же и все время стоит перед моими глазами… И мне страшно, страшно жить в страхе: до сих пор эта сцена стоит перед моими глазами». «Эти последние слова прозвучали в полной тишине. При полном замешательстве всех присутствовавших, – продолжала мемуаристка, – принц де Линь спросил великого князя: «Какую же, государь, мораль можно вывести из сей притчи? Как вы полагаете, что же может означать это видение?» Павел выпрямился и тихо ответил: «Очень простую. Я умру молодым».

О царе Петре российские путешественники вспомнили также в Голландии – следующей стране, которая их ожидала. В Заандаме они посетили домик, в котором жил император в 1697 году, когда учился ремеслу корабельного плотника во время «великого посольства». Домик сохранился до наших дней, в XIX веке вокруг него был сооружен каменный футляр. Знаменитый Лейденский университет был следующим пунктом путешествия. Благодаря знаниям, приобретенным в стенах университета, многие из русских, обучавшихся в Голландии, сделались полезными своему отечеству – такова была главная мысль выступления Павла Петровича перед профессорами университета, торжественно встретивших высокого гостя. Присутствие князя Куракина, получившего образование в Лейденском университете, придало особый эффект этой встрече. Далее через Дюссельдорф и Франкфурт путешественники прибыли на родину Марии Фёдоровны, где она когда-то восприняла первые уроки сентиментализма в духе Руссо, в Этюп – летнюю резиденцию родителей великой княгини недалеко от Монбельяра. Здесь они провели месяц и затем проездом через Швейцарию достигли столицы герцогства Вюртембергского – Штутгарта, где правил дядя Марии Фёдоровны – герцог Карл. Потом – снова Вена на две недели и далее через Краков, Гродно, Ригу – на родину, в Петербург, куда прибыли в ноябре 1782 года.