Император вынимает меч

Поклонившись, кельт вышел.

Прошло время, толпа бесновалась все громче. Откуда-то появились лестницы, и горожане готовились лезть на стены. Неслышно вошел Битойт.

— Кончено.

— Все?

— Все умерли! — торжественно подтвердил слуга. Все — жены и дочери, юные и прекрасные. Митридату не было жаль их, как не было жаль и себя.

— Значит, пришел и мой черед. — Митридат поднял чашу и медленно, со вкусом осушил ее. — Прощай, Битойт.

— Прощай, господин.

Усевшись в кресло, царь стал ждать, когда холод скует члены. Но время шло, а по рукам и ногам его по-прежнему струилась горячая быстрая кровь. Время шло. Толпа уже начала приступ.

— Проклятье! — выдавил Митридат. — Не действует. Мое брюхо привыкло к яду. — Натянуто рассмеявшись, царь посмотрел на слугу. — Слишком привыкло, Битойт…

Это факт — Митридат был с детства приучен к яду. У него было нелегкое, даже опасное детство, ибо в синопском дворце было опасно просто зваться царем. Здесь издревле полагались на яд и нож, какими устраняли провинившихся вельмож, неугодных правителей и соперников-принцев. От ножа можно было спастись, облачался в кольчугу и беря всюду верных друзей, от яда ж спасения не было. Ибо даже разломленный плод мог таить в себе невидимую отраву.

— Запомни, сынок, от яда нет спасения кроме как ядом! — говаривал отец, Митридат Эвергет.

Отец был искушен в тонкостях дворцового бытия, но это его не спасло. Он умер, как многие, естественной для королей смертью — от яда. Хотя в беде обвинили гнев, будто бы вызвавший у царя приток дурной крови. Но даже гнев не способен окрасить лицо в иссиня-черный цвет.

И каждый знал — чьих рук это дело. Царица Лаодика, дочь сумасшедшего и яростного Эпифана, [59] такая же яростная и властолюбивая. Муж давно был ненавистен ей, жаждущей власти. Мало того, он грозился взять другую жену. Но не успел! Не успел…

59

Кантиох Эпифан, царь Сирии.

Лаодика тихонько улыбалась своим мыслям, провожая усопшего супруга в последний путь. Теперь уже ничто не мешало ей занять трон. Разве что…

Митридат знал, что мать недолюбливает его. Мягко говоря, недолюбливает. Он был слишком похож на мать — и в его жилах текла дурная кровь Эпифана, царя, осмелившегося схлестнуться с самим Римом. Двум пантерам не ужиться в одной клетке. Кто-то должен уступить.

— Она убьет тебя! — шепнул Митридату один из доверенных слуг. — Сегодня же ночью!

Митридат кивнул в ответ. Этой же ночью он оставил дворец и укрылся в горах Париандра. Здесь, на крутых, заросших склонах его было не так-то легко разыскать. Здесь трудно было подкрасться, чтобы вонзить нож, и не было чаши, в какую можно было б подсыпать отраву. Юноша, которому исполнилось лишь двенадцать, научился обходиться без чаши. Он пил из ручьев, а питался мясом собственноручно подстреленных оленей, приправляя скромную трапезу хлебом и зеленью, какие раз в несколько дней приносил доверенный слуга.

Он мужал не по дням, а по часам. Холодные ночи и охота закалили тело, юнец научился терпеть голод и жажду. Общаясь с проживавшимися по соседству крестьянами, он изучил их язык и быт. Он привлекал людей и вскоре собрал вокруг себя отчаянных молодцов — свою личную гвардию. Теперь он не боялся не только ножа или яда, но даже мечей воинов, каких могла прислать мать.

Но она позабыла о сыне, решив, что он умер. А он был жив, он копил силу и ненависть, он изучал мир и людей, он учился общаться со зверьми и повелевать слугами. Он многому научился.

В один из дней — прекрасный или не очень — Митридат нагрянул в Синопу. При нем был отряд вооруженных воинов, а верные клевреты, проживавшие в столице, заблаговременно позаботились о том, чтобы законный царь был с восторгом встречен народом и войском. Мать встретила Митридата с лицемерным радушием, никого не обманувшим.

— Мой дорогой сынок! Какой же ты стал большой!

Теперь все зависело от того, кто нанесет удар первым. Этим первым оказался Митридат. Он собственноручно заколол мамочку во время очередной аудиенции, после чего приказал перебить ее слуг. Столь жестокий поступок был встречен подданными если не с одобрением, так с пониманием.

— Кто — кого. Понимаем, чего уж там!

Толпа радостным воплем приветствовала юного красавца, вышедшего к ней с увитым диадемой челом. Митридат и впрямь был красив. Лицо его выражало силу, уверенность, ум; могучее тело было столь выносливым и сильным, как ни у одного из его сверстников. Он обращался с оружием лучше бретера и объезжал диких лошадей, обладая способностью держаться в седле по несколько дней кряду. А еще он был умен, как никто из царей. Он знал людей — их лживость, коварство, трусость — и стремился знать их все лучше и лучше. Он постиг многие науки: филологию, грамматику, географию, историю, астрологию. Он знал языки — так много, что поражал этим знанием царедворцев. А позже Митридат изучит аж двадцать пять языков, чтоб говорить без толмача с любым своим подданным, в каком бы уголке гигантской державы этот подданный не проживал. Одним словом, это был повелитель, о каком народ мог только мечтать. Но…

Была и обратная сторона медали. Наделенный многими лучшими качествами, юный царь обладал и целым букетом дурных. Жесткость, коварство, надменность — все это было у Митридата. Он не любил людей, обращаясь даже с ближайшими из своих приближенных, словно с рабами. Он слишком рано и слишком сильно уверовал в свою силу и исключительность. Человек — кем бы он не был — являлся для Митридата лишь одушевленным животным, существующим на этом свете для исполнения воли царя. И жить ему или умереть — должен был решать царь. А Митридат легко относился к смерти, ибо не находил в ней ни ужасного, ни дурного. Что из земли пришло, должно в землю и вернуться. И потому он легко выносил смертные приговоры своим родным, друзьям, чего уж говорить о сторонних людях. И потому в скором будущем он одним словом будет обрекать на смерть многие тысячи, и ни одна струна его души не шевельнется при этом. Ну а пока…

Пока должны были умереть те, кто представляли угрозу власти юного царя. И первым — брат Хрест, человек недалекий и о власти не помышляющий. Но Хрест привлекал к себе уцелевших сторонников матери Лаодики и потому был опасен.

— Пусть умрет! — приказал Митридат. — Добрым нечего делать в этом злом мире! [60]

За Хрестом последовала одна из митридатовых сестренок, самая старшая и прыткая. Она намекала братцу, что неплохо был поделиться властью. Митридат посчитал иначе. Одну сестру он собственноручно зарезал, на другой женился. Ее звали Лаодикой, и она была на редкость хороша собой.

60

Игра слов — Хрест означает Добрый.

— Если не будешь дурить, будем жить в любви и согласии! — посулил Митридат.

Увы, через несколько лет он обвинит супругу в неверности и прикажет казнить. Что поделать, Лаодикам было трудно ужиться подле Митридата.

Укрепившись на троне, Митридат занялся делами своего государства. В те времена Малая Азия представляла конгломерат множества небольших царств, ни одно из которых не обладало силой, дабы вознестись над прочими.

— Раз никто, значит, я! — решил Митридат и начал набирать армию.

Понтийская держава, словно распластавшийся спрут, нависла над черноморским бассейном, выбирая добычу. Ага, зашевелились скифы в Северном Причерноморье, пытающиеся подчинить своей власти греческие города. Те взвыли о помощи, и Митридат без промедления направляет на север войско. Ага, раздоры в Колхиде — и понтийские полки спешат на восток. Ага, что-то неладное в Малой Армении — и митридатовы воины спешат к предгорьям Кавказа.

Всего три года понадобилось юному царю на то, чтоб вдвое увеличить свои владения. На севере под его власть перешли Феодосия и Пантикапей. Дикие скифы были разгромлены отважным Диофантом и искали спасения в степях Тавриды. Также под власть Митридата попали восточное побережье Черного моря с Диоскуриадой и Малая Армения. На эту небольшую, но весьма прибыльную область зарился армянский царь Тигран, но Митридат сумел договориться с ним, отдав в жены дочь Клеопатру.