Император. Книга четвертая. Александр

– Не может быть! – замотал я головой. – Он денно и нощно заботится о государстве.

– Помяни моё слово. Никому, никогда этого не говорил, но тебе скажу: Павел – величайший государь. Жаль, что править ему недолго. Не перебивай! Я знаю, что говорю. Пред вратами смерти многие тайны открываются. Начинаешь видеть то, что другим не понятно. Если бы Павла Петровича окружали люди, преданные ему, если бы он не отталкивал тех, кто ему верно служить готов, то смог бы он поднять величие России. Екатерининские золотые времена показались бы жалким веком прозябания. Но он этого не сделает. А жаль! И времени у него осталось мало.

– Вы же его недолюбливали.

– Я и сейчас его не люблю, – честно ответил Суворов. – Но кто за ним? Безвольный Александр или трусливый Константин. Зверь проснулся в Европе, и скоро он захочет крови. Французских маршалов я бил, и ни разу не был битым. Но среди моих противников не было Наполеона. Он герой, он чудо – богатырь, он колдун! Кто его усмирит? Рано или поздно захочет этот зверь покорить Россию. Павел Петрович правильно говорил: России надобно отдохнуть от войны, сил набраться. А мы все лезем: то за Дунай, то в Италию, то в Голландию…

Он ненадолго умолк, тяжело прерывисто дышал, затем вновь заговорил:

– Ты, иди, Семён. Господь с тобой! Помни, что я тебе сказал. Будь честен и не изменяй присяге. Передай императору, коль вновь увидишь его, огромную мою благодарность за заботу о солдатах наших пленных. И пусть простит меня, ради Христа. А фон Палену не верь, – добавил он мрачно на прощание.

* * *

От Суворова я тут же направился к фон Палену.

– Мне нужно еще раз увидеть императора, – потребовал я.

– Одного приёма было недостаточно? Вы все равно не смягчите гнев Павла Петровича относительно генералиссимуса Суворова. Потом, и сами попадёте под горячую руку. Хотите лафиту?

– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь от вина.

– Как знаете, – пожал он плечами. – Я бы не советовал вам уж очень рьяно добиваться справедливости, пока вы сами не достигли высокого чина. Поймите, Добров, справедливости, как и Рая не нужно искать на земле. Я же советовал вам попросить у императора должности. Вы этого не сделали. Пришлось мне за вас хлопотать.

– Спасибо, конечно… Но не стоило.

– Думаете, я за вас хлопочу, потому что вы мне очень симпатичны? – Фон Пален тяжело и протяжно вздохнул. – Дочь меня уже извела. Давно бы ей нашёл хорошую партию. Но она не хочет ни оком слушать.

– Но, погодите, – возразил я. – Мы с ней не виделись два года. Она мне даже не писала.

– Писала, – уверенно сказал фон Пален. Нехотя потянулся к сейфу, достал пачку конвертов, аккуратно перетянутых ленточкой, и швырнул на стол. – Вот. Здесь их не меньше сотни.

– Но почему?

– Потому, что я отец. Простите, но я хотел лучшей судьбы моей дочери. Берите. Читайте.

К конвертам я не притронулся. Какой смысл читать старые письма? С Софьей я могу и без того поговорить. А поступок фон Палена мне показался бесчестным, пусть он и отец.

– Разрешите идти?

– Идите. Жду вас на ужин. И не стройте из себя обиженного Ромео. Думаете, мне легко в роли сеньора Капулетти?

* * *

Вечером в доме генерал-губернатора пришло несколько гвардейских офицеров. Некоторых я знал раньше. Среди них князь Яшвиль. Играли в карты, хотя карточные игры были строго запрещены. Сам фон Пален задерживался на службе. Мне предложили составить партию, но я отказался, так, как не силен был в карточных играх. Спасаясь от скуки, я вышел освежиться на улицу. Вечер стоял ясный, ветреный. Пыль вихрями носилась по улице. С Невы веяло уходящей зимой: с Ладоги пошёл лёд.

В дверях я столкнулся с мужичком. Низенький, бородатый в длинном армяке. Несуразный какой-то, может убогий. Обычно такие на папертях толкутся, милостыню выпрашивают.

– Здравствуйте, барин, – поклонился он, снимая шапку. Голос у него был ненатурально высокий, да и сам он казался каким-то не настоящим.

– И тебе того же, – ответил я. – Ты по какому вопросу и к кому?

– Я к губернатору, – сказал мужичек, стараясь говорить басом.

– К губернатору? – удивился я. Неужели к фон Палену могут вот такие убогие запросто заходить?

В это время из-за моей спины выскочил лакей и странно вежливо пригласил мужичка пройти в дом, при этом расплылся в такую милейшую улыбку, что мне стало противно. Может, колдун какой-нибудь или знахарь? – подумал я. – А возможно из соглядателей. Фон Пален нынче еще и полицию возглавляет. Я пошёл по своим делам, тут же забыв о странном мужичке.

Вернувшись с променада, я заметил оживление в собрании. Офицеры забросили карточную игру. Все столпились в круг и о чем-то оживлённо беседовали.

– Позвольте, господа, я вижу юного героя, прошедшего с боями пол Европы, – послышался мелодичный женский голос. Слова относились к моей персоне.

С мягкого кресла, из середины круга, грациозно поднялась Ольга Жеребцова. Офицеры расступились. Ольга, как всегда, была великолепна, со свежим румяным лицом, в скромном, но элегантном платье; украшения подобраны с безупречным вкусом. Я подошёл, поцеловал её миниатюрную ручку, затянутую в жёлтую шёлковую перчатку.

– А вы возмужали, – произнесла она с едва заметным восхищением. – От того провинциального мальчика мало что осталось.

– Вы же нисколько не изменились. Все так же напоминаете цветущую лилию в саду Афродиты, – выдал я первую, попавшую на ум, глупость. Но Ольге моя глупость понравилась.

– Александр Васильевич рассказывал мне о ваших подвигах.

– Помилуйте, какие подвиги? – смутился я. – Таких героев у Александра Васильевича полная армия. – А когда вы пришли? Я не заметил вашей кареты у подъезда?

– Дык я – пёхом, – пробасила она, точно так же, как тот несуразный мужичок.

– Так это были вы? – изумился я.

– Приходится переодеваться, – засмеялась она. – За мной ведётся строжайший надзор.

– Что же вы такого сотворили? Прошу извинить меня за бестактный вопрос.

– Родилась в семье Зубовых, – уклончиво ответила Ольга.

В зал тяжёлой поступью вошёл фон Пален, привлекая всеобщее внимание. Поздоровавшись со всеми, растерянно сказал:

– Господа, твориться черти что!

– Что же случилось? – поинтересовался майор Яшвиль.

Прежде, чем объяснять, фон Пален оглядел собравшихся, чтобы убедиться: всем ли можно доверять. На мгновении задержал взгляд на мне, но всё же сказал: