Империум. Туман с Альбиона

"Мамочка, жить хочу, хочу жить! Что же делать, что?" - и, страстно надеясь, что ему не чудится, а Киселёв сочувствует, жалеет его, почти заголосил:

– Семён Михайлович! Вы же патриот России, вы же понимаете, что я тоже русский!

– И что?
– скользнула тонкая усмешка по лицу собеседника, словно этот аккуратно подстриженный шатен в квадратных очках читал мысли Руслана, как открытую книгу.
– Сударь, боюсь, ваши надежды беспочвенны. Вряд ли знания, которые вы обладаете, настолько важны для Российской Империи. А вот риск испортить отношения с Орденом, утаив от могущественной организации жалкого ходока - очень велик.

– Нет, да нет же, вы просто не понимаете грандиозность внедрения электричества в жизнь! Поймите, это коренной перелом в развитии техники! Россия так рванет вперёд, что весь мир обгонит! Да что мир! Она и ваш Орден раком поставит! Радио, телефон, телевидение! А электроника? А компьютеры? Да блин, одна ядерная бомба на Орден, и всё, Россия на коне!

Аспирант спешил, широкими мазками рисовал перспективы, сам верил в них, и был, видимо, так убедителен, что собеседник дрогнул, задумался, почесал пальцем переносицу:

– Если вы так настаиваете, я доложу наверх. Пусть начальство принимает решение...

– Пожалуйста!

– ... если оно будет в вашу пользу, - строго и сухо, как бы расставляя точки над "и", пояснил Семён Михайлович, - секретность предстоит высочайшая. Да и сейчас вам придётся посидеть взаперти...

Он что-то ещё рассказывал, но Руслан ничего не понимал в происходящем. Одурение, как в Турции, первом его зарубежье, овладело аспирантом. Обилие впечатлений, волнение, боязнь не так повернуться, не то сказать - тормозило все реакции. Киселёв неожиданно постучал карандашом по графину с водой:

– Эй, Руслан Игоревич! Вы со мной? Смотрю, мыслями куда-то отлетели? Так вот, запрос я направлю куда надо. Но до получения ответа вам придётся сидеть взаперти. И не здесь, - уточнил он, как бы отвечая на незаданный вопрос.
– Это рабочая квартира, я ведь корреспондент журнала, как-никак, по всей Сибири.

Аспирант очнулся, изобразил внимание на лице. Семён Михайлович посмотрел на Руслана с сомнением, покачал головой и позвал:

– Демид! Сопроводи господина Рослова к себе. Глаз с него не спускай, но вежливо, без насилия. Не исключено, что Руслан Игоревич будет работать с нами. В некотором смысле. Как привлечённый специалист. Без допуска, - он хмыкнул, будто заметил в своих словах скрытый смысл, - к оперативным секретам.

Здоровенный бритоголовый парень, гораздо аспиранта шире в плечах, с перебитым носом и глубоко утопленными блекло-голубыми глазами, бесшумно вошёл, выслушал приказ, кивнул и поманил аспиранта пальцем. За дверью кабинета он пропустил Руслана вперёд:

– К выходу. Там пойдём рядом.

В этот момент напротив входа в подъезд со скрипом тормозов остановился мотоцикл, несомненно, мотоцикл, если судить по внешнему виду. Но какой! Большой, блистающий хромом и полированной медью, с крупным и толстым задним колёсом, он выглядел могучим зубром из Беловежской пущи. Расхваленные "Харлеи" рядом с таким монстром смотрелись бы легкими мопедами. А лёгкий остаточный дымок, курящийся из толстой трубы, очень похожей на выхлопную у какого-нибудь американского грузовика, только усиливал ощущение мощи, скрытой в этом блистающем звере.

Из глубокого кресла выбрался седок с навороченной фотокамерой на груди, облачённый в клетчатую куртку со множеством карманов и карманчиков. Он поддёрнул такие же клетчатые брюки, повернул вперёд козырёк лёгкого квадратного кепи, которым укрывал голову вместо шлема. И лишь потом снял с лица стрекозиного вида очки, оказавшись довольно молодым.

Выдернув из передней панели мотоцикла ключ, седок бегом направился навстречу Руслану и Демиду. Те посторонились. Шустрый мотоциклист мазнул взглядом по здоровяку, кивнул, как знакомому:

– Привет, биндюжник!
– окинул стремительным взором аспиранта с головы до ног и хмыкнул: - О, хороша пара, гусь да гагара. Вы кто, изуродованный интеллектом сударь? Тоже журналист? Татуировочка у вас задорная на шее. Так модно ныне? Ладно, потом познакомимся ближе, а сейчас спешу!

Прежде чем открыть свою дверь с надписью: "собкор Столичных новостей Богдан Резников", молодой человек бесцеремонно заглянул в апартаменты Киселёва и громко крикнул:

– Семён, привет! Прости, что на бегу, но времени нет! Под Белоцарском ходока брали, так при штурме солдат уйма погибла. Сейчас мчусь туда, подробности вызнать! Дня два не будет. Если что, глянь мою почту! Чао!

Дослушать, что ответит Киселёв, аспиранту не дал конвоир. Он толкнул Руслана в спину и направил в соседний подъезд. Безымянная квартира с бронзовой шестеркой на мощной двери оказалась просторной и недурно меблированной. Из гостиной или салона - Руслан не знал, как правильно называется комната, обставленная диваном, креслами, журнальным и обеденным столами, но без кроватей - в разные стороны вели три двери.

– Эта моя, та Арика. Твоя - тут. Если жрать хочешь, скажи, дворника в ресторан сгоняю.

В этот момент аспирант понял, что главного добился - в лапы неведомого и жестокого Ордена его не передадут. Облегчённо вздохнув, Руслан прошёл в свою комнату, рухнул на кровать, взгромоздил ноги в кроссовках на никелированную спинку, замурлыкал Вагапова: "Молчи и ничего не говори..."

Он представил, как Семён Михайлович Киселёв, очень непростой человек и вовсе не журналист, сейчас парится над донесением - или как их тут называют?
– рапортом, докладной запиской. Короче, строчит подробный отчёт о Руслане, ходоке, который, вроде бы, представлял интерес для Российской Империи.

Аспирант был прав - его благодетель корпел над донесением. Семён Михайлович вёл сложную жизнь, где личина журналиста надёжно скрывала от внешнего мира подлинную сущность - внимательного и обстоятельного сотрудника специфической службы, который проявлял себя нечасто. Как вот сейчас, когда полномочий на конкретные действия нет, а нюх подсказывает - надо использовать случай.

Так сложилось, что на вокзале в Ойрот-Туре Киселёв проявил искреннее сочувствие. Да-да, он всего лишь хотел помочь растерянному молодому человеку. Но уже в вокзальном ресторане в журналисте ожил тот, внутренний профессионал, и мгновенно оценил перспективность использования ходока в своих целях. Неважно, как и когда - с этим определиться можно позже, без спешки. С того момента Киселёвым двигало уже совершенно естественное желание сделать карьеру, провернув рискованную операцию в свете недавних расплывчатых указаний высокого начальства.

Семён Михайлович давно томился ожиданием. И то, сколько можно амбициозному и умному человеку сидеть в провинции, занимаясь только сбором сведений и наблюдением за обстановкой? А тут, с появлением неучтённого ходока, отчётливо вырисовалась возможность отличиться. Может, и дважды.

Если удастся выжать из ходока новые знания тайком от Ордена - прекрасно! Страна не забудет такой заслуги. Но кто мешает использованного ходока сдать в виде бессловесной тушки, получив признательность уже от орденцев?