Империя 2

— Как три раза просигналю — так пали! — наказал Михалыч своему помощнику, забрал у него рацию и отдал её мне. — Держи, нам она нужнее будет.

?

Михалыч с рёвом развернул бензовоз, выруливая под лэпку. Артём, бледный, но сжавший челюсти, стоял на подножке, готовясь контролировать струю бензина. Мы с Катей запрыгнули в пикап и рванули вперёд бензовоза. Как и прошлый раз, не сговариваясь, за руль села Катя.

И опять телекинез… Хворост полетел влево, к кромке леса, как трава из-под взбесившейся газонокосилки. Глянув назад, я увидел, что Михалыч включил бензонасос и желтоватая струя бензина выстрелила из рукава. Вот она дёрнулась туда-сюда, изогнулась петлёй в воздухе и, наконец, стабилизировалась, широким плоским веером ложась на сухой хворост.

Молодец, Артём! Смог!

Мы проехали метров двести, оторвавшись от бензовоза метров на пятьдесят.

— Граф, готов? — прохрипела рация голосом Михалыча. — Пути назад не будет!

— Наши не придут, говоришь? — спросил я.

— Чего? — не понял тот.

— Все наши — это мы! — крикнул я в рацию. — Давай, Михалыч, зажигай!

Сзади раздались три длинных гудка.

А ещё через полминуты далеко позади, у начала просеки, взметнулся вверх огненный вихрь.

Гонка со смертью началась.

Глава 10 Огненный щит

Позади, в каких-то двухстах метрах, ревел наш рукотворный пожар. Даже сквозь треск веток сгребаемого мной хвороста до нас доносился его голодный рёв, будто голодный зверь пожирал лес, набирая силу с каждой секундой.

Я сидел в пассажирском кресле, расфокусировав взгляд и следя одновременно за всей шириной просеки. Широкое поле телекинеза работало как отвал снегоуборочной машины, только невидимый. Весь хворост с просеки — ветки, сучья, обломки стволов и даже осыпавшаяся хвоя — сгребался в единый вал слева по ходу движения.

Уже через сотню метров я задумался, не переоценил ли я свои силы. Хватит ли мне и энергии, и просто даже выдержки преодолеть эти километры? Потому что каждая секунда этой непрерывной работы казалась пыткой, отзываясь раскалёнными гвоздями, вбиваемыми в виски. Голова пылала от напряжения, но я не прекращал подметать просеку магией.

Катя за рулём держала заданный Михалычем рваный темп на ухабистой грунтовке. То тридцать километров в час, то сорок, то снова сбрасывала до двадцати пяти на особенно разбитых участках. Её руки крепко сжимали руль, так что даже костяшки пальцев побелели. На лбу выступили капельки пота — не от жары, а от концентрации.

— Как там сзади? — спросил я, не отрывая взгляда от просеки впереди.

Катя быстро глянула в зеркало заднего вида.

— Опережаем бензовоз метров на пятьдесят, — ответила она. — У них там вроде всё под контролем.

— Артём молодец, — пробормотал я.

Улучив несколько секунд, когда Катя притормозила, объезжая яму, я всё же решил сам глянуть назад. Зрелище завораживало. Из торчащего в сторону рукава лилась струя бензина — но не разлеталась брызгами, а висела в воздухе плотной, ровной лентой, словно текла по невидимой трубе. Она сверкала на солнце, будто выточенная из янтаря, и точно ложилась на собранный мной в отвал хворост.

Самого Артёма почти не было видно — только голова торчала над открытой нараспашку водительской дверью.

Рация зашипела у меня в руке:

— Граф, слышишь меня? — голос Михалыча звучал спокойно и деловито, в нём слышалась та особая нотка, которая бывает у людей, привыкших работать в экстремальных условиях.

— Слышу отлично, — ответил я, не прерывая работу телекинезом.

— Я тут с начальством связался. Они теперь в курсе нашего заезда. Паматькались, конечно. но к сведению приняли. И свежие данные сообщили. Ширина фронта — двенадцать километров, ветер стабильный, юго-юго-западный. Авиация наготове, движки греют, но поднимут их, только когда мы закончим. Так что работаем.

Двенадцать километров. Чёрт. Это означало, что пожар разбушевался не на шутку, и мы были единственной надеждой на его остановку. По крайней мере, до того, как он спалит всё, что у меня есть.

— Понял, — ответил я, отшвыривая телекинезом здоровенное бревно. В глазах потемнело на секунду. — Как там мелкий?

— Брат твой молодец! Не каждый в унитаз так струёй попасть могёт. Снайпер! — в голосе Михалыча прозвучало неподдельное уважение. — Слушай, граф, впереди мост, километра через три. Вам бы лучше заранее до него добраться.

— Принял, отрываемся, — я отпустил кнопку передач. — Катя, прибавь газу.

Пикап рванул вперёд. Спидометр показал сорок, потом пятьдесят. Меня вдавило в кресло головной болью. Ощущение было, будто череп попал в медвежий капкан, ещё чуть-чуть, и он просто лопнет, как переспелый арбуз.

— Как ты? — спросила Катя, заметив, видимо, моё состояние. — Может, притормозить?

— Нормально. Работаю, — процедил я сквозь зубы. — До моста недалеко, продержусь.

Но было ненормально. Казалось, этот сраный хворост тычет своими долбанными ветками прямо в мозг.Естественно, говорить об этом Кате сейчас я не собирался. Но она и сама, конечно, видела. Поле телекинеза дрожало, становилось неустойчивым. Что хуже всего — резерв в таком режиме расходовался вдвое быстрее и не успевал восстанавливаться. Так меня точно на всю полосу не хватит!

?

Как бы то ни было, но мы оторвались от бензовоза почти на километр. Я сам не заметил, как это случилось, поглощённый непередаваемыми ощущениями. Просто раз — и хворост закончился, а впереди показался мост. Если это вообще можно было назвать мостом.

— Вот дерьмо, — выругался я, разглядывая конструкцию.

Старые железобетонные плиты, покрытые трещинами, местами дырявые, поверх которых были небрежно набросаны доски. Кое-где бетона вовсе не было, торчала ржавая арматура. Под мостом, пересекая просеку под прямым углом, журчал ручей, метра три в ширину и по колено глубиной, над которым смыкались кроны деревьев, создавая зелёный туннель. На обоих берегах ручья, сбоку от моста, громоздились две внушительные кучи хвороста — видимо, оставленные здесь во время расчистки просеки.

И вроде ручей-то тьфу, можно было бы и вброд форсировать. Да только берега крутые и глинистые. Спуститься ещё можно. А вот подняться точно не получится.

Катя остановилась перед мостом.

— Давай я выйду, а ты поведёшь, — предложила она. — Мне надо мост почувствовать.

Я кивнул, и княжна выскочила из машины и первой перешла мост пешком, ощупывая плиты ногами.

— Готова? — крикнул я, пересаживаясь за руль.

Сзади уже слышалось рычание бензовоза и рёв рукотворного огненного змея.

Катя кивнула, присела на корточки у дальнего края моста и упёрлась ладонями в бетон.

— Поехали, — выдохнула она.

Я медленно подъехал к мосту. Передние колёса въехали на первую плиту — и она треснула, просела. Но не рассыпалась, лишь завибрировала. Я почувствовал, как под колёсами что-то изменилось. Вибрация, которая была секунду назад, внезапно исчезла. Плиты словно срослись, превратились в единый монолит. Катя держала.

Я проехал мост на первой передаче, осторожно, внимательно прислушиваясь к каждому звуку. Железобетонные плиты трещали и крошились, но не расходились. Добравшись до противоположного берега, я остановился метрах в пятнадцати от моста и вышел из машины.