Империя: чем современный мир обязан Британии
Шрифт:
Впрочем, англичане нашли лучший способ наказать непокорную столицу Бенгалии: правительство переехало в Дели, бывшую столицу Великих Моголов. Некогда, до появления докучливых бабу,Калькутта была естественной базой империи, нацеленной на прибыль. Дели должен был стать подходящим штабом в “ториенталистскую” эпоху, а Нью-Дели — высшим выражением несказанного снобизма эпохи.
Увы, Керзон не пробыл в должности достаточно долго, чтобы увидеть, как город из холста, который он построил для дурбара, превратился в город из розового камня. Архитекторы Нью-Дели Герберт Бейкер и Эдвин Лютьенс видели свою цель в том, чтобы создать символ могущества Британии, затмившей величие Моголов. Они сразу поняли, что город должен стать наследием “ториентализма”. Лютьенс признавался, что пребывание в Индии заставило его почувствовать себя “феодалом, как тори, и даже древнее” (он даже женился на дочери лорда Литтона). Бейкер встал на “политическую точку зрения”. Цель, полагал он, состоит в том, чтобы “выразить чувства индийцев там, где они не вступают в конфликт с великими принципами”. То, что сделали эти два человека, поразительно: они создали единственный архитектурный шедевр Британской империи. Нью-Дели грандиозен. Одна только резиденция вице-короля занимала четыре с половиной
Свобода не нисходит к людям. Люди должны подняться к свободе. Это благо, прежде чем пользоваться им, следует заслужить.
Это, конечно, не слова Керзона, но по тону определенно керзонианские.
Ирония в том, что всю эту архитектурную расточительность оплатил индийский налогоплательщик. Вот уж действительно: прежде чем индийцы заслужат свободу, они заплатят за привилегию быть управляемыми британцами.
Но стоило ли того дело? Британцам это было очевидно. Но даже сам Керзон иногда признавал, что британское владычество “может быть благом для нас, но не является (ни равным образом, ни в целом) благом для них”. Индийские националисты искренне с этим соглашались, жалуясь, что богатство Индии течет в карманы иностранцев. Теперь мы знаем, что эта утечка — если судить о колониальном бремени по положительному торговому балансу — составляла немногим более 1% чистого внутреннего продукта Индии в 1868-1930 годах. Это гораздо меньше, чем утекало в карманы голландцев из их Ост-Индской империи в тот же период (7-10% индонезийского чистого внутреннего продукта).
В другом столбце бухгалтерского баланса — огромные инвестиции в индийскую инфраструктуру, ирригационную систему и промышленность. К 80-м годам XIX века англичане инвестировали в Индию 270 миллионов фунтов стерлингов (чуть менее пятой части иностранных инвестиций Великобритании). К 1914 году этот показатель достиг четырехсот миллионов фунтов стерлингов. Усилиями англичан площадь орошаемых земель в Индии увеличилась в восемь раз. К концу эпохи британского правления орошалось 25% земель (при Моголах — 5%). Британцы с ноля создали индийскую угольную промышленность, которая к 1914 году давала почти шестнадцать миллионов тонн угля в год. При британцах производство джута увеличилось в десять раз. Британцы улучшили и систему здравоохранения: средняя продолжительность жизни в Индии выросла на одиннадцать лет [115] . Британцы ввели в обычай употребление хинина для профилактики малярии. Они пропагандировали вакцинацию от оспы (часто вопреки сопротивлению индийского населения) и совершенствовали городское водоснабжение, нередко становившееся источником холеры и других болезней. Трудно усомниться и в том, что индийцам пошла на благо неподкупность чиновников из Индийской гражданской службы. После обретения страной независимости англофила Нирада Чандру Чоудхури уволили с Всеиндийского радио за то, что он посвятил свою “Автобиографию неизвестного индийца” “памяти Британской империи в Индии… потому что всем, что в нас есть хорошего, мы обязаны… Британской империи”. Это, конечно, преувеличение. Но в этих словах есть и зерно правды, и именно оно оскорбило националистов.
115
Точнее — с 21 года до 32 лет. В тот же период (1820-1950) продолжительность жизни в самой Британии увеличилась с 40 до 69 лет.
Правда, средний индиец не стал при англичанах намного богаче. В 1757-1947 годах британский ВВП на душу населения увеличился в реальном исчислении на 347%, индийский — на 14%. Существенная доля прибыли, которую приносила индийская промышленность, доставалась английским управляющим компаниям, банкам и акционерам, хотя не было нехватки и в индийских инвесторах и предпринимателях. Политика фритредерства, введенная в Индии в XIX веке, принудила местных производителей к гибельному соревнованию с европейскими (в это же время США защищали свою зарождающуюся промышленность высокими ввозными пошлинами). В 1896 году индийская текстильная промышленность всего на 8% удовлетворяла внутренний спрос на ткани [116] . Следует помнить и о том, что от дешевого труда индийских рабочих зависела имперская экономика. С 20-х годов XIX века до 20-х годов XX века около 1,6 миллиона индийцев покинуло Индию, чтобы работать в колониях Карибского бассейна, Африки, Индийского и Тихого океанов — от каучуковых плантаций Малайи до сахарных заводов Фиджи. Условия, в которых они путешествовали и работали, зачастую были не намного лучше условий жизни африканских рабов столетием раньше. Благие устремления таких чиновников, как Макхоноки, не смогли предотвратить ужасный голод 1876-1878 и 1899-1900 годов. Действительно, британская склонность к экономике laissez-faireфактически привела к ухудшениям [117] . Но стали бы индийцы богаче под властью Великих Моголов? Или им лучше жилось бы при голландцах либо, например, русских?
116
Ситуация изменилась в межвоенный период. К 1945 году индийская промышленность на три четверти удовлетворяла потребности внутреннего рынка.
117
Было бы несправедливо сравнивать надежду англичан на свободный рынок во время голода 1877 года с нацистской политикой геноцида евреев. Вице-король лорд Литтон, конечно, переоценил возможности рынка, который не смог накормить голодающих после катастрофической засухи 1876 года. Но у него не было намеренияубивать людей, У Гитлера — было.
Было вроде бы самоочевидно, что индийцы станут богаче, если ими будут управлять индийцы. Но это было верно лишь с точки зрения правящих элит, которых лишили власти англичане и чью часть национального дохода (около 5%)
использовали затем в собственных целях. Большинству индийцев не было очевидно, что их участь улучшится в случае обретения страной независимости. При британском владычестве в деревенской экономике доля чистого дохода фактически выросла с 45 до 54%. Поскольку этот сектор кормил около трех четвертей населения, остается мало сомнений в том, что британское правление сглаживало неравенство в Индии. И пусть при британцах доходы индийцев не слишком выросли: вероятно, дела могли бы пойти гораздо хуже, если бы в результате Сипайского восстания трон Моголов был восстановлен. Китай при китайских правителях отнюдь не процветал.Таким образом, индийский национализм питало не обнищание большинства, а отверженность привилегированного меньшинства. В эпоху Маколея британцы сформировали англоязычную, образованную на английский манер индийскую элиту гражданских служащих, на которых держалась колониальная административная система. Со временем эти люди, как и предсказывал Маколей [118] , захотели принять некоторое участие в управлении страной. Однако в эпоху Керзона англичане отвергли их ради махараджей — фигур декоративных, в большой степени утративших свою значимость.
118
“Найти великий народ погруженным в глубины рабства и суеверия, управлять им так, чтобы… сделать способным ко всем привилегиям граждан, было бы действительно славным деянием”.
На закате викторианской эпохи британское владычество в Индии походило на один из дворцов, которыми так восхищался Керзон. Фасад блистал, но слуги топили печи драгоценным паркетом.
119
Пер. О. Юрьева. — Прим. пер.
“Отпустительная молитва” Киплинга (1897) вызвала мурашки у англичан, праздновавших бриллиантовый юбилей Виктории [120] . Можно уверенно сказать, что, подобно гордым твердыням Ниневии и Тира, труды Керзона обратились в прах. На посту вице-короля он стремился со всем своим самоуверенным рвением сделать британское управление Индией эффективнее. Керзон был уверен, что без Индии Великобритания из “крупнейшей державы мира” превратится в “третьеразрядную”. Однако он желал модернизировать британскую систему управления Индией, а не саму Индию. Восстанавливая древние памятники, он желал возложить их сохранение на индийских правителей, населить здания из реестра исторических памятников надежной аристократией “реестровых” людей. Это было невыполнимой задачей.
120
Шестидесятилетие пребывания на троне. — Прим. пер.
Керзон продолжил деятельность в качестве лорда-хранителя печати в 1915 году и министра иностранных дел в 1919 году. И все же он никогда не достиг того высокого поста, которого столь страстно желал. Керзон не сумел стать лидером тори (в конфиденциальном меморандуме его охарактеризовали как “представителя привилегированного консерватизма”, которому больше не было места “в демократическую эпоху”). Это можно счесть эпитафией “ториентализму”.
Однажды депутат парламента Артур Ли столкнулся с лордом Керзоном в музее мадам Тюссо. Тот “внимательно рассматривал, с некоторым разочарованием, собственное восковое изображение”. Сколько еще разочарований он бы испытал, если бы увидел статуи королевы-императрицы и губернаторов на заднем дворе зоопарка Лакнау, куда они были “сосланы” после обретения Индией независимости. Не много есть в мире столь же ярких символов быстротечности имперского могущества, как огромная мраморная Виктория, возвышающаяся в этом убогом месте. Одна лишь транспортировка такой глыбы обработанного камня из Лондона в Лакнау была подвигом, свершившимся только благодаря подъемным кранам, пароходам и поездам, — истинным приводам викторианской власти. Мысль о том, что эта старая леди некогда управляла Индией, кажется почти нелепой. Без своего постамента великая белая королева-императрица утратила значение тотема. [121]
121
И все же тот факт, что у статуи отбит нос, все еще кажется кощунством.
К концу XIX века (при всем уважении к Керзону) Индия уже не была той же “жемчужиной в короне”, как в 60-е годы. Явилось новое поколение империалистов, считавших, что империи, желавшей уцелеть и приспособиться к вызовам нового столетия, придется расширяться. С их точки зрения, следовало оставить церемонии и вернуться к истокам: завоевывать рынки, основывать колонии и — в случае необходимости — драться.
Глава 5.
Сила “максима”
Есть две орифламмы… Какую из них нам следует водрузить на далеких островах: охваченную небесным огнем или тяжело повисшую, отягощенную земным золотом? Есть путь действительно благодетельной славы, открытый нам, но никогда прежде не являвшийся… никому из смертных. Теперь нашим девизом должно стать — и стало: “Царствуй или умри”… Этому призыву [Англия] должна следовать — или погибнуть: она должна основывать колонии так быстро, как только сможет, призвав своих самых энергичных и самых достойных мужей, и завладеть каждой пядью плодородной необитаемой земли, на которую она ступит.