Империя Наполеона III

Чтобы увеличить шансы генерала на победу, была начата в прессе отвратительная кампания по травле Луи-Наполеона. В газетах печатали откровенные пасквили и непристойные карикатуры на принца. За ним была установлена слежка и начат сбор компромата. Каждый день принц получал анонимные письма с угрозами расправы, так что для безопасности ему пришлось окружить себя отрядом корсиканцев и постоянно носить кирасу. Республиканцы, особенно радикально настроенные, естественно, были бы только рады смерти претендента. В защиту принца выступили старые ветераны Империи. Они направили «красным республиканцам» письмо, в котором пообещали убить Ледрю-Роллена, если с головы Луи-Наполеона упадет хоть один волос. «Мы — сорок старых ветеранов, — писал наполеоновский офицер принцу, — принесли присягу на могиле императора в том, что будем своей местью преследовать врагов его племянника»^{126}. Впрочем, тогда все обошлось благополучно.

Поскольку народ в подавляющей своей массе был неграмотен, пиар-акция не увенчалась успехом. Более того, поскольку у Луи-Наполеона не было денег для проведения эффективной избирательной кампании, его молчание было принято за благородную скромность. Насколько отчаянной была финансовая ситуация, в которой оказался Луи-Наполеон, говорит факт обращения доверенного лица принца г-на Кемпбелля к русскому правительству с просьбой о предоставлении кредита в 1 миллион франков. За это принц обещался очистить Францию от всех русских и польских эмигрантов. Но благоприятная возможность была упущена — деньги принцу дал парижский банкир Фульд. Яков Толстой в своем донесении от 19/31 октября 1848 года оперативно проинформировал III Отделение о возможности подобной сделки. «В моей последней депеше, — сообщал он в Петербург начальству, — я обращал внимание на многочисленные шансы Луи Бонапарта сделаться президентом республики. Это предвидение оправдывается все более и более с каждым днем, и сегодня относительно его успеха нет никаких сомнений. Одно особенное обстоятельство дало мне возможность собрать сведения насчет намерений принца Луи-Наполеона в этом отношении. Один из моих английских друзей, м-р Форбс Кемпбелль, человек выдающегося ума, мой близкий приятель в течение уже нескольких лет, приехал на три дня в Париж. Он сотрудничает в «Таймсе», «Морнинг Кроникль» и других газетах и имел случай оказать большие услуги Луи Бонапарту, когда тот жил в Англии. Он знаком также с г. Тьером, так как перевел на английский язык книгу Тьера о «Консульстве и Империи». В течение трех дней, которые г. Кемпбелль провел в Париже, 16/28, 17/29, 18/30 октября, он каждое утро в 11 часов отправлялся к принцу Луи и оставался у него часа два; потом он отправлялся к г. Тьеру и совещался с ним несколько часов; остаток дня он проводил со мной, обедал у меня со мною вместе, таким путем я узнавал от него о политических разговорах, которые он имел в течение дня с этими двумя личностями. Я тщательно их запоминал и спешу воспроизвести ниже.

Во-первых, г. Кемпбеллю, который является директором Колониального банка, по-видимому, было поручено вести переговоры о займе в 40 тысяч фунтов стерлингов. Принц изложил ему трудности своего положения, так как он должен бороться против партии «Насиональ», т. е. Кавеньяка, редакторы которого захватили все высшие места в республике, а также против красных республиканцев (Ледрю-Роллен), которые располагают огромными суммами (!) и делают все, что можно себе представить, чтобы помешать избранию Луи Бонапарта. Он очень боится, что до 10 декабря, дня, назначенного для выборов, его враги устроют восстание против его кандидатуры. Г. Кемпбелль должен был изложить ему все трудности заключения займа на лондонской бирже, где капиталисты дают деньги только под солидные гарантии, а не под авантюры. Сообщив мне об этих переговорах, он спросил меня, не было ли бы расположено русское правительство снабдить принца этой суммой и не могу ли я его связать с нашим посланником г. Киселевым? Я решительно восстал против этого предположения, обратив его внимание на то, что русское посольство никоим образом не может вмешиваться во внутренние дела Франции и помогать какой бы то ни было партийной интриге.

После этого мне стало ясно, что г. Кемпбелль является некоторого рода эмиссаром принца Луи, и чтобы отвлечь его внимание и покончить этот разговор, я обратил все дело в шутку. Я спросил его, что же Луи Бонапарт мог бы дать России в обмен на миллион, который он от нее требует? «Все возможные уступки», — с жаром ответил г. Кемпбелль. «Россия может, таким образом, купить главу республики?» — спросил я. «И всего только за один миллион франков, что, разделенное на четыре года президентства, дает 250 тыс. в год. Согласитесь, что это недорого! Я вам гарантирую, что за эту цену он будет в вашем полном распоряжении», — ответил мой собеседник. «Обяжется ли он, по крайней мере, употребить весь свой авторитет на то, чтобы почистить Францию от польских и русских эмигрантов?» — «Я отвечаю, что он примет на этот счет формальное обязательство, так как он находится в самом трудном положении, в каком человек может находиться; с деньгами он победитель, без денег он погиб; словом, это для него быть или не быть!»^{127}

Комментируя в книге «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии» это послание Якова Толстого, М. Н. Покровский отмечал, что в Петербурге просто испугались. Испугались того, что слухи о переговорах с принцем дойдут до «честного» Кавеньяка — усмирителя черни, и это могло осложнить и без того непростые франко-русские отношения. Поэтому русский посланник в Париже Киселев должен был опровергать всяческие слухи о возможной ссуде. В конечном счете Луи-Наполеон деньги на проведение предвыборной кампании получил от известного парижского банкира Фульда.

Президентские выборы 10 декабря 1848 года стали настоящим триумфом Луи-Наполеона. Принц был избран президентом республики [12] , оставив далеко позади своих конкурентов, несмотря на то, что кандидатуру Кавеньяка поддержало подавляющее большинство газет и он располагал всеми средствами административного давления на избирателей. Как уже отмечалось, введение всеобщего избирательного права означало передачу судьбы страны в руки народа. Для массы крестьян, рабочих, мелкой провинциальной буржуазии программы и политические комбинации мало что значили, но имя Наполеон им говорило о многом, что, в частности, подтверждают многочисленные сообщения префектов с мест о магическом воздействии имени Наполеона на население. К. Маркс также отмечал, что появление Луи-Наполеона реализовывало надежду, долгое время ассоциируемую с Императором, что иногда приводило к феномену отождествления племянника с дядей. «После двадцатилетнего бродяжничества и целого ряда нелепых приключений сбывается предсказание и человек становится императором французов. Навязчивая идея племянника осуществилась, потому что она совпадала с навязчивой идеей самого многочисленного класса французского общества» ^{128} .

12

Во время президентских выборов Луи-Наполеон получил 5 434 226 голосов, Кавеньяк — 1 448 107, Ледрю-Роллен — 370 119, Распайль — 36 920, Ламартин — 7 910. Генерал Кавеньяк получил большинство голосов в четырех департаментах: Варе, Устьях Роны, Морбигане и Финистере. Наполеону большинство голосов дали самые социалистические департаменты: Сона-и-Луара, Креза, Верхняя Вьенна. Изера и Дрома.

Повсюду в деревнях Луи-Наполеона приветствовали как наследника революции, гаранта против возврата «старого порядка» и феодальных повинностей. Так, в декабре 1848 года Одилон Барро под впечатлением от своей недавней поездки по провинциям писал: «Народ в деревнях, являющийся реальной силой нашей страны, кажется, настроен решительно: повсюду во время моего проезда меня встречали криками: «Да здравствует Наполеон!» Эти крики выражают различные устремления, некоторые из которых крайне опасны, ибо можно констатировать желание части народа бросить вызов более обеспеченным классам, которых подозревают в предпочтении к другому кандидату…»^{129} Нужно лишь добавить, что подобная ситуация повторялась во многих местах страны, о чем свидетельствуют многочисленные архивные данные^{130}.

Во многих регионах народное недовольство фискальной политикой республики выливалось в поддержку Луи-Наполеона. Так, крестьяне Восточной Аквитании считали, что принц не только отменит непопулярный налог в 45 сантимов, но также отменит налог на вино^{131}. В Бургоне местные жители были убеждены, что Луи-Наполеон отменит налог на соль и заплатит все налоги Франции за весь год^{132}. Говорили даже, что он настолько богат, что может выплатить половину национального долга^{133}! И, естественно, крестьяне всему этому безоговорочно верили, никому и в голову не могло прийти, что принц находится в крайне затруднительной финансовой ситуации. И нужно подчеркнуть, что антифискальная составляющая была важной и неотъемлемой частью сельской и народной поддержки Луи-Наполеона.

Еще до своего избрания в президенты страны принц выступил перед депутатами Законодательного собрания с программной речью, в которой неоднократно подчеркивал, что не. имеет намерений к установлению империи, так же, как и к реализации социалистических идей, угрожающих основам общества. Он уверял «великодушных соотечественников в верности делу водворения порядка и спокойствия, делу развития демократических учреждений…» Порядок в стране, как неоднократно заявлял принц, можно установить только путем создания крепкой и справедливой исполнительной власти, которая могла бы эффективно защищать основы цивилизации: религию, семью и собственность^{134}. В результате нотабли, опасавшиеся повторения июньского побоища в масштабах всей страны, получив указания из комитета на улице Пуатье, активно поддержали кандидатуру принца.

Идеи, высказанные перед депутатами Законодательного собрания, были развиты в обращении Луи-Наполеона к избирателям. Ввиду важности документа имеет смысл привести его полностью, поскольку он дает исчерпывающую картину тех обещаний и надежд, которые удалось породить принцу в самых широких слоях французского общества.

ЛУИ-НАПОЛЕОН БОНАПАРТ СВОИМ СОГРАЖДАНАМ

«Чтобы возвратить меня из изгнания, вы сделали меня представителем народа. Накануне избрания главой Республики мое имя представляется вам символом порядка и безопасности.

Я знаю, что доказательства такого великого доверия относятся более к этому имени, чем лично ко мне, который еще ничего не сделал для своей страны. Но чем более покровительствует мне память императора и чем более она влияет на ваши выборы, тем более я чувствую себя обязанным выразить вам свои чувства и свои принципы. Между вами и мною не должно быть никаких недоразумений.

Я не из тех честолюбцев, которые мечтают то об империи и войне, то о применении разрушительных теорий. Воспитанный в странах свободных в школе несчастий, я всегда останусь верным обязанностям, налагаемым на меня вашим избранием и волей Собрания.