Империя ненависти

Мои губы приоткрываются.

— Э-эй!

— Упс. — он вытирает рот тыльной стороной ладони, затем еще одним быстрым движением выхватывает второй стаканчик. — Полагаю, твои планы разрушены.

И с этими словами он поворачивается и уходит.

— Дэниел!

Мой голос немного высоковат, определенно выше того диапазона, который я когда-либо позволяла себе.

Потому что я схожу с ума. Он собирается выпить остальное?

Что, если с ним что-нибудь случится, если он выпьет двойную дозу?

Прежде чем я успеваю придумать, как его остановить, Дэниел обнаруживает Астрид, выходящую из туалета. Он делает еще один глоток и протягивает ей тот стаканчик, который должен быть моим, и они вместе выпивают.

Мои плечи опускаются, а губы дрожат.

Не имеет значения, что я делаю или на что иду, я останусь невидимой только для Дэниела.

Может, пришло время мне наконец сдаться.

Так почему при одной мысли об этом мои глаза наполняются слезами?

Глава 5

Дэниел

18 лет

Моя голова гудит от странного вида энергии. Как будто я падаю на землю и одновременно устремляюсь в небо.

Это чувство, которого я никогда раньше не испытывал, и оно заставляет меня двигаться, выпрыгивать из кожи и просто… идти.

Куда-то.

В разные стороны.

Как падающая звезда — бесцельная, бессердечная и абсолютно разрушительная.

Я расстался с Астрид и сказал ей, что собираюсь трахнуть одну из девушек, что обычно является ее сигналом, чтобы бросить на меня отвратительный взгляд, назвать свиньей, а затем позволить мне повеселиться.

Затем она звонит кому-нибудь, чтобы отвезти нас домой, обычно моему брату. Она такая преданная и ответственная. Вот какая Астрид: «Мы не можем вести машину, пока пьяны.» «Пожалуйста, скажи мне, что ты используешь презервативы, потому что я не хочу стать тетей в таком возрасте.»

Короче говоря, лучший напарник, который у меня когда-либо был. За исключением того факта, что она не любит вечеринки, и мне приходится тащить ее, брыкающуюся и кричащую, будто она направляется на виселицу.

На самом деле, она вообще не любит людей и предпочитает оставаться скрытной, как камень, прячущий бриллиант.

В отличие от ее яркой, соблазнительной сводной сестры.

Вот куда я сейчас направляюсь — за Николь.

Да, я солгал о том, что трахну другую девушку, потому что в тот момент, когда я увидел, как Николь крадется, я понял, что она замышляет что-то нехорошее.

Не то чтобы она когда-либо замышляла что-то хорошее.

Если бы проблема были клубом, Николь стала бы их лицом, душой и вдохновением для их названия.

Мне должно быть наплевать, что задумала Николь. На самом деле, я поставил перед собой задачу не сосредотачиваться на ней, не быть втянутым в ее манипулятивную сеть, где она заманивает своих жертв, а затем высасывает их души, как графиня крови высасывала кровь молодых девушек, чтобы оставаться красивой и нестареющей.

Это дерьмо реально. Наблюдайте.

Если бы Николь жила в те времена, она была бы ее ведомым и лучшим советником. Черт, ее бы даже не поймали за это. Поскольку, ну, у этой графини была мозговая энергия бесцельной птицы.

Возвращаясь к причине, по которой я преследую Николь с настойчивостью нечестного детектива.

Сегодня она вела себя по-другому. Была разговорчивой, хотя все еще ядовитой. Одетая в платье «трахните меня», туфли на каблуках, будто она вышла за чем-нибудь.

И почему, черт возьми, мне становится так жарко, что я хочу поджечь свою одежду?

Поэтому, когда я увидел, как она глотает напиток, игнорируя свои священные круги прославленных сук и проскальзывает сквозь толпу, я последовал за ней.

Точно так же, как я последовал за ней в тот день десять лет назад, когда она чуть не умерла у меня на руках.

Мне не следовало этого делать.

С того дня она стала занозой в моем гребаном боку. До этого случая на ее хорошеньком личике всегда была улыбка, и она вела себя мило, хотя и раздражающе.

Так что видеть, как она крадется, стало событием, свидетелем которого я никогда не был.

Вот почему я вышел из игры и следил за ней. Потом наблюдал, как она украла персики, спрятала их за своим белым кружевным платьем и ушла на цыпочках, чтобы никто ее не увидел.

Сейчас кажется, что это повторение того времени.

Словно она собирается украсть персик, пойти съесть его в укромном местечке и… умереть.

Вот что сказал доктор в тот раз. Ее аллергическая реакция была только оральной, когда она была младше, но после того, как ей исполнилось восемь, реакция также стала респираторной. Он сказал, что в следующий раз, когда она съест персик, то перестанет дышать.

Она упадет замертво.

Больше не будет Николь с ее фальшивыми улыбками и изящными платьями.

Я подождал, пока она проснется, чтобы снова спросить ее, какого черта она ела персики, когда уже знала, что у нее на них аллергия.

Я хотел, чтобы она объяснила, достаточно ли того, что ей что-то нравится, чтобы подтолкнуть себя к краю смерти.

Однако у меня не было возможности ни о чем спросить, потому что она чертова предательница и вышла из всей ситуации, обвинив в этом меня.

Я никогда не видел маму такой разочарованной во мне, как в тот момент.

Не то чтобы она была образцовой матерью всю нашу жизнь. Ее миссия, сколько я себя помню, заключалась в жалости к себе, к оплакиванию своей молодости за то, что она жила с моим изменяющим ублюдком-отцом.

Как бы то ни было, Николь сейчас избегает всех, ходит на заднем плане, будто парит в воздухе.

Она из тех, кто дает знать о своем присутствии, куда бы она ни пошла.

Блядь, где угодно.

Она горячая штучка, и хуже всего то, что она это знает.

Она одевается для этого в свою дизайнерскую одежду, сумки и туфли на каблуках.

И не только это, но и то, что она распространяет это по всем социальным сетям.

Как будто она модель, ищущая представления.

Хотя это ниже ее достоинства. Как она говорит своим гребаным снобистским тоном.

В конце концов, она аристократка, которая только и умеет, что смотреть на людей свысока своим надменным носом. В отличие от Астрид, которая никогда не принимала эту сторону своей родословной.