Империя серебра

— Если уж ты так ценишь мой ум, Угэдэй, — ворчливо заметил Темугэ, — то мог бы прислушаться к моим словам, хотя бы на этот раз.

Угэдэй обреченно махнул рукой:

— Ладно, дядя, говори, коли уж это тебе так надо.

— Два года мир тебя ждал. Никто не смел выдвинуть хотя бы одного солдата из страха, что станет первым примером твоей сокрушающей кары. Притихли даже Цзинь и Сун [11] , подобно оленю, чующему, что где-то неподалеку затаился тигр. Так вот, это время подошло к концу. Ты призвал к себе свои армии, и уже через месяц, если ты до этого доживешь, быть тебе ханом.

11

Империя Сун — государство в Китае, существовавшее с 960 по 1279 г. Правящая династия — Чжао.

— Если доживу? — переспросил Угэдэй.

— Где сейчас твои верные нукеры, Угэдэй? Ты отозвал их, и никто теперь не рыщет волками по станам в поисках крамолы. И при этом ты думаешь, что расправиться с тобой настолько уж сложно? Свались ты нынче ночью с крыши и проломи голову о булыжники своего драгоценного города, кто тогда станет к новолунию ханом?

— Лучше других шансы у моего брата Чагатая, — пренебрежительно бросил Угэдэй. — Если только не оставят в живых Гуюка, моего сына. По линии отца значится также Тулуй. У него тоже входят в возраст сыновья: удалые Менгу и Хубилай, Арик-бокэ и Хулагу. Со временем все они могут стать ханами. — Он улыбнулся, позабавленный чем-то, для Темугэ не вполне ясным. — Так что, как видишь, чингисово семя крепко. У всех у нас есть сыновья, но все мы при этом оглядываемся на Субэдэя. На чьей стороне будет непобедимый военачальник моего отца, за тем пойдет и войско, тебе не кажется? А без него начнутся распри, а там — и межплеменная война. Разве облеченные властью когда-то действовали иначе? Я, кстати, еще не упомянул мою бабку. [12] Зубов и глаз у нее уже нет, но дай ей только волю, она на всех страху нагонит.

12

Видимо, Угэдэй имеет в виду Оэлун, мать Чингисхана. К слову, Темугэ — ее родной сын.

— Уповаю лишь на то, что твои действия не так беспечны, как твои слова, — неотрывно глядя на племянника, сказал Темугэ. — По крайней мере, удвой свою личную стражу, Угэдэй.

Чингизид кивнул. Он не счел нужным упомянуть о том, что расписные стены покоя скрывают за собой зорко стерегущих людей. Непосредственно в эту минуту на Темугэ были нацелены два арбалета [13] — один в грудь, другой в спину. От Угэдэя достаточно всего лишь мимолетного жеста, чтобы из его дяди вышибли дух.

13

Речь идет об арбалетах, заимствованных монголами у китайцев.

— Я тебя выслушал и поразмыслю над твоими речами. Пожалуй, поручать тебе заведование моей библиотекой и обителью учености я не стану — во всяком случае, пока не появится и не сойдет новая луна. Если дожить мне не суждено, то мой последователь вряд ли будет так привязан к Каракоруму.

Угэдэй увидел, что слова его нашли отклик. Вот и хорошо: хотя бы один из властей предержащих будет прикладывать старания, чтобы он оставался в живых. У всех людей есть своя цена, которая, кстати сказать, далеко не всегда измеряется золотом.

— А теперь, дядя, мне надо спать, — нарочито позевывая, проговорил Угэдэй. — Каждый день мой исполнен трудов и замыслов. — Поднимаясь, он приостановился и довершил свою мысль: — И вот еще что. Все эти годы я не был ни слеп, ни глух. Народ моего отца перестал на время покорять новые земли, ну так и что с того? Вскормленный молоком и кровью, он отдохнул, посвежел и теперь с новыми силами готов идти на новые завоевания. А вот я построил город. Не бойся за меня, дядя. О своих военачальниках и их верности я знаю все, что мне надо.

Чингизид встал на ноги с гибкостью молодого, а вот беспомощно забарахтавшемуся на полу дяде, чтобы подняться, понадобилась его рука.

— Думаю, Угэдэй, твой отец гордился бы тобой, — хрустя коленями и морщась от натуги, прокряхтел при этом Темугэ.

К его удивлению, племянник покачал головой:

— Сомневаюсь. Я разыскал полукровку-сына своего брата Джучи и взял его к себе в кешиктены, да еще и сделал нойоном. Думаю пестовать его и дальше, в память о моем брате. Отец мне это ни за что не простил бы. — Он улыбнулся такой мысли. — Да и Каракорум наверняка пришелся бы ему не по нраву.

Угэдэй кликнул Барас-агура, чтобы тот вывел Темугэ из совсем уже темного города на равнину, где в обширных воинских станах воздух густ от запаха измены и подозрений.

Подняв кувшин, хозяин дворца снова наполнил кубок и, подойдя к каменному балкончику, выглянул на улицу, подернутую восковым светом луны. Дул ветерок, приятно охлаждая кожу и блаженно прикрытые веки. Сердце покалывало, и Угэдэй взялся его растирать, делая это все энергичней. Боль, казалось, разливается по всей груди. От пугающе сильной пульсации вен Угэдэя прошиб пот. В висках стучало, под ногами поплыло. Слепо протянув вперед руку, он оперся о каменное перильце балкона, медленными глубокими вздохами унимая тошнотную щекочущую слабость, пока сердце не умерило свой бег. Железный обруч вокруг головы как будто разнялся. Сузились до точек помаргивающие дальние огни, породив тени, видные лишь ему одному. Угэдэй поднял глаза к отрешенно сияющим звездам — на лице его была горечь. Внизу под ногами виднелось еще одно строение, вытесанное из камня. Временами, когда боль, вызванная особенно сильным приливом, покидала тело, оставляя после себя лишь дрожь и потливую слабость, он боязливо думал о том, что не успеет ничего закончить. Асам, гляди-ка, успел. Управился. Усыпальница уже готова, а он по-прежнему жив. Кубок за кубком Угэдэй опустошал кувшин, пока в голове не помутилось.

— Сколько мне еще осталось? — едва слышно прошептал он. — Годы, или уже дни?

Угэдэю представилось, что он беседует с духом отца. Чингизид говорил, пьяно помахивая кубком и расплескивая вино:

— Мне было мирно, отец. Мир-но, понимаешь? Тогда, когда я думал, что дни мои сочтены. Какое мне было дело до твоих военачальников и их грызни между собой? А теперь вот поднялся мой город, и мой народ к нему подошел и увидел, а я все еще здесь. Живой. Так что же мне теперь делать? А?

Он поднял голову, незряче вслушиваясь в темноту. Но ответа не было.

Глава 2

Развалившись на солнышке, Тулуй лениво поглаживал влажные волосы жены. Когда он приоткрывал глаза, то видел, как в водах реки Орхон, повизгивая, плещутся четверо его сыновей. Когда прикрывал, красноватая мгла зажмуренных век вызывала приятную расслабленность. Полностью расслабиться мешали лишь бдительно стоящие поодаль нукеры. Тулуй недовольно поморщился. Воистину, нет умиротворения в стане, где каждый с ревнивой опаской прикидывает, является его сосед сторонником Чагатая или Угэдэя, а может, кого-то из военачальников или же их соглядатаем. Иногда прямо-таки досада разбирала: ну что мешает двум старшим братьям повстречаться где-нибудь наедине и все меж собой уладить, чтобы он, Тулуй, мог спокойно, тихо-мирно жить и радоваться, как, скажем, в такой вот погожий день, когда рядом в объятиях красавица жена, а неподалеку играют дети, четверо здоровых сорванцов… С утра они упрашивали отца позволить им нырнуть с водопада. Он не разрешил, так они, видать, решили пойти в обход родительского запрета (наверняка Хубилай подбил на это Менгу) и сейчас тихонько, с оглядкой, подбирались все ближе к тому месту, где козья тропа утыкалась в ревущую реку. Сквозь прищуренные веки Тулуй наблюдал, как двое мальчиков постарше украдкой виновато оглядываются, при этом рассчитывая, что родители задремали на пригреве. А младшенькие, Арик-бокэ и Хулагу, безусловно посвященные в их задумку, аж подскакивают от радостного нетерпения, как лисята возле норы.

— Ты их видишь? — сонно мурлыкнула Сорхахтани.

— Вон они. А знаешь, — с улыбкой признался Тулуй, — так и хочется дать им попробовать. Оба плавают как выдры.

Для племен травянистых равнин, чьи дети учатся стоять, хватаясь за ноги стреноженных лошадей, а верховой ездой овладевают прежде, чем навыками речи, это занятие было все еще из разряда новых. У этих людей реки искони считались источником жизни для табунов и стад или же препятствием, если вдруг, взбухая, превращались в грозные всесокрушающие потоки. Лишь с недавних пор они стали еще и источником забавы и удовольствия, особенно для ребятни.

— Ну да. Не тебе потом умащивать их ссадины да шишки, — сказала Сорхахтани, уютно припадая к плечу мужа. — А если еще и кости переломают?

Тем не менее она промолчала, когда Менгу, влажно поблескивая голым телом, все же рванулся по тропе. Хубилай снова исподтишка зыркнул на родителей и, чуть помешкав, рванул следом.

Как только мальчики скрылись из виду, Тулуй с Сорхахтани резко сели, но тут же весело переглянулись, видя, как Арик-бокэ с Хулагу, изогнув тоненькие детские шеи, озадаченно поглядывают вверх на крутой скат, с которого стремительно низвергается молочный от пены поток.