Империя сосредотачивается
Шрифт:
Спасибо, кэп, принял к сведению, кэп, отсигнализировал я голосу. А тем временем, как только за вышедшими гражданами закрылась дверь, в зале осталось походу человек 15 всего, в том числе и Владиленыч в левом углу нарисовался, подмигнув мне через весь зал. Мыкола Викторыч сдвинулся к краю стола, открылась дверь в конце зала, и оттуда вышел Михал Сергеич Гробачев собственной персоной, правая рука на перевязи, но лицо бодрое и веселое, а за ним еще и Черненко… да, похоже он. И церемония продолжилась.
— За мужество и героизм, проявленные при выполнении ответственного государственного задания орденом Ленина с присвоением звания Героя
Я встал, неловко одернул пиджак и протиснулся мимо черного товарища на выход. Как и что я там говорил в микрофон, если честно, не очень отчетливо помню, что-то сказал и ладно. Потом то же самое повторила Анюта, гораздо веселее, чем у меня, у нее это дело пошло — надо будет поощрить зама по связям с общественностью, подумал еще я. А дальше назвали имя нашего иностранного соседа, он оказался Качиньским Анджеем Болеславичем, надо же, поляком он оказался.
Анджей Болеславич пошел к сцене и тут у меня внутренний голос заверещал на совсем уже высоких нотах, во вторую октаву перешел. В растерянности я посмотрел вокруг, ничего такого как будто и нет, ну на всякий случай, вспомнив соответствующую страницу из учебника гражданской обороны, наклонился вниз и Анюту попросил помочь мне найти что-то там мной потерянное… а, пусть будет кошелек, обронил я его кажется, помоги, родная…
После этого я еще услышал истерический возглас поляка, что-то вроде «Ще не згинела Польска», и сразу вслед за этим раздался взрыв…
Очухался я не знаю, через какое время, но очухался — в голове звенит, в воздухе клубы дыма медленно оседают, передние стулья на меня сверху навалены горкой. Проверил Анюту, вроде дышит, видимых повреждений нет… посмотрел налево, где сидел гб-шник… тот лежал на спине и вместо головы у него был кровавый такой пузырь, я с трудом сдержал рвотные позывы, но сдержал. Посмотрел налево в сторону главного прохода, там что-то катилось от сцены в нашу сторону… неужели еще одна бомба, с тоской подумал я, жить-то как хочется… но это оказалась не бомба, а голова Михал Сергеича… Остановилась она аккуратно напротив нашего ряда… ну в смысле, где мы лежали, рядом это назвать уже было трудно… аккуратно родимым узнаваемым пятном вверх и посмотрела на меня умными внимательными глазами, как бы говоря, ну екорный же бабай, Сергуня, как же так, как же так?
Что я мог ответить голове Михал Сергеича… ничего я не смог ей ответить, только попытался загородить эту картину от очнувшейся Анюты. Не удалось, все она увидела и начала мучительно и долго блевать в промежуток между двумя сломанными креслами… Тут набежала охрана, начали выводить тех, кто мог идти, и выносить тех, кто не мог. Хотел было помочь, но не совладал с дрожащими ногами, так что мы сами с бедной Анютой выползли из этого проклятого зала. Нам показали, куда идти, в соседнюю комнату, там уже разворачивался походный лазарет, медики внимательно осмотрели нас, ничего серьезного не обнаружили, ссадины и царапины разве что зеленкой замазали, и потом на нас перестали обращать какое-либо внимание, других срочных дел полно у людей было.
— А ведь этот поляк-то рядом с нами сидел целый час… — вдруг проснулась Аня, — а если б он там взорвался, а не на сцене?
— Не нужны мы ему были, Анечка, у него другая цель была, — медленно ответил я, мысли слушались с трудом, — так что взорваться
рядом с нами он только по случайности мог.— Но ведь мог? — продолжила она свою мысль.
— Но ведь не взорвался? — ответил я вопросом на вопрос. — Так что успокойся, для нас все позади… пока…
— А в проходе это ведь голова Гробачева катилась, я не ошиблась?
— Нет, Аня, не ошиблась, это михал-сергеичева голова была, — с некоторой опаской ответил я, опасаясь очередного приступа рвоты, но вместо него последовало:
— Кто ж теперь страной-то управлять будет?
Хм, логичный вопрос, ничего не скажешь…
— На заседании Политбюро решат, кто… вот сегодня или завтра с утра и решат.
— А ты как думаешь, кто это будет?
— Ну давай вместе подумаем… Черненко с Подгорным, я так понимаю, вместе с Гробачевым погибли, их можно вычеркнуть. Кто там остается? Громыко, Пельше, Гришин, Тихонов это старая гвардия, может быть, но вряд ли… Мазуров, Романов, Щербицкий — регионалы, очень маловероятно, а вот Косыгин, Кулаков и Устинов — это вполне возможно… я бы на Устинова поставил, сейчас в стране порядок начнут наводить, тут армейская закалка самое бы то было… хотя Косыгин тоже неплохой вариант, но у него кажется здоровье не очень…
— А кто вообще взрыв-то этот устроил и зачем, как ты думаешь? — переключилась Анюта.
— Ну судя по фамилии этого террориста и по тому, что он там кричал (- а что он кричал? — ще Польска не згинела, первая строчка гимна Польши), это польские дела… у них с 18 века на нас зуб есть, после того, как мы поделили эту Польшу на три кусочка… а потом еще была война в 20-м году, а потом еще освободительный поход в 39-м… и плюс темное дело в Катыни добавилось…
— В Хатыни, ты хотел сказать? — поправила меня Аня.
— Не, что хотел, то и сказал — Хатынь это в Белоруссии, там кстати бандеровцы отметились, но у нас об этом не принято упоминать, все же братская республика, а Катынь это местечко такое возле Смоленска, где якобы наши несколько тысяч польских офицеров расстреляли.
— А почему якобы?
— Долгая тема, я лучше потом как-нибудь расскажу, но зуб у поляков с тех пор на нас, русских, огромный вырос, вот видимо и прорвалось… другой вопрос, как этого друга в Кремль-то пропустили со взрывчаткой…
Тут нас нашли кгб-шники, спросили, как здоровье, можем ли рассказать о случившемся, и повели снимать показания, раздельно — меня куда-то далеко по коридору второго этажа, а Аню тут в соседнюю дверь завели. Допрашивал меня молодой и борзый гражданин, представившийся Смольниковым Артемом Витальевичем, ксиву перед моим носом он быстро открыл и закрыл, так что звание его я не успел разглядеть.
— Значит, сидели вы, Сергей Владимирович, в седьмом ряду рядом с гражданином эээ… Качиньским?
— Так точно, только я не знал еще тогда, что он Качиньский… слева он, потом моя супруга Анна Петровна, потом я, а с самого края ваш человек в черном костюме…
— Расскажите все подробно о нем, о Качиньском в смысле.
— Да и рассказывать-то особенно нечего… говорить мы с ним не говорили, молчал он всю дорогу, как пень… единственное, что я отметил, так это что он держался очень легко и раскованно… ну посадка у него такая была, свободная… костюм очень дорогой, очки дымчатые, для нашей страны немного необычные… на этом собственно и все… а, нет — еще Аня кажется платок уронила ему под ноги, он поднял и отдал ей, вот и все наши контакты…