Империя страха

– Сдаваться приехал или как?

– Да нет, мне каяться не в чем, командир, – понуро сказал Родкевич, он же Питон, правая рука Архара – немалая по криминальным меркам величина. – Я, может, и стрелял, но я защищался. Вернее, толпу отпугивал, по воздуху, считай, стрелял.

– А Оленя кто убил?

– Да кто-то из наших, наверное. В перестрелке. Барабасовские первыми стрелять начали, мы ответили. Ты сам подумай, если бы я кого-то завалил, разве бы я приехал? Они нашего застрелили, мы – Оленя, тут все по-честному.

– У вас все по-честному, – усмехнулся Михаил. – Честные воры, честные фраера…

– Да это не у нас, это у блатняка. Да и тебя самого честным опером считают. Братва знает, что ты мужик, что во всем разберешься.

– Ты мне тут зубы не заговаривай. Говори, зачем приехал?

– Ну, чтобы все, как было, рассказать. Ты, наверное, думаешь, что это Архар беспредел устроил. Так вот, он здесь не при делах. Это все барабасовские. Архар с Оленем говорил, его «быки» стояли рядом, а тут раз – мотоцикл, а на нем пассажир с автоматом. Архара чуть не замочил, хорошо, что броник был крепкий. Дьяка завалил. – Питон взглядом показал на труп атлета в черном полупальто. – Тот даже ствол достать не успел.

– А где твой ствол?

– Да это без разницы, командир. Главное, что не мы эту заваруху устроили, это все Олень замутил. Архар… э-э, Сергей Анатольевич миром с ним хотел поговорить, а тут мотоциклист… Какой уж тут мир?

– И что твой Сергей Анатольевич дальше делать собирается?

– А ничего. Он надеется на справедливость нашей родной милиции. Верит, что доблестный РУБОП во всем разберется и сделает правильный вывод, – не моргнув глазом, ответил Родкевич.

– Ух ты! Позвони ему и передай, что я в восторге, – язвительно усмехнулся Михаил.

– Да у него телефоны все отключены. Я же говорю, пострадал он от бандитской пули, плохо ему сейчас, не хочет, чтобы его беспокоили. Я ему на словах передам.

– Не выйдет, Родкевич. Ты сейчас в управление поедешь. Пока как свидетель, а там посмотрим.

– Я же с вами по-хорошему! – возмутился Питон. – Сам приехал, все как на духу рассказал…

– Да ты не расстраивайся, – снимая с пояса наручники, с ехидной насмешкой сказал Потапов. – Тебе же лучше. У нас в изоляторе спокойно, не стреляют, пулю случайно не подцепишь; а на улицах, сам знаешь, какая ситуация.

– Какая?

– Плохая. Убить твоего босса хотят. Надевать наручники или так поедешь?

– Не хочу я никуда ехать, – недовольно, но все-таки покорно сказал Родкевич.

– Значит, так поедешь, – Михаил вернул наручники на место. – Давай покажешь, где мотоциклист был, откуда стреляли.

Питон подробно рассказал, где кто и как стоял, откуда появился мотоцикл со стрелком, каким образом он скрылся с места события. Только не сказал, кто Оленя убил. Но Потапову почему-то показалось, что это его рук дело. Крамольное беспокойство легко угадывалось во взгляде Питона, когда разговор заходил на эту тему. Да и пистолет свой он якобы потерял.

Полковник Мухин подъехал, когда Питона сажали в оперативную машину.

– Родкевич? – спросил он, показав на задержанного зажженной сигаретой.

– Он самый, – кивнул Потапов. – Посланец доброй воли.

– Не понял.

Майор рассказал ему, как появился Питон, поделился своими соображениями.

– Боится Архар, не хочет, чтобы мы его прессовали.

– Ему это ни к чему. И война ему, думаю, неинтересна.

– Да, война – это серьезно. Шумиха нам сейчас не нужна. А то журналюги засуетятся, напишут, что не зря РУБОП разгоняют… Да и начальство, сам понимаешь, нервничает. Значит, обмылки барабасовские волну подняли, так я понял?

– Родкевич говорил, что Олень вроде был не против под Архара встать. Уже готов был «да» сказать, но тут мотоциклист появился. Возможно, провокация. Родкевич этого не исключает. Ну и Архар, само собой, тоже.

– И кому это нужно?

– Если верить Родкевичу, то на место Барабаса не только Олень претендовал. Там у них Есаул есть, из самых низов, говорят, поднялся. Все хотел под себя взять, но братва на сходе Оленя выставила. Может, Есаул волну поднял?

– А ты Родкевичу веришь?

– Кто там у нас по Барабасу специализируется? Конягин? Ты бы, Леонид Сергеевич, дал ему команду, чтобы он это дело пробил. Что там за Есаул такой, чем он дышит, чем сегодня занимался.

– Дам команду, обязательно дам… – Мухин в глубоком раздумье пощипывал пальцами подбородок.

– Есть еще соображения, но где-то там, – Потапов похлопал себя по затылку. – Оформить надо.

– Давай оформляй и выкладывай. Нам стрельбу прекращать надо. Как закончите с этим, – полковник обвел взглядом место происшествия, – давай в управление. План у меня уже готов, силы и средства в наличии. Пора заканчивать с этой анархией.

Мухин уехал, а Михаил, глядя ему вслед, думал о том, что ночь у него сегодня будет бессонная.

5

Сколько помнил себя Гангут, все вокруг считали его недоразвитым. В школе одноклассники за глаза называли тупицей, издевались над ним, а до седьмого класса даже били. А почему он был тупым? Потому что плохо учился и все время молчал, никого не трогая. Учителя его жалели, ставили тройки, думая, что это его радует. А ведь они унижали его своим показным великодушием.

Но учителей своих Гангут не трогал. А одноклассникам отомстил. Главного своего обидчика Олега Макова выследил ночью и пырнул ножом. Жаль, что убить не смог. Впрочем, за это его не наказали, потому что никто даже не заподозрил его в содеянном. Гангут на самом деле дураком не был. Хоть и не читал Достоевского, но знал, что за преступлением должно последовать наказание, поэтому не оставил нож на месте преступления. Да и бил он со спины, так, чтобы Олег его не увидел.

К восьмому классу он вымахал и ввысь, и вширь. В первый же день нового учебного года в кровь избил Олега, затем добрался до его дружков. Досталось всем. И при этом учителя по-прежнему считали его тихоней и ставили ему тройки, когда он заслуживал двоек.

В профтехучилище он тоже прослыл молчуном. Сокурсники считались с ним, но мастера почему-то сговорились против него, а один присвоил ему кличку Тупырок. Правда, долго он после этого не прожил. Гангут подкараулил его ночью возле дома и железным прутом проломил голову. На этот раз вышло удачнее, чем с ножом.

Потом была армия. Он молча выполнял приказания командиров, сносил унижения «стариков», ни с кем не конфликтовал – может, поэтому и прослыл там редким тупицей. Правда, вслух об этом никто не говорил, потому что Гангут мог и ударить, но ведь он знал, какого мнения о нем сослуживцы.