Империя ученых

Накал страстей в провинции отразился и на политических распрях в столице. Служилая знать все настойчивее бомбардировала Хуань-ди жалобами на гаремных узурпаторов. Мало-помалу ее выступления возымели действие. Уже в 163 году после резких петиций ряда высокопоставленных сановников император согласился на широкую чистку администрации от приспешников евнухов. По докладу сановника Ян Бина более 50 уличенных в сотрудничестве с евнухами крупных чинов были казнены или уволены [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 15а-б]. Между тем старые любимцы Хуань-ди один за другим сходили со сцены. Шань Чао умер еще в 160 году, Тан Хэн и Сюй Хуан – четыре года спустя. Вожди «внешнего двора» сосредоточили огонь критики на оставшихся в живых фаворитах. В 165 году Ян Бин обвинил инспектора Ичжоу Хоу Цаня, младшего брата Хоу Ланя, в грабежах и убийствах местных жителей. Имущество Хоу Цаня стоимостью в несколько сот миллионов было конфисковано, а сам он отправлен в клетке в столицу и по дороге покончил с собой. После очередного доклада Ян Бина императору Хоу Ланю пришлось уйти в отставку [Хоу Хань шу, цз. 64, с. 16б-18а, цз. 78, с. 18б]. Инспектор столичного округа Хань Янь обвинил в злоупотреблении властью сразу двух фаворитов Хуань-ди. Сначала он вынудил пойти на самоубийство Цзо Гуаня и его брата, затем попал в тюрьму и Цзюй Юань, которого выпустили на свободу лишь для того, чтобы дать ему возможность умереть дома [Хоу Хань шу, цз. 78, с. 17б]. Хуань-ди в этой ситуации явно давал понять, что он не хочет связывать себя старыми обязательствами.

В политическую борьбу активно включился и резерв бюрократии – учащиеся конфуцианских школ, в первую очередь Столичной школы, являвшейся центром притяжения честолюбивых молодых людей со всей империи. По указу 146 года в Столичную школу полагалось направлять детей всех чиновников ранга 600 даней и выше и ежегодно 50-60 ее учащихся следовало рекомендовать на службу. Хотя квота и была весьма скромной, перспектива сделать карьеру без откровенного попрошайничества и унижения привлекла очень многих. В скором времени, если верить Фань Е, численность учащихся выросла до колоссальной цифры – 30 тыс. человек [Хоу Хань шу, цз. 79а, с. 4а].

Как и следовало ожидать, мечты конфуцианских школяров не выдержали столкновения с политической реальностью. Пробиться наверх было невозможно без благосклонности со стороны отдельного лица, а завоевать ее было делом крайне сложным, недаром в среде учащихся тех лет ходила поговорка: «Чего хочешь добиться и не сможешь получить: звание „блестящего таланта, рекомендованного министром чинопроизводства“» [Хоу Хань шу, цз. 61, с. 31б]. Учащимся приходилось прилагать максимум усилий, чтобы обратить на себя внимание властей предержащих. Показателен пример некоего Чжао И, который, приехав в столицу, долгое время безуспешно обивал пороги дома правителя Хэнани Ян Чжи. «Без Чжи нельзя было приобрести известность среди тунов и цинов», – поясняет хронист. Добившись наконец аудиенции, Чжао И стал патетически жаловаться Ян Чжи на свою судьбу и так горько разрыдался, что сбежались даже привратники. Правитель приласкал просителя и дал ему должность [Хоу Хань шу, цз. 80б, с. 6а]¹⁵.

Поведение Чжао И передает сложившуюся в кругах учащихся тех лет атмосферу особого рода экзальтации и бравады, подчас не без доли эпатирования почтенных вельмож. На тернии административной карьеры учащиеся отвечали демонстративным равнодушием к богатству и почестям. Особенно колоритной в среде учащихся была фигура их признанного лидера Го Тая, выходца из незнатной семьи, снискавшего громкую славу умением «выявлять таланты». Один из биографов рисует Го Тая великаном, щеголявшим в неопрятной и залатанной одежде [Эршиуши бубянь, с. 2234]. Когда однажды Го Тай попал под дождь и углы его шапки покосились, он не стал их поправлять. Немедленно тысячи учащихся начали носить шапки «в стиле Го Тая». Несмотря на фривольные манеры, Го Тай заручился покровительством авторитетного сановника Ли Ина, благодаря чему его слава «гремела в столице» [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 2а-б]. В борьбе за милость властей предержащих не обходилось и без острой конкуренции. В биографии Фу Жуна, другого вожака учащихся и друга Го Тая, упоминаются двое ученых, которые, пользуясь своим искусством врачевания и приобретя влиятельных покровителей при дворе, давали советы, кого брать на службу. Фу Жун, «дознавшись про их неправедность» (в чем заключались прегрешения соперников Фу Жуна, его биограф не сообщает), попросил Ли Ина расследовать поведение удачливых лекарей. Неизвестно, что предпринял Ли Ин, но не прошло и двух недель, как соперникам Фу Жуна пришлось ретироваться из столицы [Хоу Хань шу, цз. 68, с. 8а-б].

Если, управляя царством, не заботиться о служилых, то страна будет потеряна.

Встретить мудрого, поспешить прибегнуть к его советам – есть беззаботность правителя. Если отвергать мудрых, не выражать нужды в использовании их советов, отвергать служилых, то правителю не у кого будет получить совет в государственных делах.

Мо-цзы

Разумеется, в политических усобицах при дворе учащиеся твердо стояли на стороне регулярного чиновничества. Впервые их голос явственно прозвучал еще в 153 году, когда они подали сразу две петиции двору. Одна из них, подписанная несколькими тысячами человек, была направлена в защиту чиновника Чжу Му, арестованного за расправу над евнухом. Прошение возымело действие [Хоу Хань шу, цз. 43, с. 15б-17а]. Окрыленный успехом, инициатор первой петиции Лю Тао подал доклад против готовившейся тогда финансовой реформы, заодно обрушившись на могущественных временщиков дворца. И вновь Лю Тао добился своей цели [Хоу Хань шу, цз. 57, с. 8а-10б]. Спустя девять лет учащийся Чжан Фэн и свыше 300 его коллег выступили в защиту сановника Хуанфу Гуя, оклеветанного евнухами. Хуанфу Гуй был помилован, но все же выслан в родные места [Хоу Хань шу, цз. 65, с. 8б].

Петиции двору были, однако, лишь одним из аспектов политической активности учащихся. Их недовольство засильем временщиков и неудовлетворенная жажда служебной деятельности выливались в политические дебаты, критические реплики на злобу дня, отзывы о тех, кто вершил судьбы империи и боролся за власть при дворе. Своеобразное «общественное мнение», создаваемое учащимися, превратилось в постоянный и ощутимый фон политической жизни. Фань Е пишет об этом в следующих словах: «В царствование Хуань-ди и Лин-ди правители были никчемными людьми, правление расстроилось, судьба государства решалась в гаремных покоях. Ученые мужи стыдились иметь к этому отношение. Посему простые люди открыто выражали свой гнев, а мужи, не состоявшие на службе, начали высказывать свои суждения. Так они снискали славу, стали восхвалять друг друга, давать оценки гунам и цинам. Обычай судить об истинном и ложном в управлении начался с этого» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 4а].

Для политической агитации учащихся нашлась и броская словесная форма. Еще раньше в их кругах было принято воспевать достоинства своего учителя в кратких стихотворных эпиграммах, сочинявшихся на манер народных поговорок. Такие эпиграммы состояли обычно из семи слогов-слов, в которых рифмовались четвертый и седьмой слоги. Вот два типичных примера, в переводе которых, к сожалению, невозможно передать живость и ритмику оригинала: «В добродетельном поведении безупречен – Чжао Боцунь [Хоу Хань шу, цз. 79а, с. 8а]; «Конфуций Гуаньси – это Ян Боци» [Хоу Хань шу, цз. 54, с. 1б].

В середине II в. традиция эпиграммы превратилась в орудие политической пропаганды противников дворцовых временщиков. Согласно Фань Е, первый пример такой пропаганды относится к спору между двумя именитыми уроженцами области Ганьлин. Один из них, Чжоу Фу, был учителем Хуань-ди. Когда последний взошел на трон, Чжоу Фу был назначен главой Палаты документов. Фан Чжи (Фан Боу), земляк Чжоу, занимавший пост правителя Хэнани, счел себя обойденным. Тогда последователи Фан Чжи сочинили эпиграмму: «Образец для Поднебесной – Фан Боу, из-за учительства захвативший печать сановника – Чжоу». Соперники, сообщает Фань Е, «организовали союзы своих сторонников. С этого началось разделение Ганьлина на северную и южную части» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 4а-б]¹⁶. К середине 60-х годов подобные эпиграммы, претендовавшие на звание «смелых речей, глубоких суждений» (слова Фань Е), распространились повсеместно: их декламировали на улицах, писали на стенах, и, по замечанию Фань Е, «среди сановников от гунов, цинов и ниже не было никого, кто не опасался бы тех язвительных высказываний» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 5а].

Эта практика самодеятельных оценок политических деятелей, связанная с традиционным для имперской бюрократии идеалом нравственной «чистоты», с одной стороны, считалась правдивой характеристикой личных качеств того или иного лица, а с другой – помогала отличить нравственно «чистых» мужей от «грязных» (т. е. порочных) служащих. Судить об этих оценках приходится по единичным примерам, упомянутым у Фань Е. Так, Цэнь Чжи (Цэнь Гун-да), глава «ведомства заслуг» в Наньяне, где правителем был Чэнь Цзинь, прославился своей нетерпимостью к ставленникам евнухов, и его прославляли в следующих словах: «Настоящий правитель Наньяна – Цэнь Гунсяо. Чэнь Цзинь из Хуннуна только сидит да посвистывает» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 46]¹⁷. Нечто подобное говорили о другом враге евнухов – Фань Пане (Фань Мэнбо), служившем начальником «ведомства заслуг» у правителя Жунани Цзун Цы: «Настоящий правитель Жунани – Фань Мэнбо. Цзун Цы из Жунани только ставит печати на документы» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 4а]. Наиболее могущественных и решительных противников евнухов – главнокомандующего Доу У (Доу Юпин), Великого маршала Чэнь Фаня (Чэнь Чжунцзюй) и младшего офицера Управления инспекции Ли Ина (Ли Юаньли) восхваляли в следующих словах: «Преданный и искренний в Поднебесной – Доу Юпин. Не боящийся сильных врагов – Чэнь Чжунцзюй. Образец для Поднебесной – Ли Юаньли» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 5а].

Критики с позиций «чистоты» создали общегосударственную градацию своих кумиров. Наиболее известный список приводит Фань Е в предисловии к 67-й главе своего труда. Здесь упомянуты имена 35 человек, разделенных на ранги и категории. Нижнюю ступеньку занимают «три правителя», далее следуют «восемь героев», «восемь образцов», «восемь кормчих» и «восемь сокровищниц». Большинство названных в списке лиц едва ли можно заподозрить в тесном сотрудничестве, и связь между ними не всегда ясна. Список, отражая скорее всего только субъективное мнение его составителей, позволяет тем не менее в известной мере оценить характер и состав политической оппозиции гаремным временщикам.

Полководец – это поддерживающая опора государства. Если его знания крепки, государство обязательно будет сильным. Если в опоре появятся трещины, государство неизбежно ослабеет.

Сунь-цзы

Стоящие на первом месте «три правителя» – к ним причислены Доу У, Лю Шу и Чэнь Фань – занимали высшие должности при дворе и одновременно представляли цвет служилой знати империи. «Трех правителей, – поясняет Фань Е, – чтит весь мир» [Хоу Хань шу, цз. 67, с. 6б]. Доу У происходил из того самого рода, который приобрел печальную известность в конце I в., в бытность его «внешним кланом». Долгое время он жил у себя на родине, где прославился как ученый, и лишь на склоне лет, в 165 году, оказался отцом третьей супруги Хуань-ди и получил высокий пост в дворцовой гвардии. Доу У, по сообщению его биографа, «призвал на службу многих славных мужей, сам был чист и ненавидел зло, был неподкупен, его жена и дети имели столько, чтобы хватало на еду и одежду. В те годы цяны и южные варвары чинили беспорядки, время было тяжелое, народ голодал. Убрал себе все награды, жаловавшиеся его родственникам в их половинах дворца, и без остатка раздавал их учащимся школы, а также выносил зерно на улицу и распределял его среди бедного люда» [Хоу Хань шу, цз. 69, с. 1б]. Лю Шу и Чэнь Фань – оба выходцы из потомственных служилых семей – изображены их биографами безупречными чиновниками-моралистами, несгибаемыми поборниками «беспристрастности» имперского правления и непримиримыми врагами временщиков.