Империя волков
Шрифт:
На снимке был изображен череп с ежиком волос, под которыми четко просматривался розоватый шрам в форме буквы "S".
– Волосы отрастут и прикроют след, – добавил врач, – потом он совсем рассосется.
Он со щелчком перевернул страницу.
– Тройная эндоскопическая подтяжка. Шов внутрикожный, нитки саморассасывающиеся. Через месяц следов практически не останется.
На следующем развороте было представлено ухо – вид спереди, вид сбоку. На верхней кромке мочки Анна разглядела тонкий зигзагообразный шрам.
– Липосакция
Он снова перевернул страницу и, открыто провоцируя ее, произнес с садистскими нотками в голосе:
– А если хотите увидеть картину в целом, вот вам сканограмма лица, на котором была сделана трансплантация скул. Под кожей следы остаются всегда...
Это изображение было самым впечатляющим: отливающий синевой череп с расселинами и ввинченными в кость винтами.
Анна закрыла альбом.
– Благодарю вас. Я обязательно должна была это увидеть.
Врач обошел вокруг стола и внимательно вгляделся в ее лицо, словно пытаясь разгадать скрытый мотив ее прихода.
– Но... но я все-таки не понимаю, что вы ищете.
Она поднялась, надела свое мягкое черное пальто и улыбнулась – впервые за все время пребывания в кабинете Лаферьера:
– Я хочу принять решение, основываясь на фактах.
19
Два часа утра.
Дождь идет, не переставая. Мерный стук, раскаты, грохот. Струи бьют по стеклу и каменным перилам балкона.
Анна стоит перед окном в гостиной. Она мерзнет в толстой фуфайке и спортивных брюках, зубы выбивают дробь.
Она смотрит из темноты на черный силуэт столетнего платана и думает о трепещущем в воздухе скелете, обросшем корой. Обгоревшие кости в пятнах лишайников кажутся серебряными. Голые руки, жаждущие одеться плотью – весенней листвой!
Она опускает глаза. На столе перед ней разложены предметы, которые она купила после визита к хирургу. Миниатюрный электрический фонарик фирмы "Мэглайт", фотоаппарат "Поляроид" для ночной съемки.
Лоран уже час как спит в супружеской постели. Она лежала рядом, стерегла его сон, наблюдая, как муж слегка вздрагивает и передергивается, засыпая. Потом она еще какое-то время слушала его ровное дыхание.
Первый сон.
Самый глубокий.
Анна забирает приготовленное оборудование. Мысленно прощается с деревом за окном, с красивой просторной комнатой, обставленной белыми диванчиками. Вся ее повседневная жизнь связана с этой квартирой. Если она права и то, что она вообразила, реально, придется бежать. И попытаться понять.
Она идет по коридору. Ступает так осторожно, что слышит дыхание дома: скрипит паркет, булькает вода в батареях, дрожат оконные рамы, струи дождя бьют по стеклам...
Она проскальзывает в спальню.
Подойдя к кровати, бесшумно кладет фотоаппарат на ночной столик, направляет фонарик вниз и включает его, прикрыв ладонью.
Анна наклоняется к мужу, стараясь дышать как можно тише. Галогенный
луч выхватывает из темноты неподвижный профиль, тело, прикрытое простыней. Горло у нее сжимается, она готова отступить, бросить свою затею, но сдерживается.Анна светит фонариком в лицо мужа.
Он не реагирует – она может начинать.
Сначала Анна легким движением приподнимает волосы надо лбом мужа – ничего. Ничего похожего на три шрама с фотографии, показанной ей Лаферьером.
Она светит фонариком на виски Лорана и снова ничего не находит. Исследует нижнюю часть лица под челюстями и подбородком: ни тени чего-то необычного.
Анна снова начинает дрожать. А если все это – не более чем очередной приступ болезни? Новая глава в книге ее безумия? Анна передергивается и продолжает обследование.
Она тихонько касается верхней доли уха, чтобы взглянуть на кромку. Ни малейшего следа хирургического вмешательства. Слегка приподнимает веки. Ничего. Рассматривает крылья носа, заглядывает в темноту ноздрей. Ничего.
Анна обливается потом. Она почти не дышит, но воздух все равно вырывается из ноздрей и губ.
Она вспоминает о другом возможном шраме – шве на черепе в форме буквы "S". Выпрямляется, медленно погружает пальцы в волосы Лорана, приподнимает прядь за прядью, светя себе лампой. Ничего. Ни швов. Ни неровностей. Ничего. Ничего. Ничего.
Анна сдерживает рыдания и, забыв об осторожности, шарит по этой голове-предательнице, выставляющей напоказ ее безумие, ее...
Рука Лорана грубо перехватила ее запястье.
– Что ты делаешь?
Анна резко отпрянула. Фонарик упал и покатился по полу. Лоран рывком сел на кровати, зажег ночник и снова потрясенно повторил:
– Что, черт возьми, ты делаешь?
Он замечает фонарь на полу у кровати и "Поляроид" на столе.
– Что это значит? – шипит он, и губы его дергаются от тика.
Анна не отвечает, застыв у стены. Лоран откидывает одеяло и встает, чтобы подобрать фонарик.
Он с отвращением рассматривает его, потом восклицает, потрясая серебряной трубкой:
– Ты разглядывала меня, так? Среди ночи? Господи, да что ты ищешь?
Анна не отвечает.
Лоран проводит рукой по лбу, устало присвистывает. Вспомнив, что на нем из всей одежды только трусы, сдергивает с вешалки джинсы и свитер, молча одевается и выходит из комнаты, оставляя Анну один на один с ее безумием.
Она оседает вниз по стене, сворачивается калачиком на ковре. Она ни о чем не думает, ничего не замечает вокруг, чувствуя, что сердце с каждым ударом колотится все сильнее.
Лоран появился на пороге, держа в руке сотовый телефон. На его губах играла странная улыбка. Он участливо качал головой, как будто сумел всего за несколько минут успокоиться и взять себя в руки.
Он произнес мягко, почти нежно:
– Все будет хорошо. Я позвонил Эрику. Завтра я отвезу тебя в институт.
Он наклонился, поднял ее на руки и медленно понес в спальню. Анна не сопротивлялась. Он осторожно сел рядом, словно боялся сломать ее – или высвободить какую-то опасную силу.