Импровизатор

— Уходите! — сказала она, махая мне рукой и продолжая хлопотать над убитым.

— Бегите! — кричала старуха.

— Аннунциата! Кого же любишь ты? — спросил я, изнемогая от горя. Тогда она склонилась к мертвому, и я услышал ее плач, увидел, что она прижимается устами ко лбу Бернардо!

— Жандармы! — раздались голоса. — Бегите! Бегите! — и словно чьи-то невидимые руки повлекли меня оттуда.

Глава XIV. КРЕСТЬЯНЕ ИЗ РОККА-ДЕЛЬ-ПАПА. РАЗБОЙНИЧЬЯ ПЕЩЕРА. ПАРКА МОЕЙ ЖИЗНИ

«Она любит Бернардо!» — вот что пронзило мое сердце смертельной стрелой, разлилось ядом по моим жилам, гнало меня вперед и даже заглушало голос, твердивший мне: ты убил твоего друга и брата! Я инстинктивно продирался сквозь кусты и перелезал через заборы, которыми были обнесены виноградники на горе. Купол собора святого Петра ярко горел в вышине; так же ярко пылали огни на жертвенниках Каина и Авеля в ту минуту, когда бежал убийца.

Несколько часов кряду шел я вперед безостановочно; остановил меня только мутный Тибр, перерезавший мне путь. От Рима до самого Средиземного моря мне не найти было ни моста, ни даже лодки для переправы. Это неожиданное препятствие поразило меня, как ударом ножа, и на минуту как бы перерезало червя, точившего мое сердце, но скоро червь этот ожил опять, и я вдвойне живо осознал все свое несчастие.

В нескольких шагах от меня лежали развалины старой гробницы, куда более обширной, но и еще более обветшавшей, нежели та, в которой я жил ребенком со старой Доменикой. К обрушившейся каменной плите были привязаны три лошади, пожевывавшие сено, подвешенное им под морды.

В гробницу вел спуск в несколько ступенек; внутри виднелся огонь. Вокруг костра лежали врастяжку, покуривая коротенькие трубки, два коренастых крестьянина в овчинных тулупах, огромных сапогах и остроконечных шляпах, украшенных образками Мадонны. Человек поменьше ростом, закутанный в большой серый плащ и в широкополой, нахлобученной на лицо шляпе, стоял, прислонясь к стене, и потягивал из бутылки вино. Я не успел еще хорошенько разглядеть эту группу, как они заметили меня, схватились за ружья, словно опасаясь нападения, и быстро выступили мне навстречу.

— Что вы ищете тут? — спросили они.

— Лодку, чтобы переправиться через Тибр! — ответил я.

— Долго же будете искать! Тут ни мостов, ни плотов — разве с собой притащишь!

— Но, — продолжал один из них, оглядывая меня с головы до ног, — синьор сбился с прямой дороги, а здесь-таки небезопасно ночью. У разбойничьей шайки все еще длинные корни, хотя святой отец и действовал заступом так усердно, что у него, пожалуй, заломило руки!

— Вам бы следовало запастись хоть оружием! — подхватил другой. — Как мы! У нас у всех по трехстволке да по пистолету за поясом на случай, если ружье даст осечку.

— А у меня еще добрый складной нож! — прибавил первый, вытащил из-за пояса острый блестящий нож и начал играть им.

— Спрячь свой нож, Эмилио! Синьор-то побледнел весь! Молод он еще больно, где ж ему было свыкнуться с таким острым оружием! Разбойники как раз оберут его! С нами же им не так-то легко справиться! Знаете что? — продолжал он, обращаясь ко мне: — Давайте-ка ваши деньги на сохранение нам — целее будут!

— Берите все, что у меня есть! — ответил я равнодушно, как человек, удрученный горем и не дорожащий жизнью. — Особенно поживиться вам не придется! — Я понял, в какую компанию попал, поспешно сунул руку в карман, где, как я знал, лежали всего два скудо, но, к своему удивлению, нащупал там кошелек. Я вынул его; он был ручной работы; недавно еще я видел его в руках старой воспитательницы Аннунциаты; это она, значит, сунула мне его в карман на случай нужды! Все трое потянулись к туго набитому кошельку; я высыпал все деньги на каменную плиту перед костром.

— Золото, серебро! — вскричали они, глядя на блестящие луидоры и пиастры. — Грех был бы, если бы эти красавчики достались разбойникам!

— А теперь убейте меня, коли хотите! — сказал я. — По крайней мере, будет конец моим страданиям!

— Madonna mia! — воскликнул первый. — За кого вы нас принимаете? Мы честные крестьяне из Рокка-дель-Папа. Мы не убиваем ближних. Выпейте-ка с нами стаканчик да расскажите, зачем вас сюда занесло?

— Ну, до этого вам нет дела! — ответил я и быстро схватил протянутый мне стакан вина; я умирал от жажды.

Они пошептались между собою. Потом человек в широкополой шляпе встал, кивнул головой остальным двум, насмешливо поглядел на меня и сказал:

— Придется вам провести холодную ночь после теплого, веселого вечера! — Затем он ушел, и скоро мы услышали топот его лошади, на которой он помчался через Кампанью.

— Вы ведь хотели перебраться через Тибр? — спросил меня один из оставшихся. — Если не присоединитесь к нам, вам долго придется ждать переправы! Садитесь-ка на круп моей лошади — пуститься через реку вплавь, держась за лошадиный хвост, вам, вероятно, еще меньше будет по вкусу!

Я знал, что здесь оставаться мне было небезопасно, чувствовал, что мое место теперь между бесприютными скитальцами, и поспешил с помощью парня взобраться на его сильную, горячую лошадь; сам он уселся на нее впереди меня.

— Теперь дайте привязать вас! — продолжал он. — Не то вы не удержитесь. — И он опутал веревкой мой стан и руки, а затем обвязал ее вокруг себя самого. Мы сидели друг к другу спиной, и мне нельзя было шевельнуть ни одной рукой. Осторожно и медленно стала лошадь переходить реку вброд; местами было так глубоко, что она погружалась в воду по самые бока; но она сильно работала ногами и скоро вынесла нас на другой берег. Когда мы выбрались туда, парень отвязал меня от себя, но зато еще крепче прикрутил мне руки к подпруге. — Не то вы можете свалиться и сломать себе шею! — сказал он. — Держитесь же! Теперь мы понесемся через Кампанью вскачь. — Он сжал ногами бока лошади, спутник его сделал то же, и мы понеслись, словно опытные наездники. Я крепко держался руками и ногами. Ветер развевал длинные, черные кудри парня, и они били меня по щекам. Мы проезжали мимо разрушенных гробниц и водопроводов; на горизонте сиял кроваво-красный месяц; по небу скользили легкие белые облачка.

Все случившееся со мною сегодня: убийство Бернардо, разлука с Аннунциатой, бегство из родного города и эта дикая скачка по Кампанье привязанным к разбойничьей лошади — все казалось мне сном, страшным сном. Ах, если бы я мог поскорее проснуться, если бы все эти ужасные картины исчезли бесследно! Я зажмурил глаза и чувствовал только, как освежал мое лицо холодный ветер, дувший с гор.

— Ну, скоро мы опять будем под крылышком у нашей старухи! — сказали парни, когда мы въехали в горы. — А что, лихие у нас кони? Моя лошадь вчера ведь только получила благословение святого Антония! Мальчишка мой разубрал ее кистями и лентами, ее окропили святой водой, и теперь ей уж целый год нечего бояться ни самого лукавого, ни дурного глаза!

Начинало светать.

— Светленько становится! — сказал другой парень. — У синьора еще глаза заболят, пожалуй! Дай-ка я навяжу ему глазной зонтик! — С этими словами он крепко завязал мне глаза платком; теперь я ничего не видел, руки мои были связаны, словом, я находился в полной власти разбойников, но мне теперь было уж все равно. Я был слишком несчастен и без того. Я заметил, что мы подымаемся в гору; затем стали опять спускаться; ветви кустарников хлестали меня по лицу; должно быть, мы ехали не по дороге, а просто продирались сквозь чащу. Наконец меня заставили слезть с лошади и повели; спутники мои не обменивались ни словом; пришлось спуститься по какой-то лестнице, затем пролезть в какое-то узкое отверстие. Я слишком был занят самим собою и своими мыслями, чтобы замечать направление, по которому меня вели, но мне казалось, что мы не особенно сильно углубились в горы. Впоследствии, несколько лет спустя, я познакомился с этой местностью, которую посещают любопытные иностранцы и изображают на полотне художники; местность эта находится у древнего Тускулума. От него еще до сих пор сохранились развалины, находящиеся за Фраскати, где склоны гор покрыты каштановыми лесами и лавровыми рощами. Ступени амфитеатра обросли белым терном и дикими розами. Местами встречаются глубокие пещеры и каменные своды, почти совсем скрытые сочной зеленью трав и кустов. Над долиной виднеются высокие Абруццкие горы, составляющие границу болот; они придают всему ландшафту мрачный и суровый, но величественный вид; древние же развалины еще усиливают впечатление. Меня провели через узкий проход, почти незаметный за густо нависшим над ним плющом и другими ползучими растениями; затем мы приостановились. Послышался тихий свист и скрип отворявшегося люка или двери. Мы спустились еще на несколько ступеней вниз; тут я услышал говор людей; платок с меня сняли — я стоял под низким сводом; вокруг деревянного стола сидели рослые, мускулистые люди, в таких же длинных овчинных тулупах, как и мои спутники, и играли в карты. Над столом висели две зажженные медные лампы о нескольких светильнях, ярко освещавшие мрачные, выразительные лица игроков. Перед ними стояло несколько бутылок вина. Появление мое никого не удивило; для меня только очистили место за столом да придвинули ко мне стакан и кусок колбасы. Разговор шел на каком-то особом, непонятном мне жаргоне и, по-видимому, нисколько не касался меня. Голода я не ощущал, зато пить хотел страшно и принялся за вино. Взгляд мой скользил между тем по стенам; всюду были развешены ружья и разная одежда; в одном углу, под сводом, было углубление, и там висели два полуободранных зайца; под ними же я увидел еще одну фигуру. В углу неподвижно сидела занятая пряжею худощавая старуха, удивительно стройная и прямая. Седые волосы ее распустились и падали прядями вдоль щек и на бронзовую шею; черные глаза не отрывались от веретена. Старуха была живым изображением одной из парок. У ног ее лежала куча горящих угольев, отделявших ее от всего остального мира как бы магическим кругом.

Я недолго был предоставлен самому себе; меня подвергли некоторого рода допросу относительно моего положения в обществе, моих материальных средств и семейных обстоятельств. Я ответил им, что взятые у меня деньги составляли все мое имущество, что в случае, если они будут требовать выкупа, ни одна душа в Риме не даст за меня и одного скудо, что я бедный сирота и давно уже собирался отправиться в Неаполь, чтобы попытать там счастья в качестве импровизатора. Не скрыл я также и настоящей причины моего бегства — нечаянного и несчастного выстрела, не входя, однако, в подробности происшествия.