Имя нам — легион

— Вы знали его? — спросил Филиппа Игорь Игоревич.

— Кто ж его не знал, — сказал Капралов. — Ветеран Афгана, кандидат в губернаторы, богатей, наконец. Хороший вроде мужик. А лично — конечно, не знал. Не та весовая категория. На что я ему?

— Отвратительная история, — сказал итальянец. — Где там старушке Сицилии до вас… Зря вы, Фил, не остались на Апеннинах. Мерзнете сейчас, а там небось градусов двадцать тепла. И депутатов лет уж тридцать как не взрывают.

— Мерзни, мерзни, волчий хвост… — неопределенно сказал Филипп. — Есть такое понятие, “РОДИНА”, дорогой вы мой Игорь Игоревич! Для кого — розовый цветник, а для кого — деревня, пропахшая навозом. Не могу я там, поймите!

— Понимаю, — сказал Игорь Игоревич. — Чего уж не понять.

Больше они не проронили ни слова до самого общежития.

* * *

Филипп раскладывал свои небогатые пожитки, а итальянцы топтались возле дверей, и пройти не соглашались ни в какую. С их обуви натекла уже изрядная лужица. Игорь Игоревич говорил:

— Все вопросы в институте улажены, но если возникнут какие-то непредвиденные проблемы, звоните. Визитка моя у вас есть. Скажите, может быть, вы захотите уволиться из этого бедного НИИ, Фил, вы же сейчас обеспеченный человек? Нет? Ну, в любом случае, если когда-нибудь решите вернуться к нам, — милости просим! Примем с радостью.

Паоло молча кивал, подтверждая, что тоже будет рад. Никудышный он водитель, подумал Филипп, хорошо, что “УАЗ” машина медлительная и прочная.

— Мы пойдем, пожалуй, — сказал Игорь Игоревич. — Вот, возьмите, Фил, это ваше. — Он протянул внушительный пакет, завернутый в плотную ткань. — До последнего момента не хотел отдавать. И не отдал бы, если бы не сегодняшнее сообщение о взрыве.

— Что это? — спросил Филипп, принимая тяжеленный сверток.

— Оружие, — сказал Игорь Игоревич. — Ружье, нож, пистолет, патроны. Через таможню провозили в составе диппочты. Постарайтесь не прибегать без необходимости. Постарайтесь больше вообще не прибегать к оружию, Фил.

— Да-да, конечно, — сказал Филипп, разрывая пакет нетерпеливыми руками. — Конечно, постараюсь. А почему “больше”? — спросил он, когда до него дошла двусмысленность последней фразы Игоря Игоревича.

Но итальянцы уже испарились.

В пакете находились совершенно фантастические вещи, владельцем которых Филипп не мог представить себя даже во сне. Огромный пистолет сорок пятого калибра, замечательный охотничий нож и разобранный по частям очень, очень богатый двуствольный штуцер. Часть патронов к пистолету была упакована не в стандартные картонные коробочки, а залита прозрачным пластиком — в виде лент по двенадцать штук. Внутри одной ленты — бумажка с каллиграфическим комментарием, выполненным твердой рукой: “Подкалиберные. Помни дядю Сережу, оболтус волосатый!”

Какой такой дядя Сережа? Зачем нужны бронебойные патроны, когда из такой пушки обычными завалить хоть бы и слона — не проблема? И вообще, для чего весь этот арсенал? “Что-то моя командировочка подозрительно припахивает, — подумал Филипп. — И не обгонными муфтами вовсе”.

* * *

Для того чтобы не выглядеть за ужином дикарем, следовало приодеться. Филипп вышел на улицу, чистую и светлую от свежевыпавшего снега, миновал несколько дворов и очутился на самом что ни на есть главном проспекте. Очевидным преимуществом общежития (едва ли не единственным) была его близость к культурному (и торговому) центру города. Филипп встал в раздумье. В нем боролись скупец-кержак и сноб-вертопрах. Победил последний, и Капралов направил стопы к магазину FIVE-O'CLOCK, обещающему посетителям: “Одежда из Англии”.

Впрочем, как оказалось, одежда была пошита все же не на берегах Альбиона, а вовсе даже в Лодзи, но по британским лекалам, на британском оборудовании и из настоящей британской мануфактуры. И на том спасибо, решил Филипп. Он еще при входе принялся крутить в пальцах свою “Визу” и тем самым решил вопрос с доброжелательностью персонала однозначно положительно. К нему была приставлена вполне симпатичная, хоть и немного грустная “консультант-продавец Долорес Кудряшова”, которая порхала вокруг него миленькой бело-черной птичкой и стрекотала, не переставая. С ее помощью Филипп приобрел однобортный пиджак сакко из ворсованной шерстяной ткани с накладными карманами насыщенного синего цвета со свинцовым отливом; роскошный жаккардовый жилет в крапчатый золотисто-коричневый ромбик; классические синие брюки со складками у пояса из тяжелого габардина в рубчик; пикейную бледно-голубую рубашку с белым воротником апаш и белыми манжетами; коричневато-бордовый шейный платок. Верхнюю одежду представляли: превосходное полупальто из верблюжьей шерсти цвета антикварного эбонитового телефона, — с шалевым воротником, поясом из искусственной замши и замечательно большими карманами (в карман с успехом поместился бы “Хеклер и Кох”, если бы Филипп дошел до такого края паранойи, когда даже на свидание являются с оружием); ослепительно белое кашне из шелкового твида с бахромой; и, наконец, классическое английское кепи — в цвет пальто и малозаметную клетку. Всей информацией, связанной с материалами и моделями одежды, Филипп был обязан Долорес. Девушка ему понравилась. Жаль, ее несколько портил слишком маленький подбородок, чуть скошенный назад и, — несмотря на общую субтильность печального создания, — двойной. Печаль девушки была запрятана глубоко внутри и наружу почти не прорывалась, но Филипп ее ощущал все равно.

Он осмотрел себя в зеркало и остался доволен. С одной стороны, его новый костюм отдавал какой-то пейзанской интеллигентностью, невыразимо приятно волнующей буколическую составляющую его сущности. С другой стороны, костюм был достаточно респектабелен для урбанистической среды мегаполиса, выгодно отличаясь в то же время от вульгарно-кичливой униформы современных скороспелых нуворишей и бандитов.

На ценники благоразумный Филипп старался не смотреть.

Выйдя из магазина с двумя фирменными пакетам “FIVE-O'CLOCK” в руках, он увидел киоск, торгующий живыми цветами, и, не раздумывая, купил белую розу с желтовато-розовой каймой на длинном стебле. Вернулся и преподнес розу Долорес. “Все будет отлично, поверьте”, — сказал Филипп грустной девушке широко улыбаясь. Она взяла цветок, руки ее безвольно упали, роза выскользнула, и она горько разрыдалась. Другие девушки-консультанты тут же увели ее, а охранник посмотрел на Филиппа с плохо скрытой угрозой. Филипп огорчился.

Когда он уходил, роза продолжала немо лежать на полу — как напоминание о вечном человеческом одиночестве.

* * *

Беглецы со всех ног устремились в спасительную щель. Они, наверное, уже почувствовали себя в безопасности, когда ароматная пенная волна накрыла их с головой. Сперва они барахтались, пытались выбраться из липкой пузыристой массы, но безуспешно. Движения их с течением времени становились все более и более вялыми, и наконец они замерли.

— Вотще! — заорал Димчик. — Вотще, отвратительные создания! Смерть вам! — Он улюлюкнул от избытка чувств и закрыл тюбик с муссом для укладки волос колпачком. — Прикинь, у них дыхательные отверстия заклеиваются, и — пишите письма! Страш-шная кончина, не хотел бы я на их месте оказаться. А ты?

— Ответ однозначно отрицательный, — сказал Филипп, который тоже не алкал, чтобы его дыхательные отверстия заклеивала какая-нибудь пенная пакость. — Развел ты, братец, без меня свинарник. Инсектарий, да и только… Тараканы! Подумать только! Да у тебя, глядишь, и клопы с блохами отыщутся, коли пошарить?

— Нету клопов, — сказал Димчик убежденно. — И блох тоже нету. А тараканы от соседей приходят, там ньюменов каких-то поселили. Ужасных нерях.

— Сам-то каков? — пробурчал Филипп, пытаясь разобраться с новеньким, с иголочки, шейным платком. Платок не давался. — Сколько раз ты без меня пол мыл? Что пол… посуду, а? Самоед ты, Димка! Дикарь!

— Каков лингам, таков и сам, — парировал Димчик заимствованной и немилосердно перевранной остротою. — Дикарь в жизни бы не допер тараканов муссом поливать. Он бы их ловил и пожирал с чавканьем. А я, между прочим, воспользовавшись всей мощью мыслительного аппарата младшего научного сотрудника, смекнул, чем с этакой напастью бороться, да поэкологичнее. Ошибки, конечно, тоже были… Сначала я их какой-то химией травил, вроде дихлофоса, но они от нее только бодрее делаются, а я наоборот — болею… Вообще-то мне Ксения про мусс подсказала, — добавил он потом честно. — Дай-ка, руки твои корявые. — Он быстро и красиво повязал платок. — Колись, толстый, сколько лавэ за прикид отстегнул?

Филипп выразительно застонал. Димчик сочувственно потрепал его по плечу.

— Она красивая?

Филипп многозначительно закатил глаза.

— Ну и хват ты, Фил! — восхитился Димчик. — Не успел приехать, а уже девицу-красавицу закадрил, в ресторан ведешь. Или ты ее с собою привез? Оттуда, из Легиона? Небось отбил в жарком сражении у черномазых шаманов-вудуистов?

— Из какого Легиона? — изумился Филипп.

— Из иностранного. Сам же говорил отъезжая, мол, драпаю за кордон, Димчик, потому как дело мое швах.